Колдун не знает (СИ) - Сяньсян Роман. Страница 21

Под развратом понимали имевшие прежде случаи, когда мужчина бросал свою семью и уходил к другой женщине — а бывшая жена и дети испытывали муки от того, что лишались обеспечения. Сами же по себе близкие телесные отношения никак не порицались.

Поэтому если женщина отвергала трех претендентов на брак, её просто вывозили на лодке в и выбрасывали, связанную, за борт, говоря при этом:

— Не нашла себе мужа на земле, поищи в море!

Обычай был жестокий, но не бессмысленный.

Женщина в семье занималась работой по дому, которой было немало, некоторые умелицы занимались ткачеством или ещё каким-то промыслом и могли продавать излишки, но этих излишков было совсем немного, и они не могли обеспечить жизнь женщины и детей в отсутствии мужчины.

Если у женщины были отец и братья, они, конечно, заботились о ней, но ведь она у них была не одна такая. В наших семьях было много детей. Женщины часто беременели, и в некоторый период не могли выполнять никакую работу по дому. Было проще, если у женщины были уже подросшие дочери. Ну а если их не было?

Когда же женщин в семье было несколько, все обязаности (как и права) они делили между собой и чувствовали себя намного легче. Конечно, иногда некоторые из них впадали в ревность и пытались возвыситься над другими жёнами, но в нашем обществе такое поведение не поощрялось и считалось безумным.

Количество жён никак не ограничивалось, но мало кто брал их больше двух — трёх. Ведь всех их нужно было кормить и содержать. Некоторые мужчины предпочитали вовсе не жениться. Это не считалось чем-то постыдным. В отличии от вдовства молодых женщин, с точки зрения наших старейшин, это не вело к разврату, а поэтому вполне допускалось.

Были ещё мужчины и женщины, испытывающие влечение только к своему полу. Это также не считалось развратом, пока не порождало страдания других. Если же супруг бросал семью и уходил к к любовнику, или к любовнице уходила женщина — то это считалось развратом. Однако старейшины не усматривали никакой связи между самим существованием однополых отношений и этими случаями. В то время как существование молодых вдов почти всегда вело к разврату, сколько бы те не клялись в своей исключительной верности умершим мужьям.

Вдовой позволялось быть лишь женщине возраста, когда она уже не могла иметь детей и при условии, что она могла себя содержать сама. Некоторые из таких старух просто проживали имущество, оставшееся от мужа.

В других просыпалась способность к предпринимательству и они открывали лавки или содержали сельские плантации. Рассказывали, что одна вдова где-то на востоке даже владела странствующим цирком. Я всё ждал, когда к нам приедет этот цирк, но так и не дождался. Вместо цирка на мою родину явились колдуны.

Вдовцом же быть не возбранялось, хотя и не слишком поощрялось, но уже по другой причине — многие вдовцы слишком сильно пристращались к поеданию перезревших плодов, и оттого отвратительно себя вели, валялись в непотребном виде на улицах, устравивали драки.

Старейшины, впрочем, не считали это развратом. С замужними женщинами эти вдовцы не общались, те на них даже и не смотрели. Да если и общались — ведь женщина оставалась в семье, а от кого у неё на самом деле ребёнок — это было не так уж принципиально важно. Главное, что все были обеспечены и не испытывали мук.

Могли ли наказать мужчину так же, как женщин, обвиненных в разврате, которых связанными бросали за борт в океан? Могли лишь в случае если он сам явится и заявит, что совершил развратные действия с замужней женщиной, и та это подтвердит. Однако в нашей истории таких случаев ещё не было. Так что возможность эта оставалась чисто теоретической.

Так чей же всё таки был герб на платке? Змею на гербе я уже видел. На корабле колдунов. Но на том гербе не было орла.

Размышляя обо всём этом, я подплыл к моей отдаленной хижине. И очень удивился. Потому что над местом, где стояла хижина, поднимался вверх дым от костра.

Никто из жителей деревни сюда не ходил. Значит, это был кто-то пришлый. И точно. Подплыв поближе, я заметил привязанную к пальме парусную лодку. Парус был приспущен, но не полностью, так что было хорошо видно, что на нём изображено.

А на парусе был изображён орёл. Но без змеи.

Затащив лодку на берег — на всякий случай немного в стороне от хижины — я приблизился к костру. Около него сидели два человека и жарили на вертеле тушку лунного зайца — пожалуй, самого крупного животного на нашем острове, размером с небольшую свинью.

Эти зайцы паслись толко лунными ночами, а всё остальное время лежали в логове, наращивая жир. Поэтому существовало два способа их изловить — либо ждать лунной ночи и подкрасться к пасущемуся зайцу, либо обнаружить его логово и схватить его в нём. До ночи было ещё далеко, так что эти люди, похоже, выбрали второй способ.

Одеты они были как обычные не слишком богатые торговцы: набедренные повязки и плащи. Через плечо у одного перекинут ремень сумки, второй предпочёл заплечный мешок. Выглядели вполне мирно, так что я решил подойти и познакомиться.

— Добрый путь, странники! — это было стандартное нейтрально-доброжелательное приветствие, принятое в наших краях для незнакомцев.

— Доброго пути и тебе.

— Я — Олел. Живу тут неподалёку. А вы, как я погляжу, издалека?

— Типа того. Хочешь знать откуда мы?

— Ну вообще это я больше из вежливости спросил. Но если расскажете, послушаю. Интересно же.

— Мы плывём с острова, называемого Жемчужная Отмель к себе домой, в Красную Пустошь. Слыхал про такую? — подал голос человек с заплечным мешком.

Красная Пустошь, Красная Пустошь… это вроде как какая-то дыра на дальнем юге. Точно. Но, пожалуй, не стоит об этом говорить путникам. Обидятся ещё чего недоброго.

— Не имел счастья. Видимо, весьма достойные земли?

— Достойные земли? Если бы я не знал, что ты первый раз слышишь это название, то я, наверное, затолкал бы твой язык тебе глубоко в глотку — владелец сумки, похоже, был чем-то сильно огорчён.

— Не хотел вас никоим образом обидеть. А что случилось с этими землями? Кстати, не скажете, как к вам обращаться?

Владелец заплечного мешка ткнул себя в грудь:

— Я Кхес. А он Кхус. Мы братья. Близнецы. А тебя, мальчонка, как зовут?

— Я Олел. Я же уже сказал. И я уже не мальчонка.

— А кто? Девчонка? — Кхус заливисто заржал.

Да, похоже чувство юмора у них в Красной Пустоши незамысловатое. Кхес и Кхус. Мило. Теперь бы ещё это запомнить и не перепутать.

— Нет, не девчонка. Я уже почти совершеннолетний.

— Ну ладно, немальчонка. Так и будем тебя звать. НЕМАЛЬЧОНКА! Ааах… — они заржали уже в два голоса. Голоса у них были хриплые, неприятные.