Отражение (СИ) - Ахметшин Дмитрий. Страница 32

Данил всё понимал, но мало что мог сделать. Даже чтобы пошевелить пальцами требовалось немало усилий. Образы, идеи, разные мысли проплывали в голове брюхом кверху, как дохлые рыбины. Иногда сознанием завладевали всякие пространные размышления, вроде: «Что, если я не как они, что, если я взрослею, в то время, как все уменьшаются?» Фёдор пришёл в ужас, когда Данил рассказал ему про собственный мир. «Не могу себе представить, что чувствуют старики, помнящие, что они были детьми», — вот что он сказал.

Приходили доктора — это были молодые девочки с одинаковым озабоченным выражением на лицах. Они ничего не делали, только смотрели на кровь, что струйками прорезала иссохшее лицо мальчишки, и плакали. Наверное, здесь никто не болеет, и докторов настоящих у них нет, — думал Данил. И запоздало представил, что было бы неплохо ему освоить профессию врача. Какое, однако, богатое на свершения место! Наверное, у них даже… во! Даже путешественников никаких нет.

Хотя это как раз вряд ли. Какой ребёнок не мечтает отправиться в путешествие?

Вокруг всё расплывалось, словно маленького Данила отгородили от всего мира мутным стеклом. Он едва не захлебнулся в собственной крови, после этого малыша перевернули на живот, а голову повернули набок и поставили внизу возле кровати таз, чтобы кровь стекала туда. Кто-то раздел его, а потом укрыл одеялом из верблюжьей шерсти. Данил не чувствовал от одеяла тепла — только его тяжесть, да и то, смутно. То и дело появлялся Фёдор: ходил кругами, заложив руки за спину, плакал, пытался кормить приятеля с ложечки вареньем.

Данил долго собирался с силами, чтобы открыть рот и заставить язык шевелиться. Его хватило лишь на одно слово, в котором он очень удачно соединил два:

— Принеситима.

В следующий раз, когда он открыл глаза, клетка с чертёнком оказалась на табуретке перед его кроватью. Вокруг — множество дылд, детей, младенцев с яркими умытыми личиками. Все смотрели на него, будто заключив между собой пари и теперь ожидая: что же он будет делать дальше? Фёдор стоял возле клетки, Данил смутно осознавал, как тот его будил, тряся за плечо.

— Выпустите… — просипел Данил.

Крошечная задвижка на дверце щёлкнула, и Тим получил возможность вдохнуть воздуха, не нарезанного на ломти прутьями. Он был слаб и бледен (овсяное печенье так и осталось нетронутым), но, увидев малыша, как будто нырнул в поток невидимой жизненной энергии, которая буквально вынесла его наружу и увлекла, закрутившись водоворотом, прямо в глубины детского организма.

Последнее что Данил увидел перед тем, как сознание покинуло его, было собственное отражение на дне таза. В него он и рухнул, опустившись сразу на недосягаемую глубину, так, что почувствовал, как пятки щекочут растущие на дне кровяные водоросли. А запрокинув голову мог видеть, как высоко вверху в круге света руки его друга и многочисленных дылд слепо шарят, пытаясь ухватить Данила хотя бы за волосы.

Но поздно. Он уже слишком глубоко. Пузыри воздуха, что просачивались между его пальцами ног, устремлялись вверх и исчезали в темноте высоко над головой.

Данил был рад даже тому, что смог подняться на ноги. Он ожидал, что помутнение развеется, и он снова будет болтать с Фёдором, но вокруг по-прежнему была вода. Он волен был идти в любую сторону, но все попытки приблизиться к светлому кругу над головой оканчивались неудачей. В конце концов, когда малыш осмотрелся и в очередной раз поднял голову, он обнаружил, что круг света просто исчез. Одежда, в которой он был, намокла и полоскалась вокруг щуплого тела, будто мальчик вздумал замотаться в простыню и изображать из себя мумию.

* * *

— Со временем я понял, что под ногами не просто безликая масса, — сказал Данил, сняв запотевшие очки и посмотрев на меня в упор. Его взгляд вовсе не выглядел близоруким. Скорее… если бы мне дали время подумать, точнее сформировать свою мысль, я бы сказал, что он был всепроникающим. — Я что-то ощущал стопами, но не мог сказать что именно. Тогда я нагнулся, раздвинул ил и синие водоросли и увидел асфальт. Тогда я посмотрел внимательнее по сторонам и заметил, что гигантскими тени, которые казались мне просто тенями ничему не принадлежащими, были громадными зданиями.

* * *

Он был посреди затопленного города.

На ветвях подводных деревьев иногда вдруг зажигался свет, и тогда становилось понятно, что это обыкновенные фонарные столбы. Данил тянулся к этому свету, словно желая умыть в нём лицо, но стоило ему приблизиться или войти в его круг, как свет, моргнув, гас.

Он читал покосившиеся таблички на домах и иногда узнавал названия улиц. Обходил мохнатые кочки, в которые превратились автомобили, заглядывал в раскрытые двери автобусов и дёргал за ручки двери подъездов.

* * *

— Значит, ты в очередной раз прошёл через зеркало? — спросил я.

— Я не говорил волшебных слов, — ответил Данил. — Точнее, не помню, как их говорил. Возможно, за меня их сказал Тим. Может, он надеялся, что мы вернёмся домой, где имеется более квалифицированная медицинская помощь. Я потерял много крови.

— Кровотечение прекратилось?

— Кажется, нет. Возле меня всё время плавали капельки крови — они почти не растворялись в воде, так, что я мог ловить их ртом.

Я вспомнил о рыбине, которую вчера приготовила на ужин Маша. Ох и здоровая была треска! Мы стрескали её всю, кроме головы: она по давней традиции досталась Рупору.

— Чтобы находиться так глубоко под водой, не помешала бы и ещё одна вещь. Знаешь, как дышат рыбы?

— Я, наверное, кажусь вам совсем маленьким, — сказал мальчишка с лёгким укором. Он аккуратно поставил кружку на перила веранды, не замечая, что в неё капает дождь, дотронулся обеими руками до шеи возле скул. — Именно так. У меня выросли жабры! Странное ощущение. Как будто там, внутри, шумит и циркулирует вода. И грудь не поднимается, а так, знаете, подрагивает. Я тогда не знал, что такое жабры и не придал значения наростам и рубцам на шее. Только недавно начал понимать… и ещё множество мелочей, вроде того, что я, к примеру, не ощущал необходимости закрыть глаза. А если бы попытался, всё равно не смог бы этого сделать. Они и так были закрыты, просто веки стали прозрачными. Или что вода не попадала в рот… Всё это очень странно с одной стороны, а с другой — совсем и не странно. Так и должно было быть глубоко под водой, в затопленном городе.

Я сдался. Я хотел слушать дальше.

— Что с тобой там случилось?

— Много чего… скажу только, что среди всего этого со мной не случилось ни одного человека. Ни фарфорового, ни какого-нибудь другого. Зато наконец заговорил Тим. Я так соскучился по его голосу! Хоть сначала и не узнал.

* * *

«Привет, малыш».

Данил завертел головой, но никого не нашёл.

— Тимоха? — спросил он, не услышав своего голоса. В воде было трудновато разговаривать.

«Я вернулся домой и всё исправил, — сказал голос. — Успел как раз вовремя! Ты очень меня напугал».

— Ты меня — ещё больше, — угрюмо ответил мальчик. — А ещё друг, называется.

«Давай раз и навсегда решим, что такое дружба», — терпеливо сказал внутри его головы чертёнок.

— Это когда ты можешь играть с другом, — побулькал Данил. Кажется, чертёнок прекрасно его понимал.

Тим помолчал, а потом ответил: «Это когда ты можешь ежедневно спасать другу жизнь».

— Но я больше никогда тебя не увижу, — сказал Данил. — На что мне такая жизнь? Как мёртвая зверушка. Никакой радости от неё нет.

Чертёнок помолчал. Когда Данил окончательно решил, что ответа не будет, ответ вдруг пришёл: «Все друзья немного эгоисты. Важно только то, что чувствуют они, какие проявления дружбы они находят приемлемыми, чтобы утолить свой голод. Я чувствую, что мой голод утолён».

Требовалось время, чтобы разобраться в этой шараде. Поэтому Данил просто пошёл куда глаза глядят.