Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 20

— Какую?

Спросил только Шувалов, а Бецкой с Ломоносовым переглянулись, люди опытные и старшие его по возрасту, они уже догадались об участи неизвестного им «новатора».

— «Выдрать кнутом, чтоб не умничал и советы непрошенные не давал», — грустно произнес Иван Антонович. Пусть приговор страшного князя-кесаря был по иному поводу, но в канву вполне вписывался. К тому же патриархи российской педагогики и науки восприняли «простодушный» ответ императора как легкий намек, и еще раз переглянулись, но уже втроем — Шувалов изрядно помрачнел.

Никритин решил тут же «соскочить» с темы, благо возникла пауза, и можно было уйти от неудобных вопросов. И в тоже время оставить надежду коллегам удовлетворить позднее их любопытство.

— Господа, я очень надеюсь на ваши труды во благо нашей державы. Двери моего кабинета всегда открыты для вас — я буду рад побеседовать со столь великими людьми как вы! Вы надежда России, в ваших руках ее будущее! Вашим делам и стремлениям будет оказана всяческая помощь, я сам готов учится у вас многому. Хотя, к сожалению, времени не хватает…

Намек был принят правильно — проводив поклонившихся ему посетителей взглядом, Иван Антонович нахмурился, возвращаясь к прежним делам. И пробормотал себе под нос:

— Лучший друг любого правителя — хорошо обустроенная тайная полиция! Генерал-аншеф Суворов хорош на своем месте, но мне нужна еще одна «контора», кроме Тайной Экспедиции. Благо директор для нее в чине фельдмаршальском имеется под рукою, находясь в горестной отставке. А потому не станем складывать яйца в одну корзину…

Глава 18

Мемель

Екатерина Алексеевна

утро 13 июля 1764 года

— Вы меня покидаете, барон?!

В голосе Екатерины Алексеевны слышалось бескрайнее удивление. И как относится к тому, что спутник, к которому она была признательна за спасение, так неожиданно с ней расстается.

— У меня, к сожалению, приказ, который я должен немедленно выполнить, — барон Остен-Сакен впервые предстал перед ней в кирасирском колете прусской армии.

Взгляд женщине сильно не понравился — обычно спокойный и насмешливый, он стал мятущимся. Полковник словно хотел ее о чем-то предупредить, но явно не решался это сделать, словно над ним нависла чужая воля. А может быть опасался чужих ушей — на палубе сновали матросы, готовя корабль к скорому отплытию в полдень. Только теперь под голштинским флагом, голландский убрали еще вчера вечером, сдернув как ненужную тряпку. Видимо, так и было — речь у команды была разноязыкой. Тут слышались все немецкие диалекты, звучали шведские и французские слова, а шкипер, ставший капитаном, говорил на английском, причем явно природном, но таком, который не используют в аристократических салонах.

— Может быть, вы хотите прогуляться по берегу, мадам, — барон склонился в поклоне, — тогда позвольте предложить вам опереться на мою руку. Нам с вами нужно встретить карету с вашим сыном.

— Благодарю вас, полковник, — Екатерина прекрасно понимала, что обращение к ней как «ваше величество» сейчас недопустимо — слишком велик риск опасности встречи доносчика, который за тридцать серебряных монет сразу сдаст ее первой ищейке генерала Суворова. Она прекрасно знала энергичную натуру фактического главы Тайной Экспедиции, и не сомневалась в том, что его люди сейчас начали объезжать все места в Курляндии и Литве, где только возможно ее появление.

Страшный враг Василий Иванович!

Екатерина Алексеевна подхватила кирасира под локоть и они чинно спустились по сходне. Куршская коса отгораживала Мемель от Балтийского моря, в порту стояло с десяток кораблей — жизнь била ключом на всех из них. Трудно было представить, что сейчас на берегу стоит русская императрица, которой жители успели исправно присягнуть на верность. И вряд ли обрадовались, когда их отдали обратно под скипетр прусского короля — Фридрих счел их предателями. И поклялся более не посещать Восточную Пруссию с Кенигсбергом и Мемелем.

— Вы от меня что-то скрываете, барон, скажите мне правду, — Екатерина Алексеевна умела придавать своему голосу чарующее выражение, а лицо спрятала под плотную вуаль — так ее не могли опознать знающие люди, да была еще другая, более веская причина.

Сегодня она долго разглядывала себя в зеркало и ужасалась собственному виду — губы разбиты, а зубы требовали замены. Бывшая императрица знала, что лекари научились делать их из фарфора и умело ставить на место потерянных. Но пока не знала, где найти такого умельца. Пыталась вопрошать зеркало, а то молчаливо ответило, показав лицо во всем безобразии. И хотя барон ей нравился, но Екатерина Алексеевна решила, что спешить не стоит. Женщина рассчитывала, что по приезду в Голштинию она вернет себе прежнюю красоту и привлекательность, откроется курляндцу в своих чувствах, и тот обязательно ответит ей взаимностью.

— Вчера по тайному приказу арестовали графа Панина, — глухо произнес кирасир, нарочито смотря в сторону. — Он отказался следовать за вами, мадам, и решил вернуться в Россию. И отдаться на суд молодому императору. Человек долга — мои симпатии на его стороне…

Екатерина Алексеевна замерла, и тут же принялась размышлять. Через минуту ей стало плохо — несомненно, что комендант получил какие-то инструкции от короля. Но это означало, что вся игра в Петербурге затевалась из Сан-Суси, где Фридрих, как паук, плел паутины заговоров. Или «старый Фриц» проявил в очередной раз дьявольскую проницательность. Значит, тот приказ, что она послала Панину в Ригу, был просчитан.

Плохо, очень плохо!

Граф Панин вел переговоры с прусскими министрами по выплате 25 миллионов рублей, а бумаги по ним всегда хранил при себя, запирая в шкатулке на ключ, который он держал в карманчике.

Скверно!

Этот старый козел никогда не отдаст ей деньги. Бумаг ведь нет, Никиту Ивановича обыскали, векселя об уплате изъяли, а свидетели или взяты под арест, или перебиты. Скорее произошло именно второе — Панин не мог явиться сюда без конвоя, а русские драгуны без боя не сдадутся. Но теперь «добрый дядюшка Фридрих» перехитрил самого себя. Иоанн Антонович такого поступка «кузена» не стерпит, а за годы тюремного заключения он научился быть терпеливым и сделался коварным. Так что гибели своих драгун не простит, и подготовит возмездие.

— К вечеру по городу пройдет слух, что графа и его людей перебили голштинцы по вашему приказу, мадам. В отместку за свержение вас с российского престола. Найдутся и свидетели…

Из губ Екатерины сорвался стон — кто бы сомневался, что у короля не будет «очевидцев». Теперь ей с сыном нужно забиться в самый укрепленный замок герцогства, и то не вариант, что люди «царя Ивашки», которым заплатят золотом за ее убийство, не дотянутся до нее. Особенно если оплатят червонцами по ее весу, а за сына и на коня отсыплют золотишка, если тот выедет на нем на прогулку.

Россия несметно богатая страна!

Екатерина Алексеевна искоса посмотрела на барона — лицо того заострилось. И она поняла, что это предупреждение есть, по сути, откровенное признание в любви. Ведь барон нарушил приказ, теперь понятно кому он служит верой и правдой. А тут определенно перешел на ее сторону, предупредив об ужасной подлости. Но как бывшая императрица она прекрасно понимала, что король преследовал собственные корыстные интересы, равнодушно подставляя ее под кинжалы убийц.

Женщина крепче подхватила барона, прижала его локоть к своей груди — давая понять, что согласна ответить на его чувства. А сама продолжала размышлять, стараясь найти выход из ситуации.

— Простите, мадам, мне нужно идти…

Офицер склонился перед ней в почтительном поклоне. Она протянула ему руку для поцелую, и дрогнула, когда почувствовала на коже его сухие, но горячие губы. Однако барон несильно надавил пальцем на запястье — это был верный знак, что он доберется до Голштинии, и у них будет новая встреча, которая пройдет по полной их воле и симпатии.

Право зеркальце — свою привлекательность она не потеряла, нужно только время, чтобы восстановилась прежняя красота. А там она отблагодарит барона в полной мере.