Именем Анны (СИ) - Губоний Татьяна. Страница 10

Глава 5

«Кто плисол? Кто плисол? Лавлентий холооосый!» – с попугаем давно никто не занимался, но усвоенного от картавого мальчишки птица не забыла.

– Это Пыж, – знакомство с домочадцами всегда начиналось с него. Он первым приветствовал двуногих, с поворота ключа в замке. Скучал.

Из кухни вышла Алевтина – её лица видно не было, а яркий свет за спиной делал её силуэт зловещим, но мягкий голос быстро всё исправил: – Здравствуй, дорогой! Пьеро предупредил, что у нас будут гости. Я пеку твой любимый мясной пирог.

Она сказала это по-французски, видимо, её предупредили и об этом. Приятно. И ещё… выходит, не зря отец называл её старушкой, если, несмотря на свои полтора века, для неё он – Пьеро, то есть Петенька. Да, разговор с Алевтиной Ленту предстоит долгий. И без свидетелей. Особенно без таких… светлых. Тех, кто радостно фыркает, отплёвываясь от настойчивого попугая – «Дай поцелую, дай!» – и кого совершенно не хочется ничем расстраивать.

Он дома, он в безопасности, можно расслабиться и оттаять, и он бы запросто превратился сейчас в лужицу, если бы запах любимого пирога не напомнил ему о прерванном ужине и о несъедобных горячих закусках на борту «Аэрофлота»: – А скоро ли будет готов твой пирог, хозяюшка?

– Скоро, господин.

Вот так номер! Господин? Конечно, Лент знал, что Алевтина, будучи небогатой француженкой, была привезена в своё время в Россию в качестве компаньонки для его матери. Или в качестве гувернантки? Но неужели она все эти годы не забывала о своём статусе? Нет, он категорически против! И отказывается ощущать себя господином единственного родного человека!

– Здесь нет господ, Алевтина! – а вышло-то по-господски, чёрт… – Здесь только я, твой сын, и моя гостья Мина.

– Дорогая гостья, сынок, дорогая! – Алевтина не была особо могущественной ведьмой, даже наоборот, но, судя по сказанному, её жизненный опыт тоже немалого стоил.

Поцеловав Лента в лоб, она поклонилась Мине и пригласила жестом следовать за ней. Прошествовав мимо заставленной стеллажами большой комнаты, давно превращённой в домашний кабинет-архив – соседей Лент расселил, но к увеличившейся квартире так и не привык – они направились в ту часть бывшей коммуналки, которую он считал домом. Поначалу Алевтина порывалась распределить функции образовавшихся в избытке комнат – как при матушке – но он не сдался. Одна из «новых» спален досталась кормилице, это так, но старая проходная комната останется – без всяческих сомнений! – центром их общей жизни навсегда. Именно там жил уют, и именно там Алевтина установила Мину по центру вытертого ковра, как на пьедестал, и всплеснула руками: – Господи, какая красавица!

Наверное, это было немного неприлично, но Мина расхохоталась так искренне, что Лент решил, что она не против расспросов и разглядов пожилой заботливой хозяйки. А уж он-то, тем более, не возражал.

Гармония. В его мир вернулась гармония. Он устроился в любимом кресле и зажмурился, как кот. Отсюда, с его места, Мина казалась неземной, залитой божественным светом небожительницей, волшебницей, колдуньей! Но разве бывает у колдунов такая белоснежная аура? Он задумался. Может, с лица земли исчезли не только пресловутые чёрные, а ещё и загадочные белые? А что? Одни стали демонами, другие – ангелами. А Лент… Он просто везучий. И на тех, и на других.

Когда он впервые увидел Анну, он подумал, что в дверях десятого «Б» класса взошло солнце. Всю их совместную жизнь он говорил ей об этом каждый день, она привыкла и не обращала на это внимания, только однажды рассердилась.

– А ты не думал, что я просто ужасно испугалась учёного кота за задней партой, с зелёными прожекторами вместо глаз, вот и вспыхнула?

– Дай поцелую!

– Пыжа попроси.

– Он попугай!

– Зато его ты ни в чём не подозреваешь! Ну, не виновата я, что у меня такая белая масть! Лучше бы она была чёрной, честное слово! В конце концов, эти цвета в своём максимализме друг другу не уступают. Один всё отражает, другой всё поглощает.

– У…

– Да-да, и не иронизируй! Я здесь серьёзно философствую!

Он скучал по ней каждый день, каждый час и каждую минуту, даже когда совершенно об этом не думал, стоило промелькнуть воспоминанию, и он сразу понимал, что боль никуда не делась. Он чувствовал её и сейчас, но глуше. Будто точку, им самим поставленную в собственной жизни, заменили знаком вопроса.

Тем временем в гостиной дело дошло до гадания. Без этого редко обходилось – все женщины любопытны. Завладев ладонью Мины, Алевтина рассредоточила взгляд, и тот привычно потемнел. Лент знал, что в этом действе не было участия силы, просто зрачки Алевтины в такие моменты расфокусировались и заполняли радужку почти целиком. И вдруг наступила беда, гармония дала трещину, потолок затянули тучи, а от окна потянуло промозглым сквозняком…

– Господи помилуй! – ворвался в комнату вихрь, маскируясь под срывающийся голос Алевтины. – Да за что же тебе такое, девочка?

Мина поспешно отдёрнула руку и уставилась на собственную ладонь с удивлением и вопросом, а потом перевела взгляд на Алевтину и замотала головой. Яростно. Отрицательно. Требуя немедленно прекратить, сменить тему, остановиться. Только Алевтина не могла «вернуться» так быстро. Ей нужно было выговориться, отдать то, что она приняла, выпустить, как пар. Читающие судьбу не могут иначе.

– Как же выбрать-то между двумя? Выдержит ли сердечко…

Следующим звуком оказался звук пощечины. Потом ещё одной. Мина хлестала Алевтину по лицу до тех пор, пока не увидела осмысленного взгляда. А Лент молчал. Он давно стоял рядом, но, ощущая себя причастным, вмешаться не посмел. Если сказанное было правдой, а судя по реакции Мины дело обстояло именно так, то он точно знал, из-за кого сейчас разрывается сердце девушки. Где-то глубоко внутри зарычал от ревности и боли синеглазый зверь. Размечтался, старый дурак, губу раскатал, будущее себе нафантазировал, а спросить-то и забыл. У неё спросить! Что, ручки-то чешутся? Бросишься к её сумке? Проверишь паспорт на предмет штампа о замужестве? Только в загранпаспортах таких пометок нет, перекрашенный ты ведьмак. Да и в пометке ли дело, если сердце занято? Вот так влип!

Ему повезло – на кухне запищала плита. Охнув, вскочила Алевтина: «А вот и пирог!». Мина отвернулась, а он попытался зацепиться за что-нибудь глазами. Увидел круглый стол, увидел связанную крючком скатерть, поднос с декоративным самоваром, ключи, фотографию в рамке, камертон (зачем он здесь?), тяжёлый подсвечник, полную зелёных яблок фруктовую вазу... Что с ним происходит? Он рассы́пался. Он совсем забыл о приоритетах. Такие как он живут не для того, чтобы быть счастливыми. Сила привычно скрутилась в груди и расползлась по телу спокойствием. Что ж, свои ошибки нужно признавать.

– Милая Мина, – смотреть на девушку не стоило ни в коем случаем, а уж тем более смотреть на себя её глазами, и Лент смотрел куда угодно, только не на неё. Весьма вовремя попалась в поле зрения газета, и он с радостью её развернул. – Вам предстоит вкусить пирог, достойный пиров Лукулла. А потом мы с вами поедем загород. В один почти лесной дом, где нас ждут пушистые собаки.

– А черепаха?

– Какая черепаха? – он растерялся, потерял контроль и уставился в запретные глаза. Чёрт… Ну почему она так смотрит? Не срабатывают даже встроенные функции синих, которые он на этот раз призывает всеми фибрами души! – Ах, Череп… Спит где-нибудь. Или ходит по квартире. В любом случае найти его будет непросто, он появится на кухне только к вечеру, когда Алевтина нарежет салат и морковь. А вот и пирог!

Он ухватился за этот пирог, как за спасательный круг и, надо сказать, если не спасение, то временное облегчение тот ему обеспечил. Потом они пили чай, и женщины говорили о том, что нужно выезжать пораньше, чтобы обмануть вечерние пробки. Лент не спорил, ему было всё равно, внутри болело. Скомкано попрощавшись с Алевтиной: – «До скорого!» – «Я приготовлю гостевую спальню» – «Спасибо!» – «И ещё один пирог» – они вышли на стоянку, где дожидалась семилетняя «Мазда» представительского класса.