Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася. Страница 39
– Ты раньше была капойо в большом доме? – спросил он. – Что заставило тебя отправиться в путь? Ты, как Ригрета, будешь пытать удачи в театре крейта Алты?
– Нет. Я пока не думала об этом, кир Усто.
– Зови меня Дулар. Знаешь, я мог бы поговорить о тебе в театре. Думаю, ты могла бы выступать там, не дожидаясь бумаги об обучении. В тебе есть что-то благородное. Во всяком случае, сегодня ты исключительно естественно смотрелась в роли кирьи Белиссы.
– Спасибо.
Аяна чувствовала нарастающую неловкость. Что-то в беседе неуловимо наталкивало её на мысль, что Дулар слишком уж заинтересован. Она отпила ачте, который оказался очень вкусным, и вдохнула еле уловимый аромат цветочных лепестков от чашки. Вдруг она вспомнила запах от халата Тави. Её передёрнуло.
– Тебе не нравится ачте? – нахмурился Дулар, забирая у неё чашку и отпивая глоток. – Что-то не так?
Она растерянно смотрела на чашку, которую он тут же вернул ей. И что теперь делать?
Дулар ждал ответа, слегка наклонившись к ней. В его сундуках, видимо, хранили те же высушенные корки фруктов, отпугивающие насекомых, что Конда клал в свои вещи, и Аяна узнала запах этих коричневых корочек, исходящий от его одежды. Она вежливо и неловко улыбнулась.
– Всё в порядке. Кир... Дулар, я, пожалуй, всё же пойду. Спасибо за ачте.
29. Песня о разлуке
Она поставила чашку на столик, вежливо присела, кивнув, повернулась и вышла.
– Ох, Анкэ, – сказала она, заходя в комнату. – Как-то всё странно там у них.
– Что странно? Ты всё увидела, что хотела?
– Нет. Там жарко и всё равно ничего не видно. Я не поняла, что они там делают.
– Они обсуждают свои семейные дела и те дела, которые ведут с гостями. Это не светский приём.
– Ригрета осталась там пить вино.
– Ложись-ка лучше спать.
– Я хотела с Чамэ собраться с девушками возле конюшни и спеть им чего-нибудь.
– А, ну это пожалуйста. Дело хорошее.
Анкэ легла в кровать и повернулась к стене.
– И что там наверху? – спросила негромко Чамэ.
– Ничего. Просто разговаривают. Как мы у зимнего очага вечерами.
Аяна сняла зелёное платье Белиссы и повесила его в изножье кровати, потом поцеловала Кимата и переоделась в свой удобный красный наряд.
– Скоро будем в Чирде, – сказала Чамэ. – Может, там пригласят выступать в большие дома.
– А там обычно не приглашают?
– Это крупный город.Там всегда есть кому выступать. Но обычно, конечно, приглашают. Мы же не только ставим пьесы. Мы и сплетни разносим. Ты заметила, как кирио наряжаются, чтобы нас встретить?
– Да. Я думала, так принято.
– Так и есть. Конечно, принято. Представь, мы приедем в следующий дом и там скажем, что тут, у семьи Усто, нас встретили сухой коркой хлеба ободранные грязные кирио. Это большой урон репутации семьи. Поэтому киры нацепляют все свои драгоценности и сияют, как залив под обеими лунами. Чтобы об их мужьях нельзя было сказать дурного.
– Почему так важна эта репутация, Чамэ? Неужели её так легко...
– Запятнать. Это называется запятнать. Осквернить своё доброе имя. Понимаешь, сложно сказать о человеке, не зная его, надёжный он или не очень. Люди хотят понимать, с кем предстоит вести дела. Можно ли доверить ему корабли, товар или свою дочь? Как узнать? У нас говорят, хочешь знать о человеке больше, чем он знает о себе сам – спроси его соседей. А ещё лучше - камьеров, если есть возможность. Это и есть репутация. То, что знают о тебе. Человек, конечно, может совершать ошибки в жизни, но его способность много лет подряд следовать установленным обычаям говорит о его надёжности и благоразумии. Репутация рода строится годами, но одно необдуманное действие может её разрушить. Например, надёжен ли человек, который не смог себя сдержать и покусился на честь кирьи... или любой другой девушки? Может, в следующий раз он так же не сдержится в каком-то ином вопросе. Кто знает.
– Поэтому Каладоне предлагает деньги Элетте. Чтобы она молчала.
Аяна вспомнила сына кира Шедари. Те шесть серебряных вряд ли поправят его репутацию...
– Да. Он платит за свою ошибку либо репутацией, либо деньгами. И первое – гораздо хуже. Рано или поздно всё доходит и до Телара, и до Койта, и до Харадала, и до Падена.
– Койт и Паден? Это же... материки сверху и снизу от Ордалла.
– Сверху и снизу? Ты говоришь про карту?
– Да. На карте они сверху и снизу... На юге и на севере.
– Где ты видела карту? Карты очень дорогие.
– На одном корабле.
– Понятно. В общем, если слухи доходят туда, считай, всё плохо. Кирио трясутся над репутацией, как родители кирьи – над непорочностью дочери. К слову, тут тоже репутация важна. Отсюда и эти пьесы, про то, как родители подстраивают свидания наедине.
– У вас тут всё очень сложно.
– У нас – это в Теларе. Я из Телара. Хоть я и живу тут уже семнадцать лет, но всё равно считаю Телар своей родиной.
– Точно. Я забыла. Прости.
– Да не извиняйся. Иногда я тоже уже забываю. Хотя всё равно путаю стороны света...
Они помолчали, и Аяна прилегла рядом с Киматом. Через небольшие окна было видно тёмное небо. Масляный светильник коптил.
– Мне говорили, что летом тут очень светло.
– Да. Светает очень рано. А темнеет к десяти.
Аяна закрыла глаза и попыталась представить летний вечер.
– Аяна, проснись! Кирио легли спать! Пойдёшь с нами?
Она повернулась, зевнула и разлепила глаза. Перед ней стояла Чамэ и девушка с кухни, чьего имени она не знала.
– Легли спать? Уже?
– Это ты легла спать. Уже. А они сидели долго. На женской половине все точно легли, а значит, девушки свободны. Ты пьёшь вино?
– Иногда. Но сегодня не буду, – покачала Аяна головой. – Не-не.
– Ну ладно. Нам больше достанется. Пойдём.
– Я принесла твой плащ.
Аяна наклонилась к Кимату со светильником. Он спал крепко, и она выпрямилась, поднимая кемандже.
Дорожка негромко хрустела мелкими серыми камешками под их шагами. Было почему-то тепло, а ещё она вдруг снова почувствовала тот весенний ветер на лице, который она уже ощущала, когда ехала на Таште по лугам. Откуда? Какая весна в начале февраля?
– Вот тут. Заходи.
Сарай для упряжи был просторным. С одной стороны, у ворот, стояла телега, а в тёмном дальнем углу – накрытая грязноватыми полотнищами повозка необычной формы. Аяна подошла и приподняла угол покрывала, и лакированная поверхность блеснула, отражая светильник.
– Это дорожная карета, – пояснила Иреса. – В ней даже можно спать. На постоялых дворах перекладные лошади, и кир ездит в этой карете, когда ему нужно в город. У неё такие штуки, чтобы не трясло.
Такие штуки, чтобы не трясло! Аяна мечтала о рессорах, когда Ташта попеременно с кобылой Верделла тащил их повозку по Фадо, по тамошним странным дорогам. Вверх-вниз. Кемандже. Девушки плачут, госпожа.
Аяна размяла шею. Перекладные лошади могли бы довезти её до Ордалла довольно быстро. И тогда она придёт к Конде, и наконец увидит Лойку, и они поедут искать Верделла. Но у неё нет денег на перекладных, а ещё некуда девать Ташту.
– А знаете что? Давайте-ка я вам сыграю.
Она села на какую-то небольшую бочку и настроила кемандже, потом взяла смычок.
– Вы хотите грустное или весёлое?
– Давай весёлое!
Девушки разлили вино по кружкам и сидели, отпивая маленькими глоточками.
Она сыграла все весёлые песенки, которые знала. С рубашкой Конды под струнами кемандже больше не заглушала её голос. Они пели вместе, на два голоса, но кемандже пела свою партию без слов.
– Ты хорошо играешь. А знаешь про вдову?
– Да что это за песня такая? Меня все про неё спрашивают, но я её ни разу не слышала! Пирим, Иреса, напойте мне её, наконец!
– Аяна, она очень... ну... В общем, не надо, – сказала Чамэ. – Не знаешь, и не надо. А вам, девушки, должно быть стыдно.
– Да ну тебя, Чамэ. Вот только не надо нам тут рассказывать, что ты, взрослая женщина, не думаешь об этих вещах.