Ничей ее монстр (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 39

— Это, как ты сказал, не отродье, это ребенок! И… и он не твой! НЕ ТВОЙ! Поэтому не смей им распоряжаться!

Схватил за горло и сдавил пальцы.

— Что ты сказала?

— Он не твой. — я цеплялась за этот мизерный шанс, как за соломинку, как за волосинку, на которой можно удержаться и не упасть в слипающийся позади меня кровавый мрак, — не твой. Он… он.

— ЧЕЙ? — загрохотал таким ревом, что у меня заложило уши.

— Он Яна…

— Лжешь! — тряхнул за горло, бешено вращая глазами, теряя все человеческое в облике, — Ты лжешь. У тебя не было на это времени!

— Ты плохо знаешь женщин? Время есть всегда. Ты не был со мной двадцать четыре часа в сутки.

— Был. Следил за каждым шагом.

Но неуверенность промелькнула в светлых, безумных глазах. Я впилась в его руку ногтями, ослепленная болью и каким-то диким, звериным инстинктом не позволить тронуть ребенка. Никогда не думала, что этот инстинкт просыпается настолько быстро, настолько мгновенно. Всего лишь час назад я даже не подозревала о его существовании.

— Пусть он родится, и мы проверим чей. Не тронь… я тебя возненавижу, я прокляну тебя.

— Плевать. Меня в этой жизни проклинали чаще, чем ты моргала. Я принял решение и обсуждению оно не принадлежит. Собирай вещи — поедешь в клинику.

— Никуда не поеду. Не дам тебе этого сделать. Вначале придется убить меня.

— Ты меня недооцениваешь. Я не спрашивал твоего мнения. Если будешь мешать усыпят и все равно вычистят. Сделай все по-хорошему, Есения, не зли меня, не своди с ума.

У меня не оставалось даже этого волоска он рвал его, раздирал у меня на глазах.

— Я клянусь никто не узнает. Ни одна живая душа не заподозрит, что это мог бы быть твой ребенок. Дай мне просто уйти. Я просто исчезну из твоей жизни, и ты никогда меня не увидишь… Пойми… у меня никого нет. Это единственное родное. Мое. Моя кровь. Захар… умоляют тебя. Сжалься. Он ведь крошечный. Он ничего тебе не сделал. Ты никогда меня не увидишь… после того, что ты совершил… с моими родителями. Пожалей моего малыша… Не убивай!

Когда я сказала о родителях он изменился в лице, побледнел еще сильнее и отшвырнул меня от себя.

— Собирай вещи. У тебя — посмотрел на часы, — полчаса. Через три дня вернешься домой и забудешь об этом. Будто ничего и не было. Начнешь жизнь сначала.

Нет, кого я прошу? В нем нет н капли сострадания. Он же похож на каменное изваяние, на лед, который невозможно растопить.

— Ты не человек. Ты — дикий взбесившийся зверь… Нет… хуже. Ты — монстр. Даже звери не трогают своих зверенышей, а защищают до последней капли крови… а ты даже не зверь. Ты нечто жуткое и бессердечное. Ты… чудовище!

Но чудовищным было то, что я узнала… и то, что тогда узнал он. Я уже не сомневалась — Захару сказали, что… О ГОСПОДИ! Сказали, что я его дочь. Вот почему так внезапно. Вот почему так жутко и больно.

— Моя маленькая девочка. Как же я скучал по тебе каждую секунду. Посмотри на меня. Дай кусок счастья

— Этого отродья не станет … ЭТО уберут из тебя!

— Ты идеальна. Когда я прикасаюсь к тебе я снова оживаю, ты понимаешь, Лисичка? Ты делаешь меня живым.

— Я не спрашивал твоего мнения. Если будешь мешать усыпят и все равно вычистят. Сделай все по-хорошему, Есения, не зли меня, не своди с ума.

Я тихо заскулила, обхватывая голову руками и сползая на пол. За мной следом посыпались фотографии. Расстилаясь ковром у моих коленей.

Та самая, которую мне прислал аноним упала мне в подол платья. И вдруг меня подбросило. Словно ударило током. Я схватила одну фотографию, другую, третью. Подносила каждую из них к глазам. Потом содрала с себя кофту, лихорадочно расстегнула платье, спустила с одного плеча ткань и тронула пальцем родинку. Тронула, глядя на то фото, где этой родинки не было.

Но на том фото, которое мне присылали… там она точно была. А здесь ее нет ни на одной фотографии.

«Ее для тебя нарисовали. Нарисовали, чтоб ты поверила, что являешься дочерью Назаровых… Ты — не Есения Назарова!».

А кто я?

В висках вдруг возникла едкая боль и я поморщившись сжала их пальцами.

И кто… кто это чудовище, которое спрятало здесь все фотографии?

Я спустилась обратно в подвал… За второй коробкой. Первую принесла обратно и поставила на пол. У меня так сильно дрожали руки, что я не сразу смогла спуститься по лестнице, а потом подняться обратно.

Дальше я смотрела на фото и чувствовала, как шевелятся волосы на затылке и немеют пальцы на ногах. Рядом с Людмилой Назаровой на фотографиях была Раиса. Где-то вместе. Где-то в кругу других людей. Или по отдельности. Перевернула одну из фото и прочла заплетающимся языком вслух:

«Любимой тете от Люси».

Выронила фото и шумно, широко открытым ртом хлебнула сырой воздух подвала. Дальше смотрела как зомби. Перекладывая фото. Пока не увидела Людмилу на фото с Макаром… Кажется в этот момент я получила удар под дых и даже схватилась за ребра.

«Любимому братику. Как же я соскучилась. Возвращайся поскорее». Макар на фото выглядел иначе. Моложе намного и у меня опять заболела голова, заболели уши, и я тронула нос — кровит.

Зажала голову руками и застонала от приступа боли. Она пульсировала в висках с такой силой, что у меня темнело перед глазами. Я наклонилась вперед и тяжело дыша, пыталась справиться внезапным приступом боли… а перед глазами появилась картинка. Живое изображение. Как будто смотрю видеосъёмку… Только не со стороны. А я сама все это вижу.

— Сто баксов? Это все что ты мне дашь за нее? Сто баксоооов?

Скрипучий женский голос срывается на истерический визг.

— Мне не хватит надолго… дай больше. Это же девка. Ее скоро трахать можно будет. Моя дочь между прочим… я свою кровиночку от себя отрываю. Дай хотя бы триста баксов.

— Мама не надо. Мамаааа, — этот детский голос. Я его знаю… Не вижу кто говорит… Это мой голос. Мой голос в детстве? А женщина с желтыми зубами, с всклокоченными рыжими волосами и жуткими синяками под глазами… Мне больно ее видеть. Так больно, что я рыдаю и мне страшно. Я бросаюсь к ней, пытаясь ее обнять, — Мама не надо. Не продавай меня. Я буду искать деньги. У меня получится. Мамаааа.

— Пошла вон сучка… вон! Всю жизнь мне испортила. Ты и ублюдок отец твой! Как хорошо, что он сдох от передоза!

Но я обнимала ее, вонючую, грязную. Я жалась к ней всем телом. Но она меня отшвырнула с такой силой, что я покатилась по грязному полу…

Вспышка ослепила и видение исчезло. Я застонала, вытирая нос, глядя на фото молодого Макара и чувствуя, как меня трясет еще сильнее.

Они все это сделали. Это они писали мне анонимные письма… Они каким-то дьявольским образом нашли меня и выдали за Есению Назарову, а потом подсунули Барскому.

И … сейчас он там с ними. Это ведь они. Все это сделали они. Шатаясь, вылезла по лестнице вверх, захлопнула крышку подвала, придвинула коврик. Несколько секунд стояла посреди кухни, пытаясь хоть немного собрать свои мысли. Мне надо уходить отсюда. Как можно быстрее. Но куда? Я с Волчонком. Куда мне его тащить? К кому?

К дороге подъехала машина. И я тут же подскочила, словно током меня ударило. Увидела женский силуэт с зонтом. Я попыталась задвинуть крышку погреба, но она не поддавалась, ее как будто заело. Холодея от ужаса, я дернула еще раз, но крышка не поддалась. Я натянула коврик, закрывая дыру.

Наружи послышались шаги, и я лихорадочно начала открывать ящики столов, выхватывая нож. Потом бросилась в комнату к сыну, но дверь уже распахнулась и на пороге я увидела Раису. Она поставила мокрый зонт на пол и сняла плащ.

— Ну и погодка. Ты как? Освоилась? А я решила к тебе с утреца приехать. Молочко по дороге купила для Гриши.

Посмотрела на меня и поставила пакеты на пол у стены.

— Что такое? На тебе лица нет. Бледная, как смерть.

— Устала, напереживалась. Пройдет. Вы зачем так рано ехали?

Незаметно сунула нож под за пояс штанов, поправила свитер.