Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 26

Еще большую роль в подготовке предстоящего торжества сыграл Московский генерал-губернатор, победитель короля Фридриха под Кунерсдорфом, фельдмаршал Петр Семенович Салтыков. Чрезвычайно энергично принявшийся за подготовку праздничных мероприятий, несмотря на почтенные 66 прожитых лет. А когда Иван Антонович на глазах у всех расцеловал старика и, по примеру царицы Анны, демонстративно назвал его «дорогим дядюшкой», то фельдмаршал прослезился от оказанной ему высокой чести.

Его первенец, 34-х летний генерал-майор Иван Петрович стал преданным сторонником, причем Иван Антонович специально подчеркнул родственную с ним связь, называя «кузеном», чего могли быть удостоены только особы европейских правящих семейств. Ради провокации, Никритин попенял родственнику на «Салтычиху», выразив на встрече омерзение от ее злодейств над крепостными крестьянами.

Искренне удивился реакции Салтыковых, дружно посчитавших убийцу «позором семьи». А молодой генерал вообще предложил взять на себя радикальное решение вопроса, и не доводить дело до суда — ущемления родовой чести всей Фамилии совершенно не хотелось, а так все решилось предельно просто и быстро. Женщину-убийцу тихо удавили в камере, а пострадавшим от нее крепостным дали «вольную».

Иван Антонович одобрил предпринятые келейно меры, а в Сибирь должны были отправиться полторы тысячи новых переселенцев. Да и просьбу монарха ради эксперимента перевести крепостных на трехдневную барщину восприняли спокойно. Даже с интересом, внимательно выслушав пожелание императора, что «со стриженных овец, подыхающих от голода и холода, можно снять только шкуру, да и то облезлую и худую. А кости без мяса есть трудновато, все же хороший пастух животин на выпас добрый гонит, понимает, что нужно дать им жирком обрасти».

Перед ним расстилалась покрытая парчой дорога — коврики подготовили как новые, так и собрали с прежних коронаций. Голову серьезно придавила тяжелая золотая корона, буквально усыпанная бриллиантами — стоимостью в два миллиона рублей. Тут поступили проще — на «распил» пошли все торжественные аксессуары бывшей императрицы Екатерины Алексеевны — корона, скипетр и держава.

Именно их он брал в свои длани в Успенском Соборе, после принятия священных таинств миропомазания и освящения, из рук трех главных иерархов православной церкви. Митрополиты в праздничных ризах ему их поочередно подносили — корону он собственноручно сам возложил на себя, после принял от них увесистые скипетр и державу. Теперь ему предстояло посетить Архангельский и Благовещенский соборы Кремля, приложиться к надгробиям первых государей и царей, затем поклониться мощам святых, поцеловать особо почитаемые иконы.

Ничего не поделаешь — священнодействие ритуалов приходится выполнять и соблюдать императорам, тут самодержавная власть вынуждена принимать и поддерживать вековые традиции, которыми эта самая власть и освящается целыми веками.

Степенно ступая по «царской дороге», тяжелая мантия хоть давила на плечи, но идти не мешала. В конце сентября стояла теплая погода — настоящее «бабье лето». Это радовало — Иван Антонович сильно устал — коронация уже шла три часа. Но молодой император работал мозгом старика, наметанный глаз выхватывал из празднично одетой и ликующей толпы все необходимые детали.

Вдоль парчи, через большие промежутки, заполненные цепью солдат с красными отворотами на сапогах, оберегая путь, стояли в положенных им нарядах, кавалеры и кавалерственные дамы четырех российских орденов. Их набралось более трехсот, причем две трети составляли награжденные новым орденом Святого равноапостольного князя Владимира.

На свою коронацию Иван Антонович произвел большие награждения, как орденами и крестами с медалями, так и деньгами, драгоценностями и усадьбами. Но имелось одно существенное и значительное отличие от прежних торжеств — никто не получил от него крестьян, которые тут же превратились бы в крепостных.

Наоборот, он все сделал совершенно иначе. Глава Канцелярии, Кабинет-министр Дмитрий Волков подготовил манифест, который был вчера озвучен, вызвав безудержный восторг у огромной массы московских жителей. Нет, покуситься на незыблемые права дворянства Иван Антонович не рискнул, оставив все привилегии сословия в неприкосновенности. Но сам манифест полностью локализовал крепостничество, теперь эта страшная «опухоль» не имела возможности для разрастания.

Теперь даже те, кто наследует престол, и захоти повернуть все обратно, не смогут ничего сделать. По объявленному манифесту, все государственные, кабинетные, бывшие монастырские и прочие крестьяне, не могли передаваться государством в крепостную собственность. Да, в интересах державы их могли переселять в иные места или приписывать для работы на заводах, брать в армию рекрутов в потребном числе, обкладывать дополнительными налогами в пользу казны — но сделать крепостными не смог бы даже он сам, если бы захотел.

Не воля, конечно, но что-то очень близкое к ней. Понятно, что заводчики и фабриканты будут просить приписать деревеньки к производству, они ведь привыкли получать от государства в виде помощи баснословно дешевую, практически рабскую силу. Вот только через семь лет они «обломятся от халявы», вынуждены будут прибегать уже к вольнонаемному труду. Так что ограничат свои аппетиты поневоле и начнут перераспределять доходы, оставляя себе уже не львиную долю прибыли, а «урезывая осетра» в пользу фонда заработной платы.

Взращивать олигархию типа «демидовского семейства», Иван Антонович не собирался. Теперь развивающиеся капиталистические отношения получат подпитку от значительной части лично свободного крестьянства, представители которого начнут уходить в города в поисках лучшей доли. А там, в сплаве с ремесленниками начнет формироваться профессиональный пролетариат. И как следствие урбанизации получит мощный толчок вся экономика, совершая постепенный переход от аграрной к индустриальной. Но то дело очень долгого времени, процесс десятилетий…

Взгляд Иоанна Антоновича остановился перед стоящей на особицу от горожан и знати, небольшой на первый взгляд, но достаточно многочисленной нарядной, сплоченной группой. То были послы и посланники иностранных государств со своими миссиями, а также прибывшие на коронацию гости, причем в очень высоких рангах, даже весомых, в глазах всех собравшихся на празднование.

Датская королевская чета — Король Фредерик, милый и добродушный горький пьяница, начавший опустошать царские запасы отличного алкоголя сразу по прибытию в Петербург. И с ним королева Юлиана-Мария, младшая сестра Антона-Ульриха, родного отца Иоанна Антоновича, особа 35 лет со склочным характером. Но ей можно было простить это — она единственная из родственников, кто писала русским императрицам, ходатайствуя за брата и племянников. Даже просила их отправить всех в Данию, гарантируя, что никто не станет претендовать на русский трон.

Прибыла в Москву и огромная по числу Брауншвейгская родня. Герцог Карл, старший на год брат отца, лицемерно улыбающийся и искательно заглядывающий в глаза племяннику, что уселся на российский престол, к величайшему их удивлению. Теперь приходилось демонстрировать горячие чувства, с надеждой урвать от царя «вкусные плюшки». Рядом с ним стояла герцогиня Филиппа-Шарлотта, родная сестра прусского короля Фридриха, чтоб ему долго икалось, «родственничку».

Еще один дядя стоял наособицу — Людвиг-Эрнст, генерал-капитан Нидерландов, опекун малолетнего штатгальтера Вильгельма Оранского. Вот с этим родичем Иван Антонович решил установить самые теплые отношения, дабы не зависеть на морях от одной Англии.

А вот следующие прибывшие в Москву сестры и братья отца стояли в «прусской группе», как он их мысленно окрестил. Первой по рангу шла сама прусская королева Елизавета-Кристина, тепло его обнявшая. Судя по ее лицу, и почерневшим зубам, жилось замужней тетке несладко. Еще одна тетка оказалась, к величайшему удивлению Ивана Антоновича, родной сестре свояченицей, как ни крути. Вдова брата короля Фридриха, Августа Вильгельма, Луиза-Амалия стояла рядом с сыном, двадцатилетним кронпринцем Фридрихом-Вильгельмом, который таким образом приходился ему одновременно двоюродным братом.