Сарацинский клинок - Йерби Фрэнк. Страница 50

Филипп Август заметил, как они двинулись с места.

– Только двое? – пробормотал он. – Заметьте этих рыцарей, господин Гарен, – от таких, как они, зависит судьба Франции.

– Тот, который повыше, это Готье Монтроз, – сказал епископ Гарен. – А второго я не знаю.

Увидев их, некоторые воины-простолюдины поскакали вслед за ними. Ни одного рыцаря. Только Пьетро, Готье и эти воины. Один высокорожденный, а остальные сыновья слуг и вилланов, и в их руках, затянутых в стальные рукавицы, судьба империи, судьба Европы.

– Привязать шлемы! – скомандовал Готье. Он не кричал. Это был тот случай, когда кричать не следовало, когда шепот звучал как барабанный бой. – Готовы? – спросил он.

Все кивнули.

– В атаку! За Бога, Святого Дени и Францию! Вперед!

Впоследствии Пьетро никогда не мог вспомнить, как именно все происходило. Общая картина не получалась. Только отдельные фрагменты. Мускулы коня под его ляжками, твердеющие буграми – обмякающие – снова твердеющие, летящие комья земли и развевающаяся черная грива Амира. Теперь на мост, бревна гремят под копытами, весь мост дрожит, внизу под ним зеленая вода Марке, и вот опять под копытами коня земля, вокруг деревья, пролетающие мимо поля, очертания которых расплываются от быстроты скачки. Крепко сжав в руке копье, Пьетро чувствует, как вспотела его ладонь, охватывающая древко, но надеется, что рука не соскользнет. Потом – германцы.

Могучие рыцари на могучих конях. Они ждут, а Пьетро, Готье и двадцать воинов атакуют армию.

Потрясение, испытанное, когда они ударили. Звук удара расколол небо и соединился со скрежетом металла о металл, ржанием коней, со всхлипами раненых. Они повернули вспять, Пьетро смеялся, его белые зубы сверкали на смуглом лице.

Сработало! Часть его новой тактики оправдала себя. Этот прием со свисанием с седла на бок коня так, что ты перестаешь быть мишенью – и копье германца вонзилось в пустоту, и инерция несостоявшегося удара оказалась так сильна, что рыцарь потерял равновесие, а Пьетро вонзил свое копье в не защищенное кольчугой место, выбил рыцаря из седла, и тот рухнул, умирая.

Они отступили перед надвигавшимися на них тысячами рыцарей. Готье, Пьетро и пятнадцать оставшихся невредимыми воинов. Потом новая атака. За Бога. За Святого Дени. За Францию. Это продолжалось столько раз, что Пьетро потерял счет. Его руки болели от взмахов смертоносного маленького топора, который разрубал шлемы, как нож разрезает мягкий сыр.

Он был несколько раз ранен, но большей частью это оказались царапины. Пьетро спасало его проворство, а Готье – сила.

Но это все могло привести только к одному исходу. Оставалось уже только одиннадцать воинов. Все они были ранены. Готье истекал кровью, но львиный рык его продолжал греметь: “За Бога и Монтроза! За Святого Дени! За прекрасную Францию!”

И вдруг воцарилась тишина. Пьетро устало откинулся в седле, тупо глядя на германцев, превышающих их численностью в тысячу и больше раз, – они натянули поводья лошадей и одурело рассматривали эту горсточку воинов, которых могли бы раздавить, если бы сделали еще одно усилие.

Горсточка воинов. Готье, Пьетро и воины из Шампани, которые оглянулись и увидели, что вся французская армия уже перешла по мосту через Марке, ее знамена трепетали на легком ветру и доспехи сверкали под лучами солнца.

Горсточка воинов, которая только что спасла Францию.

К ним подскакал епископ Гарен.

– Король распорядился, чтобы вы все присоединились к его охране! – крикнул он. – Король не хочет терять вас из вида!

Готье посмотрел на Пьетро и ухмыльнулся.

– Новая страница твоей жизни, мой мальчик, – сказал он. – И, видит Бог, мы только начали заполнять ее.

Они подъехали к тому месту, где развевался большой королевский штандарт – алое знамя из венецианской парчи. И высшие вельможи Франции расступились, чтобы пропустить их.

– За то, что вы сделали, благодарю вас, – спокойно сказал Филипп Август. – После сражения вы узнаете меру королевской благодарности! А пока что присоединяйтесь к нам. Впереди еще дела, которые предстоит выполнить…

Опять ожидание. Священники ходили по рядам, отпуская грехи. То и дело доносились слова: “Моя вина”. Кони подрагивали кожей, пританцовывали от напряжения, воины обливались потом под лучами палящего солнца.

Жарко. Словно в преддверии ада. Мухи. Запах людской и конский. А напротив них, в ожидании, войско Оттона.

И так в течение часа – на расстоянии полета стрелы. На правом фланге напротив отрядов графов Понтье и Дрюо стояли наемники графа Солсбери и воины предателя Булона. Левее их располагались фламандские конники, которых было такое множество, что конца их рядам не было видно. И противостояли им только рыцари Шампани и Бургундии.

А в центре под большим алым штандартом король.

Прямо напротив Пьетро был виден германский центр. Огромная масса фламандской и германской пехоты, а позади лучшие рыцари императора. Легко можно было разглядеть Оттона. Он выделялся самым высоким ростом. Он сидел на боевом коне около своего штандарта, который, вопреки обычаю, находился не в руках знаменосца, а водружен был на высокую тележку, запряженную четверкой лошадей.

Пьетро смотрел на большого бело-зеленого дракона, летящего над древком, увенчанным золотым орлом. Этот зверь должен быть повержен. Такова воля Господа.

Пьетро чувствовал себя превосходно. Сегодня его звезда будет благосклонна к нему. После этого часа он больше не будет игрушкой судьбы, а станет хозяином самому себе. Он знал это с полной уверенностью, не имевшей ничего общего с логикой.

Стоявшие впереди пехотинцы дрожали от страха. Пьетро испытывал жалость к этим солдатам. В каждой битве они принимали на себя главный удар и гибли без счета. Рыцаря от серьезных ран обычно предохраняют хорошие доспехи и воинская выучка. А вот городских рекрутов безжалостно топчут копытами и рубят на куски.

Пьетро услышал, как молился король.

– Святой Боже, – вслух произносил король, – я всего лишь человек, но я еще и король. Твое дело защитить короля. Этим ты ничего не утратишь. Куда бы Ты ни пошел, я буду следовать за Тобой.

Жара. Мухи. Приглушенное звяканье оружия.

За спиной у короля королевский капеллан Уильям Бретонский и еще один священнослужитель возвысили голоса.

– Благослови, Господи, мою силу, – пели они. – Ты, который научил мои руки и мои пальцы сражаться!

Епископ Гарен ехал вдоль строя воинов.

– Раздвигайтесь пошире! – гремел его голос. – Или вы хотите, чтобы германцы обошли вас? Эй, вы, там! У вас что, нет щита, что вы прячетесь за спину другого рыцаря?

Две тысячи французских рыцарей. Пять тысяч простых воинов. Двадцать пять тысяч пеших солдат.

Тридцать тысяч пеших германцев, фламандцев и англичан. Полторы тысячи рыцарей. Шесть тысяч воинов.

Две линии, растянувшиеся на полторы мили, стоящие друг против друга, а между ними поля, прекрасные и ровные, как площадка для турнира.

Потом правый фланг воинов атаковал фламандцев.

Фламандцы легко отбросили их назад с криками “Подумайте о ваших дамах!”, словно здесь был всего лишь турнир. Вмешались рыцари из Бургундии и Шампани, фламандцы с трудом сдерживали их напор.

В центре ничего не происходило. Только ожидание.

Потом началось.

Весь германский центр двинулся вперед сразу. На солнце засверкали острия копий, шлемы, кольчуги. Земля затряслась от топота их коней, трубы гремели. Пехота шла размеренным шагом, их клич “Хох! Хох!” как громом ударял по французскому центру.

Французские пехотинцы дрогнули. Они стали бросать оружие и удирать.

– Откройте им проход! – закричал Готье. – Пропустите вилланов!

Линия расступилась, и рекруты из коммун пробежали вглубь.

Пьетро протянул Готье руку, и они пожали друг другу руки. Теперь в атаку ринулись все французские рыцари. На всем протяжении линии противостояния. Они без труда пробились сквозь ряды германской пехоты и столкнулись с контратакой тевтонов.