Кто я для тебя? (СИ) - Белицкая Марго. Страница 18

Затем улыбнулся Эржебет, надеясь, что она поймет его бессловесное обещание помощи.

— Да пошли уже, герой-любовник недоделанный! — Феликс подхватил Гилберта за локоть и поволок вон из зала.

Прежде чем тяжелая дверь из черного дерева захлопнулась за ними, Гилберт еще успел бросить прощальный взгляд на Эржебет. И ему показалось, что на ее губах промелькнула ответная улыбка…

— И он еще заявляет, что между ним и Лизой ничего нет! — Феликс похабно рассмеялся, как только они отошли достаточно далеко. — Да ты на нее так пялился, что казалось вот-вот набросишься и завали…

— Феликс. — Торис укоризненно покачал головой, и тот наконец-то замолчал под его строгим взглядом.

Как раз вовремя, потому что распаленному бурей эмоций Гилберту срочно нужно было их как-нибудь выплеснуть. Например, избить назойливого болтуна.

— Гилберт. — Торис смотрел на него все с тем же так раздражающим сочувствием. — Я понимаю тебя. Мне тоже неприятно видеть, как наши братья и сестры по вере страдают под пятой сарацина. И мне жаль Эржебет… Но сейчас мы не можем ничего сделать, Садык слишком силен. Поэтому, пожалуйста, не предпринимай никаких опрометчивых действий. Помни, ты ведь можешь поставить под удар всех нас…

Гилберт глубоко вдохнул, стараясь успокоиться и подавить навязчивое желание съездить Торису по физиономии.

— Я не такой дурак, как вы все думаете, — наконец произнес он почти ровным тоном. — Я не собираюсь бросаться на Аднана во главе маленького отряда из рыцарей, чтобы героически погибнуть.

Но справедливости ради стоило признать, что такая идея уже не раз приходила ему в голову и казалась весьма заманчивой.

Однако сокрушительные поражения, годы в подчиненном положении и холодные стены тюрьмы, куда он так часто попадал из-за своей опрометчивости, кое-чему его научили.

И хотя Гилберт все еще мгновенно взрывался, как сейчас, но уже быстро отходил. Он мог сколько угодно бушевать, но никогда не повел бы войско на заведомо самоубийственное дело. Война с Садыком была именно такой, сейчас ненавистный сарацин находился в зените своего могущества. А он, Гилберт, был лишь вассалом Феликса. Слабым герцогством, которое даже не может отвоевать независимость. Куда уж там тягаться с великой Османской Империей…

Сейчас он особенно сильно ненавидел свою слабость, потому что ничем не мог помочь Эржебет. И оглядываясь на закрывшуюся дверь зала, он поклялся, что обязательно станет могучей державой, перед которой будут трепетать соседи. Разобьет Садыка в пух и прах, освободит Эржебет. И она будет принадлежать лишь ему одному…

От последней мысли Гилберт вздрогнул, ощущая, как изменились его желания. Он и раньше мечтал ей помочь. Но теперь он уже не просто хотел вызволить друга из беды.

«Да я всегда видел в ней не только друга…»

Гилберт застыл посреди коридора, в голове что-то щелкнуло, будто встали на место шестеренки. Он понял, что с самой первой их встречи хотел Эржебет, как женщину, но старательно подавлял это влечение, маскировал под желание сразиться… Да, он хотел с ней сразиться: выбить меч, прижать ее к стене и впиться в нежно-розовые губы. Можно было, конечно, обвинить во всем аскетичные правила Ордена, жестко подавлявшие его природные желания. Можно было сказать, что это из-за них он готов броситься на первую встречную красивую женщину, а то, что ей оказалась Эржебет, лишь случайность, не более. Но ведь он давно перестал быть рыцарем Креста, уже многие годы его не сковывали никакие обеты, и Гилберт позволил себе окунуться в плотские наслаждения. Вот только удовольствия он почти не получал, лишь сиюминутное удовлетворение похоти, не больше. Никакие куртизанки, даже самые прекрасные и искусные в любви, не могли погасить бушевавший внутри него пожар. А сегодня он понял, что это под силу сделать лишь одной женщине, именно той, которая разожгла пламя…

***

После приема Садык отпустил Эржебет, к ее удивлению, не завалив никакой работой. Она поспешила воспользоваться его забывчивостью и убежала в свою комнату с такой прытью, словно за ней по пятам неслась стая волков. Ощущение загнанности флером окутало ее, чувства пребывали в полнейшем смятении. Она не понимала, что произошло. С ней. С Гилбертом. Между ними. Это было ненормально, неправильно, и в то же время наоборот, ей казалось, что так и должно быть, что именно этого она и хотела.

Эржебет села на жесткий тюфяк, обхватила плечи руками и поняла, что едва заметно дрожит. Трепещет, словно листик на ветру. Перед мысленным взором все еще стояли горящие страстью глаза Гилберта.

«Страстью? Но ведь этого не может быть! Мы же друзья… Что бы там не болтали сплетники… И мы никогда…»

Но этот взгляд. Так не смотрят на друга. И то, что почувствовала она сама…

— Хотя какая разница? — Эржебет услышала в своем звонком голосе отголоски всхлипов. — Друзья, любовники. Мы не можем быть ни тем, ни другим. Кого я обманываю? Мне не выбраться из этого проклятого дворца, из этой мерзкой каморки. Никогда…

Она стянула с себя столь раздражавший ее наряд танцовщицы, безжалостно закинула роскошные ткани, за которые многие женщины могли и убить, в дальний угол комнаты и, надев свою обычную робу, свернулась калачиком на тюфяке.

«Какой смысл раздумывать о наших с Гилом отношениях, если мы вряд ли скоро встретимся вновь?» — Она горько усмехнулась, проваливаясь в забытье.

Но, что бы она ни говорила себе наяву, во сне Эржебет вновь танцевала. Кружила среди кроваво-красных языков пламени. Они касались ее оголенной кожи, обжигали, но ей почему-то было не больно, а приятно. Огненные всполохи вдруг превратились в пальцы, и вот уже стройный стан Эржебет обнимают сильные руки и она заглядывает в лицо Гилберта, который вышел к ней прямо из бушующего пламени. Он прижимает ее к себе, она ощущает на губах жар его дыхания и тянется к нему навстречу, ощущая, что получила наконец-то то, о чем давно мечтала…

Глава 6. Выскочка и горничная

Садык больше не приказывал Эржебет присутствовать на встречах с посольством, и она даже не знала, огорчаться или радоваться. С одной стороны она хотела снова увидеть Гилберта, но с другой — возникшее между ними притяжение пугало ее. А через неделю послы уехали, и дни Эржебет снова потянулись привычной чередой: работа — сон — работа — сон. От рассвета до заката одно и то же.

Но вскоре она стала замечать некоторые странности: Садык, в общем-то никогда ее не жалевший, с какого-то момента стал нагружать делами так, что вечером она приползала в свою каморку едва живая. А еще он старательно ограничивал ее доступ к вестям из-за стен дворца. Если раньше Эржебет всегда могла узнать свежие слухи и новости мира у других слуг или словоохотливых стражников, то теперь при ее приближении замолкали любые разговоры, все словно в рот воды набирали. Эржебет догадывалась — происходит что-то важное, наверняка это как-то связано с ее землями. И почему-то ее не покидало ощущение, что грядут большие перемены.

Садык с каждым днем все больше мрачнел, срывался на слуг и бросал на Эржебет ненавидящие взгляды. Она достаточно хорошо изучила его характер, чтобы смекнуть, что таким раздражительным он мог стать только в одном случае: когда проигрывал войну.

«Неужели кто-то попытается отбить у него мои земли? Но кто? Партизаны-гайдуки начали восстание? Невозможно, у них слишком мало сил, Садык легко подавил бы их выступление, как это случалось и раньше… Это кто-то более сильный… А вдруг… Гил?»

Ведь в их последнюю встречу, прежде чем двери приемного зала захлопнулись за ним, она ясно прочитала в его глазах обещание помощи.

При мысли о том, что он набрался сил и может прийти спасти ее, внутри что-то затрепетало. Эржебет ненавидела на кого-то полагаться, видя в этом позорное проявление слабости. Наверное, Гилберт был единственным, чью помощь она бы приняла несмотря на то, что он был ее давним соперником. А может быть как раз поэтому?

И вот, когда однажды утром Садык внезапно вызвал ее в один из залов для приемов, Эржебет отправилась туда с взволновано колотящимся сердцем. Переступая порог, она ожидала увидеть сияющего улыбкой Гилберта… Но ее постигло разочарование. Рядом с Садык стоял вовсе не Гилберт, а темноволосый мужчина в изящных очках в тонкой оправе. Эржебет показалось знакомым его лицо, но вот вспомнить его имя ей удалось не сразу.