Мисс Кэрью (ЛП) - Эдвардс Амелия. Страница 80

— Я в это не верю! — воскликнул он, обрушив свой огромный кулак на стол с таким грохотом, что книги на книжных полках вздрогнули. — Здесь лучший воздух в Англии! Это лучший воздух…

— Для меня, мой добрый друг, это лучший воздух на свете, — сказал я, подходя к окну, — когда им одновременно не дышит мисс Кэрью.

— Клянусь Юпитером!.. — воскликнул сэр Джеффри, глубоко вздохнув.

— Да, — с горечью ответил я. — Теперь вы знаете. Я надеюсь, что вы довольны.

— Клянусь душой, Фил, — сказал он, — я огорчен больше, чем могу вам сказать. Я понятия не имел об этом — ни малейшего понятия.

— Но вы и не обязаны были иметь об этом какое-либо представление.

— Нет, нет — конечно, нет. Просто я не мог понять, почему вы хотите сбежать.

— Ну, теперь вы знаете, — сказал я, все еще стоя у окна, спиной к нему.

— Я почти жалею об этом. Я всегда буду упрекать себя за то, что так часто сводил вас вместе. Я мог бы догадаться, что, скорее всего, произойдет — но тогда… какой же я проклятый идиот!

— Не упрекайте себя, — сказал я. — Это не ваша вина. Я люблю ее с прошлого декабря.

— Черт бы вас побрал! Все, оказывается, еще хуже. Ах, Фил! Вы возненавидите Сеаборо-корт и никогда больше не приедете сюда!

— Это ничего не изменит, мой дорогой друг, — сказал я, заставляя себя улыбнуться. — Я снова приеду к вам осенью и помогу отстреливать куропаток.

— Приедете? Имейте в виду, я запомню ваше обещание. А пока мы пообедаем здесь в одиночестве, а потом я провожу вас на станцию. Вы, конечно, предпочли бы больше ее не видеть.

— Я бы и не подумал уехать, не повидавшись с ней, — ответил я. — Я попрощаюсь с ней точно так же, как попрощаюсь с другими вашими гостями.

— Правильно, мой мальчик. Может быть, вы предпочтете пойти позавтракать, как обычно?

— Я бы, конечно, предпочел это сделать.

Сэр Джеффри подошел к окну и ласково положил руку мне на плечо.

— Мне нравится ваш дух, Фил, — сказал он. — Я не думаю, что держался бы так галантно, будь я на вашем месте — клянусь душой, я бы этого не смог!

Его похвала озадачила меня. Я чувствовал себя так, словно совершал позорное отступление, и совершенно не осознавал никакого героического порыва.

— Единственное, что меня удивляет, — продолжал сэр Джеффри, — как она могла быть настолько слепой и извращенной, чтобы отказать вам!

— Отказать мне! — воскликнул я. — Мисс Кэрью не отказывала мне!

— Не отказала вам? Вы хотите сказать, что она приняла ваше предложение?

— Нет, сэр. Конечно, нет.

— Черт возьми! Но она должна была сделать либо то, либо другое!

— Тогда могу вас заверить, что она не сделала ни того, ни другого — по самой простой причине. Я ее не спрашивал.

Сэр Джеффри с минуту очень серьезно смотрел на меня, а затем разразился хохотом, и несколько минут ходил взад и вперед по комнате. Наконец, совершенно измученный, он опустился в кресло и вытер лицо носовым платком.

— Не спрашивал ее! — воскликнул он, задыхаясь. — Клянусь Юпитером! — вот тебе и поклонник! Не спрашивал ее! — а я-то изливаюсь в сочувствиях!

— Смейтесь сколько вам угодно, — сказал я, теперь уже по-настоящему разозлившись, — но как я мог — бедняк, живущий буквально за счет того небольшого количества ума, которым одарили меня небеса, — осмелиться предложить руку и сердце мисс Кэрью!

— Ерунда! — возразил сэр Джеффри. — Мисс Кэрью не девственница-весталка.

— Но она богатая наследница, а у меня нет ни гроша, который я не заработал бы своим пером.

— Короче говоря, вы думаете, что, будучи такой богатой, мисс Кэрью не может выйти замуж, разве только для того, чтобы стать еще богаче! Прекрасная теория!

— Таково мировоззрение.

— Тогда вы можете поверить мне на слово, что мисс Кэрью слишком добрая и слишком мудрая молодая женщина, чтобы основывать свою веру на мировоззрении. Глупости; если вы действительно любите ее, скажите ей об этом и покончите с этим!

— Я бы пошел к ней сию минуту, — сказал я, — если бы она была так же бедна, как я.

— Но поскольку вместо этого она получает около пятнадцати тысяч в год от земельной собственности, вы считаете более достойным и романтичным вернуться в Лондон, не сделав ни единого выстрела! Клянусь всеми богами, Фил, это просто самая нелепая вещь, с какой я когда-либо сталкивался в своей жизни!

— Ничего не могу поделать, если это так.

— Замените не могу на не хочу, а не хочу — на не буду!

— Это бесполезно, сэр Джеффри. Вы можете смеяться надо мной сколько угодно, но вам не поколебать моей решимости.

Сэр Джеффри пожал плечами. Я видел, что он считает мою позицию лишенной здравого смысла.

— Тогда, по крайней мере, — сказал он, — вы останетесь еще на неделю?

— Я останусь на ваш званый ужин сегодня вечером, — ответил я, — но я решил вернуться в город завтра.

Сэр Джеффри увидел, что я говорю серьезно, и больше ничего не сказал.

Я был серьезен. У меня имелись веские причины быть серьезным. Я любил ее, и чем дольше я оставался, тем хуже было бы для меня.

ГЛАВА VII

ПРИГЛАШЕНИЕ

Каждый день в Сеаборо-корт доставляли две почтовые посылки: одну рано утром, а другую в шесть часов дня. Утреннюю почту мы получали за завтраком. Ужинали мы в семь; а так как я редко возвращался раньше половины седьмого, то обычно находил свои письма ожидающими меня в спальне. В тот конкретный день, — который должен был стать моим последним днем в Сеаборо-корте, — я задержался, уехав довольно далеко, и было без четверти семь, когда я спешился у входа в конюшни сэра Джеффри, бросил поводья груму и побежал наверх, чтобы переодеться к ужину.

Я обнаружил, что мой стол, как обычно, завален письмами и бумагами. У меня не было времени рассмотреть их внимательно, но я взглянул на конверты и, увидев только один почерк, который был мне незнаком, отделил это письмо от остальных, чтобы прочитать, когда более важное дело переодевания будет завершено.

Это не заняло много времени. Сейчас я был менее придирчив к своей внешности. По мере того как безнадежность моей любви все больше и больше давила на меня, я терял веру в своего портного, и моя страсть к косметическим средствам заметно уменьшилась. Если говорить серьезно, я был встревожен и несчастен; лихорадочно стремился убраться подальше от места моей беды, и все же не хотел уезжать. Поэтому я быстро оделся и вскрыл письмо.

На нем был непривычный почтовый штемпель — письмо пришло из Калькутты.

Редактор калькуттского «Громовержца», с зарплатой в двенадцать тысяч рупий в год и анфиладой комнат! Я с трудом мог в это поверить. Двенадцать тысяч рупий в год! Я схватил ручку и сделал приблизительный подсчет суммы. Если посчитать рупию за два шиллинга вместо двух шиллингов и четырех пенсов, то получится сумма не меньше шестисот английских фунтов в год! Перспектива такого богатства привела меня в замешательство. Я с трудом мог это осознать. Я перечитал письмо еще раз, чтобы убедиться, что все это правда, и, убедившись, сел, чтобы обдумать, что мне следует делать.

Конечно, я должен согласиться на это назначение — я был бы сумасшедшим, если бы отказался от него. Это была величайшая литературная удача, какая когда-либо падала мне на колени, и она не могла найти лучшее время. Это была смена обстановки, смена занятий и прекрасное положение, и все это можно было получить несколькими росчерками моего пера. Ничто, сказал я себе, не могло произойти более удачно. Должен ли я, впадая в отчаяние, умереть из-за того, что женщина прекрасна? Конечно, нет. Я стану редактором калькуттского «Громовержца». Меня и мисс Керью будет разделять вся Европа. Я забуду прошлое, начну новую жизнь и приму двенадцать тысяч рупий в год.