Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 23

И вот тут Вяземский насторожился, искоса поглядывая на совершенно невозмутимое лицо императора. Иоанн Антонович не выказывал ни малейших эмоций, полнейшее равнодушие во всем облике — казалось, что его глаза не видят происходящее.

Дальше казней не случилось — три пары были осчастливлены помилованием, только испытали и пережили весь ужас. Подняться на эшафот, поглядеть на хмурое петербуржское небо, лечь лицом в теплую кровь казненного до тебя человека и услышать стук топора. И ощутить небывалое состояние дарованной жизни. Снова вдохнуть свежий воздух перемазанным чужой кровью ртом, да посмотреть на агонию других людей, ощущая, как обледеневшее сердце снова забилось в груди.

Наверное, поэтому у Захара Чернышева, боевого генерала, прошедшего множество боев с пруссаками, отказали ноги. И ему солдаты помогли спуститься с эшафота. Выглядел старый знакомый, прежний гордец, совсем неважно. Совершенно растерянный, щурящийся на небо, даже румянец не сразу появился на бледном лице.

Зрители стали биться о заклады, ставя уже на удачу — кому повезет, а кому нет. Последних было намного меньше, но каждую казнь несчастливца приветствовали радостными криками. Примерно через час после начала экзекуция окончилась — два десятка счастливчиков были уведены с плаца солдатами под барабанный бой, а восьмерых неудачников отвезли вслед за ними на телегах, с которых капала кровь.

Остались стоять только двое, смертельно бледные, их крепко держали солдаты. И тут глашатаи в два голоса зачитали их вины — на площади все притихли, затаив дыхание.

Это были цареубийцы, один из которых ранил императора в руку. Но на этом перечень вин не закончился — все ахнули, узнав, что злодеи убили полкового казначея, и ограбили солдат и офицеров Смоленского полка, что в этот день сражались с неприятелем. Оные воры лишили увечных солдат последней копейки, и долго с наслаждением жировали на эти кровавые деньги, сладко ели и вкусно пили. А другие в это страшное время погибали за веру, царя и Отечество!

Тут даже самые жалостливые из зрителей потребовали жестокой казни. Гул стоял невообразимый, казалось, что вся площадь забурлила в праведном негодовании, и дай собравшимся возможность, разорвали бы преступников на куски голыми руками.

Злодеев провели через строй солдат Смоленского полка для «шельмования» — все видели смачные плевки служивых в лица бывших сослуживцев. Затем подняли на эшафот и сорвали мундиры, оставив нагие тела для всеобщего обозрения. Зрители радостно загомонили, услышав, что глашатаи громко и нараспев прочитали:

«Лишить оных злодеев мужского естества, дабы подобным ворам понятно было, какое их ждет впредь наказание. А затем выжечь очи, после чего допьяна напоить водкой особой. И пусть все бессовестные интенданты, казнокрады, что казенные деньги тихо крадут, лживыми отписками и увертками всяческими, о сей казни почаще на ночь вспоминают, потому что такую участь они впредь принимать будут».

Собравшиеся ожидали увидеть клещи и прочие инструменты, включая горн с углями — глаза ведь нужно выжигать, а как это сделать без углей?! И чем холостить прикажите — если нет соответствующих орудий?! И как это допьяна до смерти напоить?!

Злодеев привязали к колесам, подняв голову вверх — и сдавив ее дощечками. А затем вынесли бутыль из толстого стекла. Палач надел кожаные рукавицы, взял сосуд, подошел к одной из жертв и вылил дымящуюся жидкость на естество — дикий вопль привел собравшихся в оцепенение. Затем точно такая же экзекуция повторилась с другим преступником — теперь в один голос вопили уже двое.

Таких ужасных криков Вяземский никогда не слышал в жизни!

После обливания глаз дымящийся водой, причем без всякого пламени, нечеловеческими воплями толпа была придавлена. Иностранцы дружно выдвигали идеи, касательно жидкости, которую тут же окрестили «царской водкой». Состав «напитка» вызвал искреннее любопытство, многие злорадно поглядывали на побледневших русских коллег, прекрасно зная, какое казнокрадство царит в их сплоченных рядах.

Впрочем, и сами петербуржские чиновники и служивый канцелярский люд с нескрываемой ехидцей поглядывали на смущенных коллег, которые явно были встревожены не на шутку. И смотрели напряженно за продолжением казни немигающими глазами кролика, которого собрался проглотить голодный удав. Эту толстую змеюку многие видели в зверинце, а после лицезрения кормежки долго отплевывались.

После того как злодеев «напоили» через «воронки», все наблюдали за корчами, пока тела затихли. И расходились с площади с разным настроением — большинство говорливое, обрадованное зрелищем, но немногие с бледными лицами, тихие, молчаливые, на не сгибающихся ногах.

А сегодня с утра генерал-прокурору сообщили, что среди чиновничьего люда прокатилось интересное высказывание — «не воруй, иначе «царской водки» отведаешь!»

— Не дай Боже, — припомнив увиденное зрелище, генерал-прокурор, борец с казнокрадством, машинально перекрестился…

Глава 3

Санкт-Петербург

Иоанн Антонович

утро 14 августа 1764 года

— Я вызвал вас, фельдмаршал, чтобы побеседовать о смысле бытия, — Иван Антонович усмехнулся, понимая, что его слова для собеседника могут сейчас показаться страшными — ибо в них тот мог уловить близкое дыхание неизбежной и неотвратимой смерти.

— И поблагодарить за то радушие, с которым, благодаря вашим инструкциям, познакомился в Шлиссельбургской крепости. В том самом «секретном каземате», куда меня перевели из Холмогор по вашему настоянию. Понимаю, началась война с Пруссией, и вы были обязаны предпринять все меры, чтобы «брауншвейгское семейство», и особенно я, как император, пусть свергнутый с престола, не представлял угрозы. Вот только восемь лет, проведенных в подземелье, мне особенно запомнились — и я знаю, кому ответить сторицей за то время.

«Что, проняло тебя до самой задницы?! Пот потек, вздохнуть и нагадить в штаны боишься?! То-то же, фельдмаршал, что войну никогда не видел и даже батальоном не командовал. Был один у тебя преемник, в страх знаменитых сталинских маршалов вгонял, сам такие же, как у них погоны со звездой носил. Ох, не Лаврентий ты, побелел изрядно — боишься меня. И правильно делаешь, Александр Иванович, прикажу удавить, и статьи под это дело генерал-прокурор подберет. Я ведь не сатрап, чтобы целого фельдмаршала и сенатора жизни лишать без суда и следствия. Ничего, сейчас я тебе такое скажу, что ты локти изгрызешь».

— Запомните, Александр Иванович — ставка на предательство и изменников никогда не оправдывается! И Петр Федорович, и Екатерина Алексеевна, по сути, предательство в той войне совершили, где русская армия победы одерживала. Ты на стороне Петра решил сыграть, а он струсил. Прощения у немки выпросил — а тебя, как шелудивого пса, за загривок взяли и за ворота выбросили. И знаешь, что я тебе скажу — свел бы с тобой старые счеты! Хотя я не злопамятный, но память на зло у меня отличная!

«А вот тебя сейчас проняло основательно. Ладно, усугублять ситуацию не стану, а то пот ручьями пошел, и личико белым стало, как мелованная бумага. Такой человек мне и нужен — жесткий, но послушный пес, что без команды грызть никого не станет».

— Дело прошлое, не стану я тебя казнить, но и в милости держать не буду. Понимаю, почему ты меня не приказал в тюрьме удавить, о том, памятуя, не стану месть вершить. Хочешь, живи, граф, и делай что хочешь. Но видно, что не старый ты, а почто от службы отлыниваешь? Вину, ведь, передо мной искупить надобно, али не желаешь императору, которому уже раз присягал, снова послужить верой и правдой?!

Иван Антонович пристально посмотрел на фельдмаршала Александра Ивановича Шувалова, что при царице Елизавете Петровне возглавлял долгие годы Тайную розыскных дел канцелярию. Еще не старый, 53-х лет всего, в паричке и расшитом золотыми позументами мужчина держался хорошо, глаза не бегали от ужаса, но страх чувствовал несомненно. Такого следовало вернуть на службу — одна тайная полиция хорошо, но жандармерия явная к ней в помощь еще лучше.