Книги Великой Альты - Йолен Джейн. Страница 17

Дженна слышала только ее голос, видела только своего серебристого двойника. Дженне казалось, что ее темная сестра зовет ее – тихим, мелодичным голосом с нотками затаенного смеха. Но слов нельзя было разобрать – они были как вода, струящаяся по камню. Дженна так старалась расслышать, что только рука, легшая на плечо, привела ее в себя.

– Довольно, дитя, ты вся дрожишь. Теперь Марга.

Дженна неохотно отошла. Отражение сделало то же самое, и это, наконец, разбило чары. Пинта стала на ее место с широкой ухмылкой, тут же отразившейся в зеркале.

Так было положено начало пятому году. Дыхательные упражнения, в том числе и перед зеркалом, и чтение Книги, сопровождаемое длинными, многословными пояснениями Матери Альты. Селинда на уроках истории дремала с широко открытыми глазами, но Дженна видела по стеклянной голубизне этих глаз, что она спит. Альна с Пинтой, не вытерпев, начинали толкать друг дружку и хихикать, но ледяной взгляд жрицы призывал их к порядку. Дженну же уроки захватывали целиком – она сама не знала почему. Она слушала и оспаривала услышанное про себя – когда она высказывалась вслух, Мать Альта обрывала ее, не давая при этом ответа, а просто повторяя то, что уже говорила. И Дженна спорила сама с собой, не находя никакого ответа.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

В музее Нижних Долин хранятся остатки зеркала, чья древность не подлежит сомнению. Его деревянная резная рама датируется двумя тысячами лет, и резьба изображает «золотой дождь», уже несколько столетий не растущий в этих краях. Эта рама, источенная червями и обгоревшая, представляет собой единственный уцелевший деревянный предмет, найденный при аррундейлских раскопках. Зеркало лежало не в самом кургане, но было захоронено метрах в ста от него. Завернутое в вощеную ткань и уложенное в большой деревянный ящик, оно на редкость хорошо перенесло свое долгое погребение.

О том, что это было зеркало, говорят покрытые амальгамой большие куски стекла, найденные в обертке. Края осколков имеют фаски, амальгама же состоит из ртути и олова; подобное мастерство, неизвестное в Долинах, уже зародилось в крупных городах Островов во время Гарунийского периода.

Для чего же служило это зеркало, и отчего его захоронили столь тщательно? Существуют две сходные гипотезы, выдвинутые Кован и Темплом, а также третья, плод мысли неутомимого мифокультуриста Мэгона. Кован напоминает нам, что искусства были практически неизвестны в хеймах – за исключением ткачества гобеленов и резьбы, такой как на зеркале, – и предполагает, что отражение живых существ в искусно обрамленных зеркалах и было своеобразным видом искусства в сообществах Альты. Не умеющие ни рисовать, ни ваять, альтианки видели отраженную в зеркале человеческую фигуру как нечто возвышенное. Захоронение же объясняется тем, продолжает Кован, что это зеркало принадлежало правительнице хейма и в нем, вероятно, разрешалось отражаться только ей. Все это остроумно и с хорошим стилем излагается в эссе «OrbisPictus – отраженный мир хеймов». Искусство, 99. Особенно интригует в теории Кован то, что никакая другая примитивная, не знающая искусств культура не имела в своих племенах зеркал, ни больших, ни малых.

Профессор Темпл в своей книге «Альтианки», в главе «Прикрасы», становится на более традиционную почву. Он полагает, что хеймы, будучи обиталищами женщин, естественно, располагали большим количеством зеркал. Однако причин отдельного захоронения аррундейлского зеркала он не объясняет. Хотя его позднейшие работы подверглись насмешкам со стороны феминисток-диалектологов, этой гипотезе нельзя отказать в здравом смысле.

Мэгон, по обыкновению воспарив в стратосферу, пытается доказать (монография «Сдвоенная вселенная», Изд-во Пасденского ун-та, № 417), что большое зеркало, найденное в Аррундейле, входило в ритуал, посредством которого молодые девушки учились вызывать своих темных сестер. Оставим на время в стороне вздорную теорию о темных сестрах и увидим, что монография не предлагает нам никаких доказательств в пользу того, что зеркало служило каким-то иным целям, кроме светских. Мэгон ссылается на резьбу рамы, но, за исключением того, что каждый ее фрагмент имеет свою точную копию на противоположной стороне (подобная симметрия, вероятно, как раз и подчеркивает, что это зеркальная рама и ничего более), ему больше нечем подкрепить свои измышления.

ПОВЕСТЬ

Мать Альта со вздохом коснулась знака Богини на правой стороне зеркальной рамы. Теперь, когда четыре девочки ушли, в комнате опять стало тихо. Она стала все больше и больше ценить этот покой, гулкую тишину своих комнат, когда в них никого нет. Но вечером комнаты наполнятся снова – придет Варса со своей приемной матерью и все остальные взрослые сестры. Варса даст окончательный обет, вызвав свою сестру из мрака. В том случае, если вспомнит все слова и сумеет сосредоточиться достаточно надолго. С тугодумками всегда труднее, а Варса звезд с неба не хватает. И если, как уже случалось, темная сестра не появится в Сестринскую Ночь, несмотря на годы Верного учения и призывное пение остальных, будут слезы, и сетования, и горькие рыдания разочарованного ребенка. Несмотря на все уверения, что темная сестра придет потом (Мать Альта не знала случая, когда бы этого не случилось), это всегда жестокий удар для девочки, чьи надежды неразрывно связаны с этой церемонией.

Жрица снова вздохнула. Вечер не сулил ей ничего хорошего. Взявшись за раму обеими руками, она придвинулась к зеркалу так, что оно затуманилось от ее дыхания. На миг ее отражение стало моложе. Она закрыла глаза и заговорила, обращаясь к нему:

– Она ли это? Вернулась ли к нам Белая Богиня в облике Аннуанны, Джо-ан-энны? Возможно ли, чтобы было иначе? – Мать Альта открыла глаза и протерла зеркало своим длинным широким рукавом. Зеленые глаза отражения воззрились на нее. Она заметила новые морщины у него на лбу и нахмурилась, добавив к ним еще одну. – Это дитя бегает дальше, ныряет глубже и движется проворнее, чем все ее ровесницы. Она задает вопросы, на которые я не могу ответить. Не смею ответить. И все же нет в Селденском хейме таких, что не любили бы ее. Кроме меня. Кроме меня, о Великая Альта. Я боюсь ее. Боюсь того, что она может принести нам, сама того не ведая.

О Альта, ты, что танцуешь между каплями дождя и можешь ступить ногой на молнию, поговори со мной… – Жрица воздела руки перед зеркалом, отразив в нем голубые знаки у себя на ладонях. Как новы эти знаки на ее старых руках. – Если это Она, как сказать ей об этом? Если нет, то правильно ли я поступаю, отделяя ее от других? Ее нельзя не отделить, иначе она испортит их всех. – Голос жрицы превратился в молящий шепот.

Ответом ей была тишина, и Мать Альта, упершись ладонями в зеркало, отстранилась. На стекле остался влажный след от ее рук.

– Ты не отвечаешь рабе своей, Великая Альта. Или тебе все равно? Если бы ты только дала мне знак – какой угодно. Без него мне придется решать одной.

Она резко повернулась и вышла, и в тот же миг отпечатки ее ладоней исчезли со стекла.

Комнату заполнили сестры, светлые и темные – только Варса не имела пары. Кадрин, как Одиночка, не могла участвовать в церемонии, и младшие, конечно, не допускались тоже.

Лампы весело мерцали, и в очаге пылал жаркий огонь. Повсюду плясали тени. Свежий камыш на полу был перемешан с сухими лепестками роз, и в комнате сладостно пахло минувшими веснами.

Варса, со свежими цветами в волосах, стояла спиной к очагу, как будто огонь мог согреть ее. Но Мать Альта знала, как ей холодно и страшно, хотя лицо девочки горело румянцем. Варса была нагая – такой будет и ее сестра, когда выйдет из тьмы впервые. Если выйдет, осторожно поправила себя жрица.

Мать Альта и ее темная сестра подошли к Варсе, воздев правую руку в благословении. Варса склонила голову. Благословив девочку, они сняли венок у нее с головы и бросили в огонь. Пламя пожрало цветы, наполнив воздух новым ароматом. В былые времена девочек раздевали прямо перед огнем и бросали в него одежду – но то были дни изобилия. В маленьком бедном хейме приходилось соблюдать бережливость во всем, даже во время церемоний. Мать Альта сама ввела эту перемену десять лет назад, и сестры почти не роптали.