Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир. Страница 32

— Девять… еще разок… десять! Молодец, парень, — голосом известного фитнесс-тренера похвалила меня программа, установленная на коммуникатор. — На сегодня хватит — хорошо поработали.

Бряцнув в последний раз железом и переведя дыхание, довольный хорошей тренировкой, я перешел на маты, чтобы сделать хорошую растяжку, прежде чем отправиться в душ.

— Какой тебе на этот раз, Димитрис? — услужливо спросил у меня новенький работник фитнесс-зала, стоящий за стойкой спортивного бара, когда я проходил мимо.

— Сделай, пожалуйста, морковный… э-э-э… Ник, — вытащив из ушей наушники, ответил я, увидев имя парня на бейджике.

Сняв в раздевалке промокшие от пота шорты, майку и белье и забросив их в автоматическую стиральную машину, я обул шлепанцы и зашел в душ, еле-еле отыскал свободную кабинку и подставил разгоряченное тренировкой тело прохладным струям воды, чтобы смыть с себя пот, пока стиральная машина приводила в порядок одежду, а соковыжималка, которую Нику оставалось всего лишь запустить звуком своего голоса, готовила для меня фреш.

Джен все чаще жаловалась, что устает от моих постоянных тренировок и диеты. Я не знал, насколько она искренна. Мне казалось, что ей все еще нравилось ловить восхищенные взгляды не только мужчин, но и девушек, когда мы вместе появлялись на людях, однако в последнее время мы проводили вместе так мало времени, что я не был в этом вполне уверен. Во всяком случае, Дженет Мэтьюз обычно не возражала, когда я изъявлял желание заняться любовью (раз в неделю, иногда в две), а значит, моя внешность ее вполне устраивала.

Выйдя из душа, я мельком глянул в зеркало. На мой взгляд, я был сейчас ничуть не в худшей форме, чем на Олимпийских играх год назад. При росте сто девяносто четыре сантиметра я весил ровно девяносто шесть килограммов, среди которых не было ни одного грамма жира. По крайней мере, я не представлял себе, откуда жир мог взяться, ведь я ежедневно занимался по два с половиной — три часа.

Спорт был важной частью культуры в полицейской академии, но даже там сложно было найти более тренированного человека, чем я, даже в числе инструкторов. Это особенно касалось ФСОРД, курсанты которого не рассчитывали, что им придется когда-нибудь догонять преступников или вступать в перестрелки, поэтому нередко позволяли себе иметь лишний вес и множественные проблемы со здоровьем.

Обернувшись по пояс полотенцем, я вышел из раздевалки, направившись за своим стаканом свежевыжатого сока.

— Как прошла тренировка? — спросил Ник, слегка смущенно разглядывая мой голый торс.

Парень был похож на гея, и от мысли, что он испытывает сексуальные желания, глядя на меня, становилось не по себе. Едва удержавшись, чтобы не посоветовать парню смотреть куда-то в другую сторону, я буркнул:

— Нормально.

— Не могу поверить, что с таким мышечным каркасом можно пробежать двадцать шесть миль, — недоверчиво прошептал Ник, жеманно улыбаясь. — Вы нарушаете законы физики, Димитрис!

В начале этой весны я второй раз в жизни пробежал марафонскую дистанцию — в рамках благотворительной акции, проводимой фондом Хаберна, развеяв миф, что тяжелый и накачанный человек не может быть выносливым бегуном. Судя по тому, что Ник слышал об этом, этот парень мой фанат.

«Черт, неужели нельзя было нанять на работу в спортклуб брутального мужика с татуировками и бородой?!» — раздраженно подумал я, поморщившись от мысли, что где-то в ванне у этого парня висят мои фотографии. Толерантность толерантностью, но в такие моменты начинаешь понимать ортодоксов, которые считают, что гомосексуалистов следует излечивать плетью.

— Типа того, — угрюмо буркнул я, спешно допивая сок и ретируясь в раздевалку, ничего не ответив на сказанное тоненьким голосом стеснительное «До встречи».

Атлетический клуб находился в двух сотнях метров от нашего дома, так что я едва успел вдохнуть воздух ночного Гигаполиса и проехаться в переполненном лифте на 22-ой этаж, перед тем как открыть замок, приложив к нему отпечаток пальца и повернув в замке ключ.

— Я дома, — объявил я, хоть и догадывался, что Джен не услышит.

В квартире доносился привычные звуки одного из любимых вечерних шоу Джен. Девушка, покончив уже, видимо, со своей аэробикой, лениво просматривала конспекты, одновременно попивая молочный коктейль и посматривая на телешоу на раскинувшемся посреди квартиры воздушном дисплее.

— Здравствуй! — крикнула она излишне громко из-за наушников.

Дженет не отрывалась от своих дел в честь моего прихода. Вообще-то в этом не было ничего странного. По молчаливому уговору, который установился после целой серии мелких ссор, мы старались не мешать друг другу, когда заняты своими делами. А поскольку мы были заняты своими делами по шестнадцать часов в сутки, а остальные восемь — спали, иногда мы могли не обмолвиться за день и словом. Таков был ритм современной жизни.

— И тебе не хворать, — пробубнил я, зная, что она меня не услышит.

Один ее глаз следил за бурными страстями ток-шоу, второй застилала невидимая пелена — на нем размещался сетчаточный компьютер, на котором она листала конспект, переворачивая страницы морганием. Не помню, здоровались ли мы с ней сегодня, когда я пришел. Кажется, да. Или это было вчера?

— Так-с, что тут у нас? — спросил я сам у себя, заглядывая в холодильник.

Мой взгляд невольно метнулся в угол, где под потолком все еще болталась пара разноцветных воздушных шариков, напоминая, что чуть больше двух недель назад мне исполнилось двадцать два года.

Я отметил эту дату без особой помпы. В отличие от прошлого дня рождения, ознаменовавшего мое совершеннолетие по законам Сиднея, в 22-летии не было ничего особенного, если только не считать чем-то особенным две двойки. После встряски, которая произошла летом 82-го, моя жизнь приняла на удивление рутинный оборот, чему были рады все, кого я знал.

Дата моего рождения в этому году выпала на понедельник. Я по традиции угостил пиццей и пивом своих старых и новых одногруппников в академии, вежливо ответил на поздравления друзей, знакомых и малознакомых мне людей в социальных сетях и завершил день чем-то вроде свидания, поужинав с Дженет в японском бистро и сходив с ней в кино. Хотелось этим и ограничиться, и лишь после долгих колебаний я все же пригласил Роберта и Руби Ленц, видиться с которыми в последнее время стал все реже, в семейный итальянский ресторан на субботний вечер. Джен обещала быть вовремя, но явилась с большим опозданием, не сумев, как она объяснила, вовремя вырваться со своего дежурства в клинике.

Ужин прошел в хорошей атмосфере. Это была скорее встреча старых знакомых, чем семейное торжество, хоть Роберт Ленц и пытался вести себя так, будто за праздничным столом сидит его родной сын. Я несколько раз кивал официанту, чтобы он подлил Роберту кальвадоса, а Руби — сухого вина. Тосты Роберта тем вечером были необыкновенно красноречивы, и казались искренними, как и все, что я когда-либо слышал. Он вспомнил о моих успехах в академии, о золотой медали 82-го, о марафонском забеге, и, конечно же, о Володе и Кате Войцеховских и о том, как бы они гордились мной, если бы были сейчас рядом. Когда к нам присоединилась Джен, он настоял, чтобы ей налили немного вина и, поднявшись, объяснил, как он рад видеть нас счастливыми вместе, и пожелал долгих лет любви. Джен улыбалась и принимала участие в вежливом разговоре, но мысли ее явно витали в это время где-то в хирургическом отделении.

Я с улыбкой благодарил Ленцов, попивая содовую, которая все еще заменяла мне алкоголь на всех праздниках, и гадал, что заставило Роберта проявить столько стараний, чтобы понравиться нам этим вечером. Я не виделся с ним несколько месяцев, потому что, как однажды выразился один знакомый, «для того, чтобы видеться, нужны общие темы». Проведя шесть лет вдали от родителей, я научился сам справляться со своими проблемами, а в те редкие моменты, когда мне хотелось получить совет от опытного человека, что-то удерживало меня от звонка папиному другу. Я не считал себя злопамятным и даже полагал, что Роберт, возможно, оказал мне услугу, убедив меня закрыть рот и не высовываться летом 82-го. И все же… кое-что для меня изменилось после того дня.