Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк. Страница 48

Он не ответил ей. Не мог.

Иветта подошла еще ближе.

– А теперь, – прошептала она, – давай забудем все эти глупости. Мы здесь вдвоем, и только это имеет значение. То, что я делала с другими в другие ночи, касается только других ночей и других мужчин. Сегодняшняя ночь, Пьетро, наша. Используем ее лучшим образом.

Он задыхался, не в силах вымолвить ни слова.

Она протянула к нему руки. Ее длинные пальцы играли его густыми вьющимися волосами. Ее рот нашел его рот и начал двигаться, мягкий, чуть вывернутый, и кончик языка, горячий, влажный, ищущий, прилипающий в этом мимолетном, дьявольском изощренном действе, проник в его рот, медленно прижимая его плоть к чужой, женской, раскаленной настолько, что не было уже сил сопротивляться.

Кровь барабаном стучала у него в висках.

Он оторвался от нее. Тысячи дьяволов плясали в нем и завывали. Он занес руку за спину.

– Ты хочешь ударить меня? – прошептала Иветта. – Ударь, Пьетро! Ведь этого ты никогда не делал…

Его рука бессильно упала.

Иветта запрокинула голову и расхохоталась. Это был звонкий смех. Проклятый смех. Он вырывался из ее горла как весенний ручеек. Серебряный. Сладкий. Он струился и струился.

– Ты… – задохнулась она, – ты такой смешной, Пьетро! Такой смешной…

Он отвернулся. Ее смех бился у него в ушах. Он почти бежал к своему коню. Но кто-то тронул его за руку, очень легко.

– Подожди, муж мой, – прошептала Антуанетта. Ярость вытекла из него. Он стал холодным. Как лед. Его трясло.

– Госпожа Харвент, – спокойно сказала Антуанетта, – вам лучше вернуться к вашему мужу. Пойдем, Пьетро.

Пьетро пошел за ней. Стыд, который он испытывал, был самым ужасным, самым отвратительным ощущением на свете.

Антуанетта не произнесла ни слова. Всю дорогу домой она молчала. Лицо ее в лунном свете было прелестно и ясно.

Пьетро не мог этого перенести. Ни одна женщина на свете не может видеть такое и не…

Но Антуанетта не была такой, как все женщины на свете. Она была самой собой.

Она могла.

– Спокойной ночи, муж мой, – сказала она и пошла к маленькой комнате, в которой спала последние два года.

– Туанетта! – взмолился Пьетро. – Туанетта, Бога ради…

– Мы поговорим позднее, – сказала она. – После того, как я обдумаю все…

Думать, видимо, ей пришлось долго и тщательно. Ибо на протяжении последующих двух недель июня она разговаривала с ним со спокойной веселостью и только о случайных мелочах жизни. Часто беседовала с Симоной, так как Готье и его молодая жена задержались у них.

Пьетро с трудом сохранял спокойствие. Он сводил Готье в оружейную мастерскую и показал ему новые доспехи, которые заказал специально для себя. Оружейник ужасно сопротивлялся, изготавливая эти доспехи. Глянув на них, Готье согласился с оружейником. Шлем был легким, – слишком легким, по утверждению Готье, хотя с надежной прокладкой изнутри. Кольчуга без рукавов прикрывала только грудь, опускаясь чуть ниже поясницы, оставляя руки и ноги незащищенными. Щит представлял собой маленький круг, прочный, но такой небольшой, что мог прикрыть только часть груди Пьетро.

Оружие для атаки тоже создавалось по этому принципу – на удивление тяжелый маленький топор с таким острым лезвием, что им можно бриться. Пьетро доказал это, сбрив им трехдневную щетину с подбородка. Меч оказался таким коротким, что почти смахивал на кинжал, и очень легким, так что когда Готье взвесил его в руке, то даже не ощутил его веса.

– Это оружие рассчитано на меня, – объяснил Пьетро. – Неужели ты не понимаешь? Одень меня в такие доспехи, какие носишь ты, и я с трудом смогу двигаться. Единственное, чем я обладаю, это быстрота, подвижность. Поверь мне, я заставлю эти игрушки работать…

– Не пройдет и часа в сражении, – застонал Готье, – как тебя разрубят на части!

Пьетро посмотрел в ту сторону, где сидели Антуанетта и Симона. Симона держала на руках маленькую Элеонору.

– Возможно, – прошептал он, – это было бы не так уж плохо, Готье.

На следующее утро прибыл королевский посланец.

Пьетро услышал звук трубы и спустился, чтобы встретить посланца.

– Король, – прокричал посланец, – приказывает вам явиться со всеми вашими людьми, включая юношей, которые могут ухаживать за лошадьми или таскать дротики! Да будет вам известно, что Оттон Германский вторгся во Францию! Он стоит сейчас в Валансьене, и войско его так многочисленно, как саранча, опустошившая в древние времена Египет. Король нуждается в вашей помощи, приходите!

Пьетро заметил, как расширились глаза Антуанетты. Может быть, теперь, подумал он, хотя бы теперь она сможет простить меня…

Но она не проронила ни слова.

Пьетро и Готье начали приготовления. Они пригласили настоятеля монастыря в Фондюбуа и исповедались ему в своих грехах. Потом они составили завещания и передали ему, он заверил их своей подписью и сказал, что завещания будут храниться в аббатстве. Готье распорядился, чтобы в случае его гибели на поле боя его похоронили у церкви в Монтрозе. Пьетро, не предполагая, что его может постигнуть такая участь, оставил такое же распоряжение – он должен быть похоронен в Пти Мур, в освященной земле. Он завещал пятьсот ливров на обедни за упокой своей души.

Это были грустные дни. Наблюдая за этими мрачными приготовлениями, Симона плакала.

Огромные темные глаза Антуанетты были сухими. Но она не отводила их от лица мужа.

Стоял жаркий июль. Пьетро не мог заснуть. Завтра он отправляется на войну – в нелегкий поход против плохо вооруженных и уступающих числом еретиков. Германские рыцари считались самыми сильными и самыми грозными воинами в христианском мире. Даже мысль о том, что если французы одержат победу, то Фридрих станет не номинальным, а подлинным императором Римской империи, не слишком помогала Пьетро.

Он сидел у окна, глядя в темноту. Было уже очень поздно, но он потерял всякую надежду заснуть. То, что он сделал, нельзя простить, но теперь, когда он будет смотреть смерти в лицо, она могла бы найти в своем сердце несколько нежных слов. Слов, которые сейчас для него так много значат.

Он устало поднялся и начал раздеваться. Потом лёг на широкую постель и уставился в потолок. В тот самый потолок, на который он в одиночестве смотрел столько ночей.

Поначалу он не был уверен, что это ему не почудилось. Он лежал и прислушивался. Потом вновь услышал этот звук, теперь он уже был уверен. Шорох босых ног по полу.

Она тихо подошла и села на край постели.

– Мой господин, – осторожно позвала она. – Ты спишь?

– Нет, Туанетта, – ответил Пьетро.

Она уже приготовилась ко сну, и на нее было очень приятно смотреть. Лунный свет струился на нее сквозь окно, и все ее тело казалось серебряным. Очень красиво. Согласно обычаю, она спала обнаженной.

– Выслушай меня, – шептала она. – То, что я должна сказать тебе, очень трудно выговорить, муж мой. Не смотри на меня. Отвернись и слушай.

Пьетро отвернул лицо.

– Я очень старалась научиться любить тебя. Тебя… и моего ребенка. Я… я не смогла. Я молилась Пресвятой Деве, молилась самому Господу Богу – ничего не помогло. То, что во мне, это как смерть…

Пьетро лежал не двигаясь.

– Я разговаривала с настоятелем. Я всегда испытывала тягу к религии. Он предложил мне все же постараться выполнить данный мною тебе обет. И тогда – если я не смогу, – тогда наш брак может быть расторгнут. Тогда я смогу уйти в монастырь. Я хочу этого, Пьетро… так хочу! В монастыре я обрету покой – буду слушать заутреню и вечерню и молиться весь день…

Пьетро застонал.

– Я не буду, – с горечью сказал он, – стоять на твоем пути.

– Симона обещала взять мою дочь и вырастить ее, как свою собственную. Для маленькой Элеоноры это будет гораздо лучше…

Пьетро молчал.

– Я была уверена, что ты поймешь. Я и сейчас уверена. Только – Господи, помоги мне? – я теперь не уверена в другом – смогу ли я оставить тебя… сейчас.

Пьетро обернулся и глянул на нее.

– Да-да, – всхлипывала она. – Посмотри на меня! Я хочу – о, Пьетро, мой Пьетро, я плачу каждую ночь с тех пор, как я узнала про нее, – я хочу спать с тобой!