Оковы призрачных вод (СИ) - Ллирска Бранвена. Страница 8

— Понимаешь, Этти, то, что я сам в некотором смысле ныне принадлежу тебе, вовсе не обозначает, что ты мне тоже принадлежишь. У меня нет на тебя никаких прав, ты не лошадь, не перчатка, не дорогое украшение. Ты не моя собственность. С точки зрения фейри, патриархальный уклад смертных абсурден: женщина-мать имеет право властвовать над мужчиной, в особенности — если он отец ее ребенка. Мужчина над женщиной — разве что, если он — король Маг Мэлла. Понятий супружеской верности и сексуальной измены у нас вообще фактически нет. Ну что, собственно, мне станется, если ты разделишь ложе с кем-то еще? Моего ребенка ты уже выносила. Нежелательных беременностей у нас, сама понимаешь почему, не случается, венерических заболеваний тоже. А, по сути, на страхе перед ними двумя и построена вся человеческая мораль. Ну, по крайней мере, та ее часть, что имеет отношение к сексу. Так что… Если твои новые поклонники тебя раздражают и ты жаждешь моего вмешательства — ну, я могу попробовать их отшивать. Но это просто неприлично.

Эйтлинн все еще недоверчиво хмурилась:

— То есть, хочешь сказать, если я и впрямь решу ответить на притязания кого-либо из них и… ну, пересплю с ним — тебя это… не оскорбит?

— Никоим образом. — Киэнн усмехнулся. — Я буду только рад за тебя. Признаться, эта специфика человеческих взаимоотношений до сих пор остается вне моего понимания. По какой причине они считают, что любовь дает им право унижать, угнетать и, по сути, просто терроризировать этот самый объект их «нежных чувств»? Более того: называют подобный террор чуть ли не бесспорным доказательством любви! Считай меня несостоявшимся хиппи, но любовь должна быть свободной.

— Должна ли я предоставить тебе такую же сексуальную свободу взамен? — прищурилась она.

Киэнн качнул головой:

— Не должна. Но можешь. И я был бы тебе за это признателен.

Но ни воспользоваться полученным правом, ни одарить Киэнна таким же в ответ, Эйтлинн долгое время не спешила. А если быть совсем точным, то не спешила аж до новой ночи Бельтанэ.

Глава 4. Пляска

На Бельтанэ Киэнн повез семью на ближайшую Пляску Живого Пламени, которую молодежь фейри прозвала куда менее пафосным словечком Попрыгушки. Явка на празднество Бельтанэ не была столь обязательной, как то дело обстояло со Сборищем Лунайсэ, но большинство фейри все же старалось не пропускать его: бытовало мнение, что пропустивший Бельтанэ четыре года к ряду теряет большую часть магической силы, и на то, чтобы восстановить ее в прежней мере, уйдет четыре столетия. Конечно, сам Киэнн пропустил по меньшей мере десяток Бельтанэ и изменений не заметил, но у него-то с магической силой изначально все было не ахти как.

А вот детей на Пляску как раз привозили в обязательном порядке. Вернее, даже не так: большинство детей фейри и появлялись на свет как раз во время ритуала Пляски. Эйтлинн, конечно, сразу вспомнила земное поверье о том, что женщина-фейри якобы не может разродиться без помощи смертного, на что Киэнн только пожал плечами. Смертных на Пляску Бельтанэ и подавно не допускали, что им там делать? Но в ночь, когда пылало живое пламя, неудержимо цвел терн и боярышник, а все мужчины Маг Мэлла совершали символическое жертвоприношение, проходя сквозь это пламя — то пламя, которого волшебный народ боялся едва ли не пуще смерти — и зачать, и разрешиться от бремени было и впрямь куда легче.

Не считая же огненного ритуала и битвы жизни, Попрыгушки, в полном соответствии со своим неофициальным названием, были не чем иным, как одной нескончаемой оргией. Ровно два непреложных правила царили здесь: не требовать и не отказывать. Вполне обыденное для фейри насилие в ночь Пляски становилось недопустимым, а любая другая воздержанность — смехотворной.

Эйтлинн выслушала пояснения Киэнна со всей невозмутимостью, на какую была способна и, к его огромному облегчению, согласно кивнула:

— Ну, традиция так традиция.

— Вообще, — выдохнул Киэнн, — есть одна уловка. Можешь пользоваться, если захочешь. Вернее, если очень не захочешь того, кто будет тебе себя предлагать. Только не подумай, что я советую тебе так поступать — не до такой уж степени я безнравственен!

На губах фоморки промелькнула сдержанная усмешка. Спору нет, звучало странно, а что поделаешь?

— В общем, ты в любой момент можешь просто заявить, что тебе не нравится. «Мне не нравится то, что ты делаешь». Ему или ей придется отступиться. Это жестоко. Это постыдно для того, кому адресовано. Это бьет по самолюбию, бьет по репутации, бьет по всему, где только можно ударить. Но таковы правила, и это твоя гарантия безопасности. Разумеется, если инициатива исходила от тебя, пойти на попятную — уже ударить по собственной репутации.

— От меня инициатива вряд ли будет исходить, — хмыкнула Эйтлинн.

Не зарекайся. Потому как едва ли не сразу по прибытии на Пляску, Этта столкнулась лицом к лицу ни с кем иным как с кумиром своей пылкой земной юности, или, может быть, даже детства: королем-ящером, идолом поколения хиппи, подменышем, которого когда-то в другом мире звали Джимом Моррисоном. Ну, вернее, вначале на него наткнулся Киэнн.

— У тебя есть табак, Дэ Данаан? — холодно протянул хрипловатый голос из-за спины, заставив Киэнна вздрогнуть.

Конечно, тот Джим Моррисон, что, по мнению многих, умер, когда Киэнну было не больше года, фильмов своего более юного тезки Джима Джармуша смотреть не мог, но подменыш Шим О’Морриг определенно смотрел.

— Я его продал, — медленно оборачиваясь, процитировал в ответ Киэнн.

Ни вопрос, ни ответ в реалиях Маг Мэлла не имели смысла: табак здесь почему-то не рос, импортировать его из Сенмага тоже не получалось, да и вообще с курильными травками было как-то туго. Ну и такой вещи как торговля, можно сказать, не существовало. Вот только на самом деле речь не шла ни о табаке, ни о его продаже, ни даже о Джармуше. В это мгновение Эйтлинн, по-видимому, узнала знакомый голос и тоже обернулась. Да так и застыла, широко распахнув глаза. Вот так, показывай ей магию, знакомь с великанами, а она при виде какого-то паршивого подменыша голову теряет!

Разумеется, за сорок пять лет, проведенных в Маг Мэлле, Джим Моррисон не то, что не постарел, а даже напротив — чертовски похорошел и выглядел, пожалуй, даже получше, чем на своей прославленной манхэттенской фотосессии. Крутые дионисийские кудри до самых лопаток, гибкий торс юноши вместо пивного брюха сатира, и пронзительный взгляд демона. Таким взглядом женщин можно раздевать не только в образном, но и в буквальном смысле. Собственно это он сейчас и проделывал с Эйтлинн, срывая остатки ее и без того весьма фривольного наряда клочьями. А в глазах фоморки стояла пьяная пелена и где-то на дне омута блуждали огоньки прячущихся там чертей.

— Вперед, детка! — Киэнн одобрительно кивнул. — Он твой. Отказать тебе он точно не посмеет.

И снова почувствовал себя тем висельником из старого блюза, что просит сестру ублажить палача в надежде спасти свою шею от петли. Да ладно тебе, она ведь сама его хочет! Это же ее невозможная мечта, восставший из мертвых бог! И кем я буду, если встану между ней и ее мечтой? А если этот говнюк и вправду решит отыграться на моей женщине — ну, я ему не завидую. Хотя, полагаю, ему хватит ума не лезть на рожон, связываясь с фоморкой.

— Иди, Этт, — легонько подтолкнул ее локтем Киэнн, поймав неуверенный, одновременно просительный и смущенный взгляд. — За Ллеу я пригляжу. Иди и оттрахай свою рок-звезду хорошенько. Ну и, если что, не стесняйся послать его на хрен, или, в случае необходимости, оторвать ему яйца и засунуть в его же задний проход. А надо будет подержать — зови.

Эйтлинн метнула в него колючий взгляд. Так себе напутствие, Киэнн. Попахивает чем-то… чему не место на Бельтанэ. Доиграешься ты. Король-ящер одарил его ледяной змеиной усмешкой, от которой внутри все мигом поросло толстой шубой шершавого инея, и развязно обвил талию Этты рукой — точно петлю лассо затянул. Успехов в отважном начинании, мальчик! Сколько лет живешь, а правил не выучил. Хотя, помнится, со следованием правилам у тебя всегда было даже хуже, чем у меня.