Отражение (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 30

— Отступаем! — лихо, почти по-командирски завопил Федька, пнул ногой дверь, выбросил прочь швабру. И кубарем, цепляясь друг за друга точно утопающие, дети выкатились наружу.

Фёдор вложил оба пальца в рот и залихватски свистнул. Данил, вдруг обнаружив в коридоре книжный шкаф с пыльными книгами, схватил одну на случай, если снова придётся отбиваться от Тимохи. Ему было немного страшно и очень обидно. Значит, чёртик, его верный друг, так сильно хочет вернуться обратно, что даже решил сделать это, не прислушиваясь к желаниям Данила! А ведь они могли бы так весело провести время в этом странном мире! Кажется, детей здесь любят и уважают. Никто не торопится отшлёпать тебя за какую-то провинность, а гулять можно сколько вздумается!

Взрослые были тут как тут. Они поползли из темноты коридора, из комнат, словно полчища тараканов, почуявших еду. Данил смотрел и изумлялся. На многих лицах он видел испуг. Взрослые, бесстрашные гиганты, которые пенили своими высокими сапогами озёра луж, норовили спрятаться друг за друга и пугливо таращились на Тимофея, который метался под потолком от бессильной злости.

— Эта зверюга чуть не высосала всю кровь из моего друга, — сказал Фёдор. — Поймайте его, ну же!

— Это кровавый чёртик, — пояснил Данил. — Когда-то он жил внутри меня, но потом вдруг — раз! — и оказался снаружи. Вообще-то, он хороший, и много мне помогал. Не могли бы вы не делать ему больно?

Дылд было человек шесть — разных возрастов, обоих полов. Данилу было не очень приятно с ними разговаривать и даже смотреть на них. Мужчины и женщины с землистого цвета кожей, с красными, воспалёнными глазами, с нарушенной осанкой, неряшливостью в одежде, они напоминали рыб, которые вышли из моря, встали на ноги и заселили оставленные какой-то другой расой города.

Они принесли мешок и, не без некоторых затруднений, вскоре изловили чертёнка. На лице Федьки светилось живое любопытство.

— Он очень опасен, — сказала женщина, которую Данил называл Марией, небрежно прибавив, что «вот эта, кажется, приходятся мне родственницей». — Нам нужно положить его в картонную коробку и закопать.

— Вот страх-то, — сказал мужчина, судя по всему, её муж. — Что теперь скажут соседи? Они, наверное, слышали все эти вопли и грохот, и уже вызвали полицию. А здесь такое! А вдруг оно заразное? Боже, ну что за позор!

— Посмотри на эти ужасные царапины, — продолжала убиваться женщина. — Это же атласный диван! Кашемировая обивка!

— Молча-ать! — завопил Фёдор, набрав полные лёгкие воздуха. И, когда установилась тишина (казалось, от страха и почтения трепетал даже сам воздух), продолжил: — У нас есть клетка, в которой жил мой попугай, помните? Он уже умер (это Данилу). Мы постелем туда мягких тряпок и посадим твоего чертёнка.

Оба взрослых закивали и бросились в разные стороны.

— Когда-нибудь они поумнеют, — словно извиняясь, сказал Фёдор, взяв Данила за обе руки. Его душил смех. — Оставят эти свои манеры, склонность к собирательству и мелочность, и начнут интересоваться по-настоящему важными вещами. Однако, как мы оттуда драпанули! Между моими пятками и полом, кажется, искра проскочила! Ого, вот это царапина у тебя на шее! Слушай, давай ты сегодня будешь нашим героем?

Данил с удовольствием согласился.

Навестить Тима дети пришли спустя сутки. Всё это время Фёдор только и делал, что снова и снова требовал от Данила подробного рассказа о том, как он здесь оказался, о его родном мире — буквально обо всём, начиная с самых первых воспоминаний. Данил, вытянув губы, обыкновенно начинал в таком ключе: «Ну, когда я родился, все вокруг сговорились быть скучными и запрещать мне всё на свете…»

— Конечно, не точно так, — прибавил он для меня. — Я тогда был очень маленьким. Но суть примерно такая.

* * *

Чертёнка поместили в клетку и поставили её в чулане, чтобы не смущал никого своим видом и воплями.

Он не стал бросаться на прутья, чего боялся Данил, просто сидел и, не моргая, смотрел на гостей. Кто-то просунул между прутьями овсяное печенье — оно оставалось нетронутым. От чертёнка исходил странный запах: тревожный и немного похожий на аромат перемолотого грецкого ореха. Голова его раздулась — теперь Данил мог признать, что глаза его не обманывали. Чертёнок едва мог её держать. Он сидел на дне клетки, привалившись к стенке. Перепонки между руками и ногами, на которых чертёнок так ловко планировал по комнате, съёжились и бессильно повисли у него под мышками. Рот открывался, но оттуда не доносилось ни звука, только, кажется, шёл пар.

— Зачем ты стал таким злым? — говорил Данил. — Я только хотел, чтобы ты был рядом. Чтобы мы с тобой могли посидеть и поболтать за стаканом лимонада.

Данил подождал ответа, а потом сказал Фёдору, который с интересом разглядывал существо по ту сторону клетки:

— Он очень привязан к дому. Но я не могу его отпустить, ведь тогда мы больше никогда не увидимся.

Фёдор покачал головой и сказал:

— Я помню, когда я был большим, у меня тоже был друг. Это может и странно звучит, ведь всем известно, что у дылд настоящих друзей не бывает — посмотри на них, кто захочет с ними дружить? — но он у меня был. Мы смотрели старые чёрно-белые фильмы, в которых очень много плачут и никогда ничего не понятно… Делились впечатлениями и много смеялись, потому воспринимали их абсолютно по-разному: там, где он видел лошадь, которая мечтает об отпуске, я видел курицу, беспокоящуюся о своих детях. Но это не важно. Однажды что-то случилось, и мой дорогой друг стал просто одним из многих дылд с общим для всех лиц унынием. Мы больше не здоровались за руку, и друг на друга смотрели как на всех остальных — с подозрением. Мне больно было видеть его таким, а ему — меня… уж не знаю, каким я был в его глазах. Поэтому я просто перестал его видеть. Да, вот так, взял — и перестал, по собственному желанию. Теперь, думая о нем, я вспоминаю те дни, когда мы вместе смотрели и обсуждали чёрно-белые фильмы, и мне становится хорошо на душе.

Данил слушал его зачаровано, как кролик слушает песни удава. Он ожидал, что в конце Федька скажет что-то по-настоящему важное. Но приятель только развёл руками и вышел из чулана прочь. Данил остался наедине с Тимом.

— Я не стану тебя отпускать, — сказал он, неосознанно подражая голосу матери и её типичным словечкам, — пока не подумаешь о своём поведении. Я хочу, чтобы ты снова стал моим другом. Только скажи мне, что больше не будешь пытаться сбежать, и я сразу тебя выпущу.

Он остался жить в семье Кудряшовых, как выразился Федька, «в доме старого, уважаемого рода». Никто из дылд не был против — они занимались какими-то хозяйственными делами, но когда требовалось решение в по-настоящему важном деле, слово оставалось за младшим членом семейства. Или лучше сказать «самым маленьким»? Данил честно попытался разобраться кто из них кто и каким образом здесь построены родственные связи, но в конце концов махнул рукой. Все дылды одинаковые, как уродливые статуэтки из египетской гробницы… ясно одно: рано или поздно они станут детьми, заносчивыми, дурашливыми, задумчивыми, забияками, напускающими на себя деловой вид, словом, детьми — а с ними уже можно иметь дело.

По крайней мере, в этом мире (судя по тому, что первый же ребёнок, которого он встретил, когда сошёл со своего трамвая-между-мирами, оказался Фёдором).

Целые дни они посвящали прогулкам и играм. Данил подмечал отличия между этой Самарой, крупным торговым городом на крупной же реке, и Самарой в его родном мире. Фёдор, казалось, знал мальчишек и девчонок во всём городе, со вторыми он вежливо раскланивался и ритуально, нежно дёргал за косы, а с первыми обнимался и со смехом тряс за грудки. Каждый новый знакомый принимал Данила как старого приятеля, с которым он где-то (и когда-то) да успел уже завести приятное знакомство. И никто не торопился наградить его обидным прозвищем, никто не пытался толкнуть в лужу! Не было такого малыша, который не занимался бы каким-нибудь важным делом и не получал от него такого удовольствия, что под языком вспыхивал настоящий пожар, заставляя человечка говорить и говорить. «Делом всей жизни» Фёдора были изобретения; он с удовольствием демонстрировал новому другу те, которыми особенно гордился. Например, кусок резины с клубничным вкусом, который можно жевать бесконечно. Или дом для дерева, с лямками и парашютом, который при желании можно таскать с дерева на дерево — допустим, в многодневных походах. «Прекрасно защищает от хищников, — сказал Фёдор — Кроме тех, которые лазают по деревьям».