Невинность в расплату (СИ) - Шарм Кира. Страница 24
— Голова Градова в этом вопросе была бы самым дешевым вариантом, — кривит губы в оскале Арман.
Буравлю его глазами.
— Нет. Он наш брат. Наша кровь.
— Он паршивая овца, Бадрид! Сам отказался от семьи! Почему мы должны теперь давать ему защиту? Устроил эту заварушку, Рэмбо, на хрен, недоделанный! И что? Нам теперь отдуваться? За него? Нет. Я же не сказал, что мы его сами должны… И голову на блюде этим принести. Но почему бы Градову не разгребать самому то, что он устроил? Пусть идет. Пусть разбирается с ними. Мы-то причем? Скажем, что семья к его действиям не имеет никакого отношения. Пусть на него наезжают. Ему перекрывают кислород. Надо отвечать за свои поступки, нет?
— Прекрати, Арман. Ты же понимаешь. Он против них не выстоит.
— И с каких херов мы должны за него отдуваться?
— Не горячитесь. Оба. Официального ответа от семей я пока не получил. Значит, ждем. Если удастся договориться хотя бы с половиной…
Снова барабаню пальцами по столу.
Половина, это не так уж мало. Но и не много. На нашу сторону все равно не встанут, если начнется реальная война. Наибольшее, что я могу получить, это их нейтралитет.
Мало.
Обхватываю пальцами виски.
Но если среди этой половины будут сильнейшие…
Тогда у нас есть шанс.
— Будем думать, — переплетаю пальцы до хруста.
Прежде, когда был таким же горячим, как Давид, не медлил бы. Начал бы наносить удар за ударом.
Резко. Хлестко. На полное поражение.
Но теперь я умнее. Так просто в этой битве нам не победить. Расклад иной. И вижу уже все совсем по-другому.
— Отправляйтесь пока на склад. Разберитесь с этим взрывом.
Возвращаюсь домой.
Раскладываю перед собой документы.
Все материалы, все подковерные игры других.
Слишком многое на кону. Я не должен пропустить ни одной детали.
Просчитать, куда можно ударить так, чтобы уничтожить одним махом.
Не силой. Не стволами и армией. Иначе.
И предупреждение о таком ударе станет шансом договориться. Уже на совсем других условиях.
Только буквы и цифры плывут перед глазами.
Сам не замечаю, как поднимаюсь.
Ноги сами ведут туда.
К ее двери.
Замираю, до хруста сжав челюсти.
Она там. За тонкой перегородкой.
Я даже слышу, как она двигается. Кажется, даже чувствую, как дышит.
Сердце пропускает удар за ударом.
Она. Там. Совсем рядом. За смешной преградой, которую так легко убрать.
И сразу же полыхает внутри.
Безумным. Безудержным жаром.
Время теряется.
Диким усилием заставляю себя развернуться. Уйти. Каждый шаг, словно сквозь неодолимое препятствие. Будто через ураган, что сметает, валит с ног.
Как магнитом. Туда. К ней.
Заставляя срываться все планки.
Чтобы снова прикоснуться.
Ворваться в ее рот, впившись в упругие нежные губы.
Чтобы горела моя кожа, прикасаясь к ее. Напитываясь ее бархатом.
И выбивать.
Нежностью, страстью. Лихорадочными движениями по всему ее телу.
Выбивать стоны и сладкие всхлипы. Срывать их с ее мягких губ. Выпивать. Поглощать. Пожирать лихорадочный блеск ее расширенных глаз.
Забиться в ней, когда сожмется вокруг моего члена, вырвать оргазмом собственное имя, которое тут же вберу в себя из ее губ.
Наваждение. Лихорадка.
Я в третий раз оказываюсь у этой проклятой двери.
Забивая на все.
А ведь речь идет о нашей судьбе. О наших, мать его, жизнях!
Только все для меня будто в пелене.
Словно и не про меня.
Все неважно.
И сердце колотится, как бешеное.
Она.
Как наваждение.
Как болезнь.
— Довольно, — приказываю сам себе. Вслух. Наливая еще один стакан виски.
Склоняюсь над бумагами, которых так и не разбираю. А ведь прошла уже почти вся ночь!
Все позабыл. Ни о чем, кроме нее, думать не способен.
Не выветрилась после ночи.
Опьянила намертво. До одури. До дикой, бешенной тяги быть только с ней. В ней. До ломки во всем теле. До того, что готов наплевать на дела семьи.
Наркотик. Яд, а не женщина.
А я не готов быть безумцем.
Ее нужно убрать.
Из постели, в которой я могу брать ее снова и снова, в любой момент. Из своего дома. Из головы.
Я не должен больше к ней прикасаться.
Отравлять себя ее дурманным до одури запахом. Ее глазами. Губами. Сладким трепетным телом.
Я должен ее вытравить.
Из себя. Навечно.
Отказаться от этого дьявольского искушения, что так дико дурманит мозги. Меняет меня самого. Заставляет идти против всех своих принципов.
Что становится с рабынями дальше? Они отправляются исполнять самую черную работу. Или ублажать слуг.
Зубы сами крошатся, когда представлю, что к Мари может кто-то прикасаться, кроме меня. Да я за одну мысль об этом, не задумываясь, пристрелил одного из самых верных и надежных поставщиков.
Значит, Мари отправится на работу.
Подальше от моих глаз. Чтобы вообще не видеть.
Со временем переведу ее в один из домов за границей. Там, где никогда не бываю.
А пока…
— Ирма, — уже светает, когда вызываю к себе экономку.
Но мои слуги начинают работу рано.
— Та девушка, которая в комнате…
— Мари Булатова, — кивает управительница, напоминая мне, что все в курсе, кто в моем доме. И понимают, что не просто так. За провинность. Страшную, раз решили отдать дочь.
— Да. Мари…
Черт! Даже сейчас я смакую ее имя. Даже оно, как яд. Как наваждение.
— Отправишь ее работать. Куда-нибудь, чтобы не попадалась мне на глаза. И без поблажек, Ирма.
— Как скажете, господин.
Я должен выдрать ее из своей груди.
Пусть даже с мясом.
Должен, пока еще не поздно.
Пока совсем не превратился в долбанного наркомана, забывшего о том, кто он и где его место. И как он должен в этой жизни поступать.
Вырвать так, чтобы даже ее следа там не осталось!
Но пока…
Пока отправить ее подальше я просто не могу.
Сжимаю кулаки, злясь на себя так, как никогда и ни на кого не злился.
Моей воли всегда хватало на все!
И только с ней все рассыпается в прах.
Но с этим я справлюсь. Должен справится! Иначе я не я!
25 Глава 25
* * *
— Дочь Ирмы была любовницей хозяина, — шепчет Лора, включая тусклую лампочку в кладовке.
Дверь захлопнута, но для верности она вставляет ключ в замок и несколько раз проворачивает.
В нос резко бьет запах разной химии. Такой, что начинает тошнить и голова кругом.
Я не привыкла к таким запахам. Я их никогда не слышала!
Но слышать о том, что у Бадрида была любовница, это как получить удар прямо в грудь. По ребрам.
От слов Лоры глаза режет будто кислотой. Похлеще любых противных запахов.
— Потому, наверное, и бесится так. Когда с тобой общается.
— Любовница…
Повторяю, как эхо. Покачиваясь. Благо, кладовка совсем крошечная. И я не падаю. Я тут же упираюсь спиной в стену.
— Ну, любовница это сильно, конечно, сказано.
Лора будто ничего и не замечает.
А ведь каждое слово режет меня, как острый нож.
Глупая. Какая же я глупая!
Это для меня он первый и единственный мужчина.
В сердце и в моем теле.
Но у таких, как Бадрид, всегда множество женщин!
Только вот я совсем почему-то об этом не думала!
— Ее дочь работала с нами. Была одной из служанок. В комнатах хозяина убиралась. В его спальне, в кабинете и в гостиной. Самые лучшие места. Хоть там и работы больше всего, потому что в основном другими комнатами хозяин не пользуется, но зато он и поговорить может. Похвалит. Спросит, если лицо хмурое, нет ли у тебя проблем. Он ведь хоть строгий, даже суровый, но может быть очень щедрым.
— Наире, например, помог вылечить больного отца. Всех на ноги поднял. Лучших докторов столицы. Даже из Германии ради него какое-то светило приехало. А ведь наши доктора не давали ему ни единого шанса! Он часто помогает. Романне, например, помог с университетом. Хоть где это видано, чтобы простая девушка-служанка пошла учиться? Но хозяин помог. И даже Ирме приказал ее смены так поставить, чтобы она могла учиться. На заочном, конечно. Но все равно. Образование!