Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната. Страница 10

– С «конфетками»! – Вольпина махнула рукой в сторону своих подружек. – Это мы себя так называем. Мы ведь вкусные и сладкие, как конфетки!

– Ага! – радостно подхватил Анчуткин и даже поправил очки, таращась на Вольпину.

– Собираемся у меня, будем есть пирожные и тортики, мелодрамку какую-нибудь посмотрим, – она склонила голову к плечу, дожидаясь моего ответа. – Приходи?

– Спасибо, но нет настроения, – ответила я не особенно вежливо. – И пижамки у меня нет.

– Я тебе подарю, – с готовностью предложила Вольпина. – У меня есть как раз твоего размера – бабушка подарила, но мне великовата. Я ни разу не надевала…

Это намек, что я толще её?!.

«Подари себе мозги!» – чуть не ответила я грубостью, и сама удивилась. Обычно я не испытывала такого раздражения к малознакомым людям. Недовольство было, но – почти ненависть?..

– Не надо ничего дарить, – ответила я, сдерживаясь уже из последних сил. – И вообще – ты видишь, что я с другом разговариваю? У нас важный разговор. Не для первачков.

– О, прости! – ахнула Вольпина и впервые пригляделась к Анчуткину, который чуть в обморок не хлопнулся от счастья, что его заметили. – Это твой парень? А говорили, что у тебя любовь с ректором…

Анчуткин поперхнулся и закашлялся в кулак. Красотуля заботливо похлопала его по спине, а я еле сдержалась, чтобы не дать сплетнице пинка прямо здесь. Даже если Вольпина была полной дурой и болтала, что на ум взбредет, ее это ничуть не извиняло. У глупости тоже должен быть предел.

– Вали отсюда, – сказала я сквозь зубы. – Или всеку.

– Ой, а почему ты злишься? – она вскинула брови и зашептала: – А, ректор тебя бросил?! Так ты ему поэтому глаз подбила?! Прости, пожалуйста, я не знала, – и она поглядела на меня, жалостливо распахнув глаза.

Глаза были яркие, словно нарисованные синей эмалью, а черные пятнышки зрачков казались брызгами черной краски – никакого намека на прозрачность. Как пуговицы. Это противно, когда глаза – как пуговицы.

– Вали! – повысила я голос, и на нас оглянулись из-за соседних столиков.

– Ты что такая злая? – плаксиво протянула Вольпина и попятилась. – Фу, напугала меня!

Она отошла к своим, с видом оскорбленной королевы, и все её подружки бросились к ней и зашептались, сблизив головы и с осуждением поглядывая на меня.

– Конфетки! – сказала я, усмехаясь, уже недовольная, что так отреагировала на тупую болтовню.

Надо было просто посмеяться, а не показывать, что меня так задело вранье. Но она меня и правда взбесила. Я взяла вилку и несколько раз зло ткнула её в холодец.

– Почему ты не согласилась? – спросил Анчуткин дрожащим голосом.

По-моему, он был в ужасе, как я обошлась с красотулей Кариночкой.

– Она мне не нравится, – отрезала я и принялась за солянку.

Суп остыл, и я отодвинула тарелку, чувствуя, что аппетит пропал. Даже румяная корочка на рыбе не соблазнила, тем более – медовик… Возле нашего столика всё ещё витали ароматы розовых духов, и я почувствовала тошноту. Хотелось подышать свежим голосом, чтобы избавиться от этой навязчивой сладости.

– Пойдем отсюда, – скомандовала я Анчуткину. – Посидим во дворе. Тут воняет, – последние слова я произнесла громче, чем следовало, и покосилась на Вольпину.

Она тоже бросила на меня взгляд искоса и еле заметно улыбнулась.

От этой улыбки меня передернуло. Так и знала! Всё, что говорила Кариночка, это – не глупая болтовня. Она нарочно сказала о ректоре при Анчуткине. И, скорее всего, своим подружкам говорила еще больше.

Я встала, подхватила сумку и пошла к выходу, уверенная, что Анчуткин пойдет за мной. Он догнал меня через пару шагов и поплелся рядом. Студенты, которые оказались свидетелями нашей с Вольпиной беседы, поглядывали на меня с осуждением. Наверное, со стороны это и правда выглядело так, что я зря наорала на бедную сиротку. А она… просто поймала меня в ловушку!.. Понимание того, что я повелась на простецкий трюк, не добавило мне спокойствия, и я возненавидела хитрюгу Вольпину с новой силой.

Точно так же в прошлом году я ненавидела тех, кто поспешил обвинить Коша Невмертича в том, что он меня соблазнил.

Если бы соблазнил!..

Только то, что происходит между нами – это точно не соблазнение. И не роман. Это… вальс какой-то! Шаг вперед и два назад!..

– Василиса, ты что так разозлилась? – протянул Анчуткин, когда мы вышли из столовой.

– Вообще спокойна.

– По тебе не скажешь, – пробурчал он, но больше меня не доставал.

Мы вышли во внутренний двор, откуда в прошлом году я столько раз удирала, нарушая правила института, и сели на траве, под бузиной, наслаждаясь теплыми осенними сумерками.

Мне и правда надо было успокоиться. Причем, не после стычки с Вольпиной. Я не обратила бы на ее колкости внимания, если бы ректор не изображал из себя ледяную статую.

Хочет, чтобы я закончила институт – так я закончу. Но разве трудно сказать: Василиса, я тебя люблю, давай немного подождем, а потом всегда будем вместе!

И я бы эти четыре года училась, как ботаничка.

Но ведь он ни слова не сказал о любви!..

А теперь еще и Вольпина…

Я как наяву услышала ее мяукающий голосок: «Ректор тебя бросил?».

А если и правда – бросил?..

Сердце противно захолодило, потому что это могло быть правдой. Могло! Опять какие-нибудь воспитательные эксперименты, какой-нибудь индивидуальный план обучения…

На ель возле железной изгороди сел черный ворон и внимательно посмотрел на нас с Анчуткиным. Я подобрала валявшуюся рядом шишку и швырнула в него, вспугнув с ветки. Если это шпионит ректор – туда ему и дорога. Жалко, что не попала. А надо было заехать в другой глаз, чтобы ходил, как панда. И превращаться не надо.

Из «Ивы» вышли Облачар и тот самый дядя-шкаф, которого мы с Анчуткиным видели днем.

– …мне бы хотелось гарантий, – говорил Милян Маркович, быстро-быстро перебирая ногами, чтобы успеть за богатырем. Тут он заметил меня и Анчуткина и нахмурился, остановившись и задрав рукав, чтобы поглядеть на часы. – Через пятнадцать минут комендантский час, – сказал он строго. – Краснова, Анчуткин, немедленно возвращайтесь в здание.

Анчуткин тут же вскочил, но я и не подумала подняться.

– У нас еще пятнадцать минут, – сказала я вальяжно. – Мы ничего не нарушаем.

– Хорошо, – сдался Облачар. – Но через пятнадцать минут – чтобы духу вашего здесь не было!

Его спутник остановился у изгороди, с любопытством наблюдая за нами, и в открытую усмехался.

– Это – Краснова, – пояснил ему Облачар, торопливо догоняя. – Та самая Жар-птица, которую отыскал Кош Невмертич…

Отыскал!..

Я покривилась и встала с травы, отряхивая юбку.

Ничего он не отыскивал. Даже не знал, кто я, когда волок в машину.

– Вернемся, – сказала я Анчуткину, глядя вслед преподавателям. – А то и правда настучат, что мы нарушители.

5

Следующая неделя в «Иве» была негласно объявлена неделей имени Карины Вольпиной. Казалось, все с ума посходили, обсуждая, как Кариночка поразила всех на артефакторике, на практических занятиях по превращениям, как на уроках физического воздействия положила на лопатки самого преподавателя – и прочая, и прочая.

Один раз я услышала, как Ягушевская, заведующая по учебной части, разговаривала с кем-то из преподавателей кафедры магических песнопений и хвалила Вольпину за старание и лидерские качества.

– За такое короткое время она уже сплотила вокруг себя студентов, – говорила Барбара Збыславовна. – Она умеет увлечь, и самое ценное – делает это как будто между прочим. У девочки особый дар, надо его развивать.

Она была совершенно права. За Вольпиной ходили как на привязи человек двадцать девиц, мечтавших называться «конфетками». Но допущены были всего пять или шесть. Они во всем копировали свою предводительницу – начиная от одежды и заканчивая манерой не говорить, а мяукать, с улыбочкой глядя в глаза собеседнику.

Если Вольпина производила такое впечатление на девиц, то парни из-за нее совсем сошли с ума. Они бегали за ней, как бизоны на выпасе. А она показывала чудеса высшего пилотажа, флиртуя одновременно со всеми.