Синеволосая ондео (СИ) - Иолич Ася. Страница 41

Он, похоже, был готов расхохотаться. Вдруг он поднял руку и положил ей на талию, делая шаг к ней. Рука скользнула ниже. Потом слегка сжалась.

– Ты изобретательна. Умеешь заинтересовать.

Аяна скрипнула зубами. Это омерзительное недоразумение надо было прекращать. Её начинало потряхивать. Мерзко, мерзко. Надо остановить его.

– Стамэ.

Она прошипела это сквозь зубы, вложив всю ярость. Какого чёрта он вообще коснулся её? Что там говорил Харвилл про её брови?

– Ме лин Пай Аяна. Эйме мате тин мару ат эрда Пай. Стамэ.

Сработало. Он отскочил. Его рука отдёрнулась так стремительно, что Аяне показалось, будто он этим движением оторвёт и кусок платья, который стиснул. На его лбу моментально выступили капли пота.

– Кира, я... – он беспокойно качал головой. – Ты мать ребёнка из рода... рода Пай?

Дулар глядел на неё испуганно и непонимающе, а она стояла, как госпожа Кано. Разгневанная госпожа Кано.

– Прости, – сдавленно сказал он.

Аяна видела, как он колеблется. Теперь уже он не знал, что делать. Он, казалось, исподтишка озирается, выбирая, в какую сторону сбежать.

– Кира, я не думал... Я посчитал тебя актрисой... Я думал, ты играешь со мной, притворяясь невинной... Как я могу вымолить прощение?

Он говорил умоляюще, и она вспомнила, как Конда и Верделл вцеплялись в волосы, когда у них был такой вот тон.

– Я тысячу раз виноват перед тобой. Прости. Хочешь, я встану на колени? Скажи лишь, мы можем как-то замять это дело? Может, тебе нужна помощь в дороге?

Аяну охватило мучительное чувство нерешительности. Он предлагал ей деньги. С деньгами ей будет гораздо проще. Но это будет означать, что она согласна, чтобы её трогали... за деньги. Это было омерзительно.

– Нет нужды, – сказала она, передёргиваясь от воспоминания о Тави, который предлагал ей содержание. – Просто не приближайся ко мне больше никогда.

Она сделала движение к дому, и он отскочил, уступая дорогу. Госпожа Кано, гордая, прямая, она шла с бесстрастным лицом, едва искажённым отвращением.

Она не солгала ему. Она не играла. Она была матерью ребёнка из рода Пай. Она была ею так же, как была когда-то просто Аяной из швейного двора олем Лали. Насчёт киры, конечно, это было преувеличение, потому что тут, в Арнае, их с Кондой союз, скреплённый словами в долине, не значил ровным счётом ничего. Он имел здесь такое же значение, как женитьба Верделла на девушке с островов Ласо, которую привели ему и сказали: «Это твоя жена». Но там, дома, Конда всё же говорил ей те слова.

– Он мой муж, – сказала Аяна вслух.

Что-то смущало её. Неужели это неправда, неужели она лжёт себе? На душе было неспокойно. Почему она вообще думает об этом, хотя её только что, как говорит Ригрета, лапал этот человек, который ей в отцы годится?

Там, в доме, спал её сын. Она поднялась по крыльцу в дом, потом спустилась под большую лестницу и прошла по «опасному» коридорчику, свернув налево, в женскую половину для катьонте, задумчиво разделась и легла рядом с Киматом, обнимая его, сонного, маленького, горячего, и он во сне повернулся и прижался к ней.

31. Сладкий персик или орех кеста

– Ну что, птички мои, пора вставать, – прощебетала Ригрета. – Вы что заспались-то? Завтрака всё равно не будет. Там Кадиар собрал в дорогу съестное. Поднимайтесь, поднимайтесь!

Анкэ жмурилась, растирая лицо. Она свесила босые ноги с кровати, касаясь пальцами пола.

Аяна лежала, открыв глаза и не шевелясь, и рассматривала штукатурку, поцарапанную деревянным изголовьем кровати в том месте, где они соприкасались.

– Угомонись, – сказала Чамэ. – И без твоего щебетания тяжко.

Она тоже села, свесив ноги и оправляя подол нижнего платья. Ригрета шелестела по комнате, напевая какую-то весёлую мелодию, потом села на свою кровать.

Аяна перевела взгляд на тёмную макушку Кимата и моргнула, потянулась и встала.

– Аяна, а чего ты вчера так рано ушла? – бодро спросила Ригрета. – Там угощали неплохим вином.

Аяна погрызла нижнюю губу, придерживая её пальцем.

– Да что-то там было скучно.

Она потянулась ещё раз, потом вспомнила вчерашнюю ночь, нахмурилась и сама удивилась своему спокойствию. Но произошедшее надо было прояснить. Впереди долгая дорога, кто знает...

– Ригрета, а как надо вести себя при мужчинах, чтобы это не приняли за... за поощрение?

– Смотря кому и с кем.

– Аяна, что-то произошло вчера? – спросила Анкэ подозрительно.

Аяна помотала головой. Ей сейчас не хотелось обсуждать это с Анкэ.

– Ничего особенного. Я так, на будущее спрашиваю. Девушка и какой-нибудь кир. Чего стоит избегать, чтобы он не подумал лишнего?

– Ну, тут всё просто, – рассмеялась Ригрета. – С катьонте ведут себя попроще, и катьонте обычно просто помалкивают и смотрят в пол. С севас примерно так же, но какие дела могут быть у кира с женщиной или девушкой из севас? А если это кирья, и если уж они умудряются встретиться так, чтобы их не застали наедине, то с её стороны бывает достаточно и одного взгляда. Понимаешь, тут такое дело... Мужчины не избалованы вниманием дам. Я имею в виду кирио. У них нет доступа до женщин своего положения, пока они не женятся, а связи с катьонте, если всплывают, порицаются и осуждаются обществом. И в результате мужчины кирио всё время только об одном и думают. Жестоко, да?

Она глянула на Чамэ, закатила глаза и положила ногу на ногу.

– Не смотри так на меня, Чамэ. Мы не какие-то городские кирьи, которые об этих вещах и подумать боятся. Катьонте одного дома рассказывала, что их юная кирья, когда у неё начался лунный цикл, чуть не обезумела, думая, что она умирает, раз у неё пошла кровь. Я из деревни, и отец разводил овец и лошадей. Почему я должна смущаться? Это естественная потребность мужчины. И она очень, очень сильная. Кому, как не мне, это знать? Иначе они бы и не платили такие суммы за невест.

– Я и не говорю, что ты должна смущаться. Но тут Аяна, а она не такая развращённая, как ты.

– Аяна замужняя женщина. У неё ребёнок, – сказала Ригрета, подняв бровь.

– Это не означает, что она развращённая. Некоторые не теряют скромности и в браке. Они сдержанны и знают, где границы приличий.

Аяна на миг вспомнила, как Конда стонал «Стамэ, стамэ», когда она однажды уж слишком увлеклась, и у неё защипало лицо.

– Я не кирья, – пожала она плечами. – Я тоже из деревни. Как можно не знать об этом всём? У нас об этом ещё и рассказывают в учебном дворе. Парням и девушкам. Ну, не прямо всё... Так, некоторые основные вещи. И наши мужчины не пугаются, когда видят, что у жены начались женские дни. Это как-то... ну... естественно, что ли.

– Это можно увидеть, только когда живёшь и спишь вместе, – сказала Чамэ. – Если же ты из кирио, и муж посылает за тобой, то ты можешь просто сказать, что день неподходящий. Ему необязательно знать подробности. Он же не гватре... не лекарь. Кирио не разводят лошадей. Некоторые вообще только через несколько лет брака узнают... подробности всего этого. В каком-то смысле это правильно.

– Я не вполне согласна с тобой, но речь о другом. В любом случае, когда юная кирья слишком близко, мужчина вряд ли сможет остановиться, – сказала Ригрета. – Нужно обладать просто невероятнейшей силой воли и очень сильно дорожить своей и её честью, чтобы, будучи годами лишённым женского внимания, быть способным устоять перед ней. Перед юной, невинной красоткой. Любой знак внимания с её стороны может быть расценен как поощрение, потому что кирью обычно воспитывают очень, очень скромной. С ней не говорят на эти темы, чтобы не развратить. Харвилл же говорил тебе... Ей нужно преодолевать себя, чтобы просто посмотреть в лицо мужчине, и мужчина об этом прекрасно знает.

Ригрета изобразила невинное лицо. У неё вышло настолько хорошо, что Аяна оторопела.

– Ничего себе, – сказала она. – Как ты это делаешь?

– Тебя изобразила.

Аяна покачала головой.

– У меня не такое лицо.