Единственная. Твоя (СИ) - Мун Эми. Страница 7
— Ой…
Сердце сделало кульбит и рухнуло на дно желудка. У края тропинки за толстым стволом кедра стоял медведь!
Надо бежать. Нет! Нельзя бежать! Он же в один прыжок догонит и шею свернет. Боги! Откуда?! Тут же ещё секунду назад никого не было! Или она просто не заметила, увлечённая мыслями.
А по спине холодный пот градом. Липкий такой, противный. И голос пропал, только дыхание рвет со свистом.
Любава до боли сжимала ручку ведра. Бросить его надо. Не поможет, только мешаться будет. А дом в жалких двадцати метрах. Успеет ли? Сходила за водой, называется….
Медведь тоже не двигался. Застыл у дерева лохматой громадиной и смотрел прямо на нее. Глаза в глаза.
Точно сожрать хочет, вон как дышит, бока ходуном, а влажный черный нос тянет воздух глубокими порциями. Почему не двигается? Примеряется для рывка?
В голове проносился один вопрос за другим. А ноги намертво к земле приклеились. Вздохнуть боязно, не то что пошевелиться.
Медведь тихонько фыркнул и совершенно неожиданно лег на живот. Положил лобастую голову на лапы и вдруг вздохнул. Да так тяжко! Наверное, брови у нее к затылку сползли — ему плохо, что ли?!
Но разбираться Любава не стала. Раз лег, значит, фору дал. Она тихонько попятились, каждую секунду ожидая, что зверь вскочит и бросится следом, но медведь не двигался. Только смотрел.
Шаг, ещё шаг… На четвертом она не выдержала, повернулась и опрометью бросилась под защиту дома. В ушах ветер засвистал.
Дверью так хлопнула, что чуть совсем не сломала. Двинула засов, привалилась к шершавым доскам и тихонечко на пол сползла. В груди ломило от боли, и сердце такие кренделя выписывало — вот-вот через горло выскочит.
— Любавушка? — голос Рады звучал тоненьким писком где-то там, далеко. — Ты чей-то?
— М-м-ме-е-едведь, — проблеяла полушепотом.
И за кулон схватилась. Прижала к дрожащим губам до отрезвляющей боли. Неужели сбежать удалось? В поле зрения показался серый подол. Вышивка по канве странная, славянская такая.
— Ну и?
И?! Какое такое и? Там медведь! Здоровая лохматая животина, которая легко может прогуляться по деревне! А тут, наверное, дети есть!
Но на ее ошалевший взгляд Рада только засмеялась тихонько.
— Не тронет этот медведь, не трясись так.
И вот тут Любава поняла, что ничего не понимает вообще. Дикий зверь не тронет?! Бред горячечный. Или она бредит?
— Он… он что, ручной?
— Можно и так сказать, — кивнула Рады. — Рос здесь. Вот прям с младенчества голозадого.
— Боги… — тихонько выдохнула Любава.
Ручной! Ну точно! Поймали охотники в лесу медвежонка и выкормили. Или сиротинку нашли. Мало ли случаев таких. Вон в Москве любители экзотики кого только не растят. И тигров, и крокодилов. А тут — медведь.
— Предупредить не могли? — упрекнула, вытирая выступивший на лбу пот. — Я чуть на месте не преставилась! Думала, сейчас кинется. Я ведь чужачка!
А Рада нахмурилась вдруг.
— Ты эти мысли брось. Какая такая чужачка? От страха соображать перестала? Наша ты. К корням своим вернулась. Тут твои родители жили, родня твоя жить продолжает. А ты — чужачка!
Любава все-таки поднялась на дрожавшие ноги.
— Простите. Я в том смысле, что мой запах для зверя незнаком. Он дышал тяжело, — припомнила, как жадно и часто вздымались медвежьи бока.
— Дышал и дышал, что уж тут, — отмахнулась Рада. — Теперь вот знаком. Ну, где ведро-то? Эх, жди тут. Я сама схожу.
Ну нет! Любава оправила одежду и сунула кулон под кофту.
— Давайте вместе?
Старушка пожала плечами. По всему видно, зверя она совсем не боялась.
С некоторой опаской Любава заходила за дом. Мало ли, животное рядом бродит? Но нет. Кажется, медведь ушел. Сдались ему всякие нервные приезжие. Лес вокруг тихонько шумел, и ничто не выдавало рядом хищника.
— Как вы живёте? — поежилась, оглядывая деревья и зелёный ковер мха. — Звери вокруг дикие, никаких благ цивилизации.
— От этих благ на сердце мрак, — тихонько засмеялась Рада. — Электричество тут имеется — на речке не так далеко генератор стоит. Баня куда лучше ванны, ну а отхожие места подальше ставим. Септик, все по уму, чтобы и лесу не вредно. Но это небольшая плата за чистоту в душе.
И, предупреждая ее удивленный возглас, пояснила:
— Ложка дегтя бочку меда портит, Любавушка. А один мерзавец испоганит жизнь десятку добрых людей. В большом же городе их не один и не два. Но хуже того, погань легко наверх выплывает и множит заразу. Пороки ведь они такие — малую трещинку в людском сердце найдут и корни пустят. А злоба и раздражение — так хуже цепучего репья день забьют. Вот и приходится или сердцем каменеть, или научиться отгораживаться. Жизнь в уединении — один из способов
— Тогда почему мама с папой уехали? Их ведь никто не гнал.
— Про это им ведомо, не нам. Но знай: ты имеешь такое же право тут жить, как и Варвара. Да что там! Иные поселенцы вообще посторонние — город на лес поменявшие. Если человек добр, ему везде рады. А вот и ведро.
Любава кинулась подбирать брошенную посудину. Рядом во мху виднелись примятости — следы медвежьих лап.
— Ишь ты, нос любопытный, — проворчала Рада. — Идём, пыль сама не разлетится.
— Где ты был?!
Голос Варвары дрожал от ярости. Того и гляди в глаза кинется когтистой кошкой. Данияр прошел к полкам и выбрал там полотенце. Надо бы в баню сходить.
— В лесу, сама ведь знаешь.
Воздух в комнате трещал от напряжения. А по бокам словно тени зашевелились, выползли из всех щелей и углов.
На обнаженные плечи легли две горячие ладошки, но встряхнуло так, словно куском льда провели.
— А помнишь ли ты клятвы, муж мой? — нежный голосок как по щелчку пальцев превратился в медовую патоку. А на его дне угроза иглами щерится.
Данияр обернулся и глянул на жену. Варвара голову не опустила — смотрела с вызовом.
— Всю до последнего слова. И ты вспомни.
Девушка отшатнулась. Открыла рот, но тут же и захлопнула — возразить было нечего, а Данияр бросил на плечо полотенце и пошел во двор. Воздуха свежего глотнуть.
Глава 6
«Моя. Только моя, слышишь?» — горячие ладони скользили по бедрам, сминая подол тонкого платья.
Любава жмурилась от бьющего в глаза солнца. Полной грудью вдыхала сладковатый запах лесных трав и крепкого кедра с горчинкой янтарной смолы. Вкусно! Всем телом потянулась выше и зарылась пальцами в растрепанные русые волосы. Такие густые! А другой рукой огладила литые мышцы плеч, оставляя крохотные бороздки-отметины.
Мужчина дышал тяжело и часто. Вздрагивал весь — горячий и мокрый, как в лихорадке. Целовал глубоко, с напором. Короткая борода щекотала и немножко кололась.
«Так вкусно пахнешь, единственная моя. Век бы дышал!»
Под нежным давлением ноги сами разошлись шире. Любава коленями сжала крепкие мужские бедра, а внутри все сводило обжигающим желанием. Таким ярким, сладким… До стонов и счастливых слез.
«Хочу тебя… — шептала торопливо и жарко. — Иди ко мне, Данияр…»
— Черт!
Любава подскочила на печке так, что чуть лбом о потолок не треснулась.
В груди птичкой билось сердце, а между ног стягивало таким напряжением — хоть в прорубь ныряй, и то не поможет.
— Черт, — прошептала, хватаясь за кулон. — Чтоб тебя…
Приснится же! Бред сивой кобылы.
«На новом месте, говорят, жених видится», — засмеялся в ушах голос Рады.
Любава так и перетряслась. Провела дрожащими пальцами по глазам, стряхивая остатки горячего сновидения, а кожа вся ознобом изошла.
Да нет, глупости. Первую ночь она у Рады ночевала и не снилось ничего, а тут… Тут просто расшалившаяся фантазия.
Кое-как она выбралась из постели и подошла к стоявшему на столе кувшину с водой. Но умывание не помогло, щеки полыхали таким жаром, что казалось, сгорят сейчас.
А на бедрах до сих пор чувствуется прикосновение приятно шершавых пальцев. Полыхают огненными клеймами, будоража сладкие воспоминания тяжести мужского тела и вкусного запаха.