Гибель «Русалки» - Йерби Фрэнк. Страница 7

Кэсс вскарабкался назад на свое место. Вдруг, ни с того ни с сего, он заговорил:

– Да я-то хорошо знаю. Но дело здесь вот в чем, масса Вэс. С тех пор как ваш отец умер, некому было взять все в свои руки. Масса Джерри, он…

– Продолжай, – приказал Вэс спокойно. – Что там насчет массы Джерри?

– Это останется между нами, правда, масса Вэс? Вы ему не расскажете о том, что я сказал?

– Нет, Кэсс, продолжай.

– Ну, масса Джерри… он не тот Фолкс. Внешне он похож на Фолкса, но чего-то не хватает. Даже трудно сказать чего. Он не такой, как ваш отец, упокой, Господи, его душу, или ваш дядюшка Брайтон. Он вроде не знает, как браться за дело. Если бы не миссис Речел, все хозяйство давно бы уже полетело к черту. Стыдно это говорить, масса Вэс, но миссис Речел управляет всем хозяйством, да и массой Джерри тоже…

– Продолжай, – сказал Вэс.

– Она очень хорошая леди, миссис Речел, но, Боже милосердный, какой у нее крутой нрав! Кажется, она разочарована, что ей достался такой муж…

– Достаточно, Кэсс, – сказал Вэс тихо.

– Но это сущая правда, масса Вэс! И еще вам скажу: я уверен, что это масса Джерри убедил вашего отца отказаться от вас, когда вы попали в беду. Старый масса был уже болен тогда и…

– Я сказал – достаточно! – повторил Вэс, и, хотя он не повысил голоса, в нем послышался лязг стали, вкладываемой в ножны.

– Да, сэр, – поспешно сказал Кэсс. – Я молчу, масса Вэс…

– Хорошо, и держи язык за зубами, – сказал Вэстли Фолкс.

Утром, когда Гай ехал на лошади рядом с Вэсом, он почувствовал, что настроение отца поднялось. Теперь наконец сосны исчезли, пошли эвкалипты и кипарисы, а также далеко вымахавшие ввысь и вширь дубы. Рощи сменялись полями, простирающимися до края горизонта; вдоль борозд двигались чернокожие и пели.

– Все это, – сказал Вэс, – все это и даже больше того стало бы однажды твоим, мой мальчик, если бы твой отец не был проклятым Богом идиотом!

– Папа… – сказал Гай.

– Да, сынок?

– Как ты думаешь, то, что сказал Кэсс – ну, насчет дяди Джерри, что он убедил дедушку…

– Не думай об этом. Это болтовня негров, сынок, не более того. Джерри, в чем бы он ни был виноват, остается Фолксом. А Фолксы, хоть и бывали страшными грешниками – бездельниками, игроками и распутниками, всегда считались людьми чести…

– Вэс, – вмешалась Чэрити, – что ты говоришь мальчику?

– Он должен когда-нибудь узнать это, Чэрити. Пусть уж лучше у него будет естественная фамильная тяга к радостям жизни, чем другие пороки: мелочность, малодушие, низость. Гляди в оба, мальчик, через пять минут ты увидишь дом…

– Где мы будем жить, папа? – пропищала Матильда.

– Где нам следовало бы жить, Мэтти, – с грустью ответил Вэс, – но где мы жить не будем. Ничего, прежде чем ты выйдешь замуж, у нас будет дом не хуже, поверь мне на слово…

Фургон поскрипывал, продвигаясь вперед. То и дело за полями мелькала, извиваясь, река, блестя золотом на солнце. Быстрый почтовый пароход пыхтел вниз по реке, две его трубы фыркали, выбрасывая клубы черного дыма.

– Пароход за излучиной реки! – возбужденно воскликнул Том. – Фу-у-фу-у! Фу-у-фу-у!

– Бога ради, прекрати орать! – прикрикнул на него Вэстли. – Вполне допускаю, что тебе трудно не быть законченным идиотом – кровь сказывается, но, черт возьми, Том, сдерживай себя, когда я поблизости, или мне придется задать тебе трепку.

Том погрузился в угрюмое молчание. Фургон продолжал двигаться. Гаю казалось, что сам воздух полон ожидания. Мулы навострили уши и ускорили ход: Кэссу даже не пришлось их подгонять ударами кнута.

Внезапно кучер натянул поводья, все его черное лицо расплылось в улыбке, и он сказал, указывая рукой вперед:

– Вот он!

Гай почувствовал, как холодная дрожь пробежала у него по спине, когда увидел дом. Он стоял в конце дубовой аллеи длиной в две мили такой белый, что эта белизна казалась криком в темноте, полный величавого достоинства, даже великолепия, превосходившего самый смелый полет воображения.

– Фэроукс! – сказал Вэстли голосом человека, произносящего заклинание или молитву. Гай, почувствовав это, обернулся и взглянул на Вэса. И в первый раз в жизни он увидел слезы на глазах отца, слезы, которых Вэс и не думал стыдиться.

Кэсс встряхнул вожжами, и задние ноги мулов напряглись. Фургон тронулся, повернув на аллею, под сень гигантских дубов. Здесь было прохладно, дул легкий шелестящий ветерок, вздымая пыль.

Все молчали, глядя, как Фэроукс становится ближе и ближе, а дорические колонны фасада все толще и толще, вздымаясь в то же время все выше и выше, и вот уже начинало казаться, что их вершины и крыша галереи, которую они поддерживали, вонзаются в небо. Веерообразные окна над дверьми и над маленьким железным балкончиком высоко под крышей ловили солнечные лучи и отражали золотым потоком на их лица. Розы, шток-розы, гиацинты и астры росли вокруг пруда, а клумбы анютиных глазок тянулись вдоль дорожек из камня-плитняка через весь красиво подстриженный газон, наполняя воздух своим ароматом.

Гай увидел два белых флигеля, примыкающие к особняку, меньше его по размеру, но сохраняющие все его величие и изящество. Он повернулся к отцу, в его темных глазах можно было прочесть немой вопрос.

– Нет, – грустно сказал Вэс, – даже не они, сынок…

Но вот как из-под земли высыпала ватага оборванных негритят. Они выскочили изо всех дверей дома, из сада, лохмотья весело развевались у них за спиной, и они кричали:

– Гости приехали! Гости приехали!

Как бы в ответ на этот гвалт на балконе появилась крошечная фигурка. Девочка была одета во все белое, кроме розовых лент, украшающих ее золотые волосы. Гай застыл, уставясь на нее, а когда она замахала носовым платком, подобным белой вспышке, он не нашел в себе сил на то, чтобы поднять руку для приветствия.

Потом, зажатый между матерью и отцом на сиденье фургона, он почувствовал, как мышцы на бедре Вэса напряглись, став твердыми как сталь. Он взглянул на отца. Вэс теперь тоже смотрел вверх, желваки на его лице явственно подергивались. Гай проследил за его взглядом и увидел как бы глазами отца лицо женщины, чувствуя то же вожделение и тоску, которые, наверно, испытывал Вэс, то же благоговение, боль и изумление…

Она перегнулась через маленькую Джо Энн, взяв ее за руку, чтобы ввести назад в дом. Но именно в этот момент ее взгляд встретился со взглядом Вэса, встретился и тотчас же разминулся, так что Гай почти увидел вспышку молнии, проскочившей между ними, хотя нет: молния – это зигзаг, исчезающий мгновенно, тогда как прямые как стрела линии напряжения между мужчиной и женщиной все висели и висели в воздухе, пока существовали время, мир и человеческое сознание, то ли колеблясь на краю катастрофы, то ли накапливая силы для атаки на самое небо.

– Вэс, – укоризненно хныкнула Чэрити.

Он не ответил ей. Он был вне досягаемости любого звука, менее громкого, чем удар грома, или прикосновения, менее властного, чем касание смерти, одетой в черный саван.

Женщина горделиво выпрямилась. Гай увидел, что ее волосы краснее заходящего солнца, и он знал наверняка, даже не будучи в состоянии издалека рассмотреть их, что глаза ее цвета ярко-зеленых изумрудов. Она подняла руку и сделала указующий жест. Он был так короток, что Гай засомневался, не почудилось ли ему, но, услышав всхлип, вырвавшийся из горла отца, чувствуя абсолютную безграничность ярости, владевшей им в эту минуту, он понял, что видел презрительный жест Речел Фолкс, которым она гнала их прочь, понял это еще до того, как Кэсс повернул упряжку на боковую аллею, ведущую прочь от Фэроукса, еще до того, как услышал непроизвольно вырвавшийся хриплый шепот Вэса:

– Ах ты, сука! Проклятая высокомерная сука! Я еще проучу тебя!

– Вэс! – гневно воскликнула Чэрити. – Мне кажется, ты бы мог проявить хоть толику уважения…

Вэс глянул на жену так, что слова застряли у нее в горле. Когда он заговорил, звучание его голоса было подобно скрежету ломающегося льда в горном водоеме.