Университет языков (СИ) - Андреева Александра Сергеевна. Страница 77

На курок нажимал их помощник, он работал шофёром в доме Каэди. Он был виновен меньше всех, он просто выполнял приказ. Перед тем, как убить, я сказал ему, что мы должны отвечать за приказы, которые выполняем. Он понял и вспомнил, — на губах Эридана появилась чёрная улыбка. — Оставались Паркус и Руди Каэди. Вечером они должны были ехать на торжественный приём. Спрятав тело, я занял место шофёра, сказав, что тот заболел и я подменю его. Я отвёз их на приём и ждал в машине. Пошёл дождь. Такой, как сегодня. Ничего не было видно, кроме тонких струй на окне. Через несколько часов они вернулись — красивые, счастливые и немного пьяные. Я с раскрытым зонтом проводил их до машины, чтобы Руди не намочила своё дорогое платье. Всю дорогу она, смеясь, обсуждала с мужем присутствовавших на приёме. Когда мы подъезжали к мосту, я нажал кнопку — теперь дверцы машины нельзя было открыть. Паркус спросил, что я делаю. Я снял фуражку и обернулся к ним. Руди вспомнила первой. Я понял это по глазам. Их затопил ужас, она схватила мужу за руку. Она уже знала, что умрёт. Я повернул руль, и машина, ломая старые перила моста, полетела в реку… Под водой можно долго не дышать, если хочешь, чтобы другие задохнулись раньше. Мне уже не хватало воздуха, но я остался с ними до конца. Когда руки, пытающиеся дотянуться до меня, опустились, я выбрался наружу и поплыл вверх.

Потом я сидел на берегу. Дождь падал в реку, словно пытаясь достучаться до тех, кто лежал на дне. Но их уже нельзя было разбудить…

Он закрыл лицо руками.

Ниа расширившимися глазами смотрела на Эридана. Она ещё не понимала, почему это так ужасно, просто чувствовала: случилось что-то непоправимое.

— Эридан… — она обняла его, пытаясь защитить, сама не зная, от чего.

Но он быстро отстранился и заглянул в её глаза. И тут Ниа поняла — его мучили не раскаяние в совершённом преступлении, не страх наказания, а что подумала бы о нём Сорора.

— Она всё равно бы любила тебя, — прошептала девушка.

А он продолжал смотреть на Ниа, до капли выпивая из глаз её прощение. Потом спрятал лицо на груди.

Ниа гладила его дрожащие плечи и тихо повторяла:

— Бедный мой, бедный…

Серый дождь монотонно стучался в окно, глубокие ночные тени ложились вокруг двух людей, освещённых неярким светом настольной лампы.

Немного придя в себя, Эридан посмотрел на Ниа, желая ещё раз убедиться, что ничего не изменилось. Она была такой же, как и всегда, только взгляд стал тяжелее.

— Ты сказал профессору Сатабиша и… Солусу? — она ещё не научилась произносить вслух его имя.

— Профессору сказал. Когды вы приезжали ко мне. Без подробностей, но сказал…А Солусу не надо было ничего говорить, он и так понял, что это я сделал. Он многое понимает, правда, иногда ведёт себя, как тупица…

Ниа подумала, что примерно то же самое Солус сказал про Эридана.

— Можно, я останусь у тебя? — попросил он.

— Конечно, можно, — она подоткнула края пледа и хотела погасить лампу.

— Нет, оставь, пожалуйста. Сегодня так темно…

Ниа послушно убрала руку и легла рядом с ним. Закрыв глаза, она вспоминала звёзды, о которых рассказывал ей отец, и молилась, чтобы хотя бы одна из них приснилась Эридану.

***

Больше они не говорили об этом. Для Ниа рассказ Эридана стал ещё одной комнатой в коридорах памяти, дверь куда лучше не открывать. Как всегда, помогала работа. Девушка готовила последнее праздничное занятие, подписывала у заместителя ректора дипломы для ребят, учила слова языка Аин, помогала делать Рои домашнее задание, гуляла с Хаски… Дела спасали от мыслей. Кроме страха за Эридана, к ним прибавилось ещё отчаянное нежелание прощаться со своими студентами. Она даже представить не могла, что придёт в следующий понедельник в класс и не увидит ребят. За этот год они стали почти семьёй. У Ниа не было младших братьев, но она всегда представляла их такими.

Учительница десятки раз репетировала свою торжественную речь. Но, вручив дипломы об окончании курса лабрийского языка, поняла, что не может ничего сказать. Все слова вдруг куда-то исчезли. Ниа растерянно смотрела на ребят, словно они были преподавателями, а она — студенткой.

Антос смущённо качнул воздушный шарик, приклеенный скотчем к стене. Тэрос печально разглядывал свои колени. Даже Анемос, всегда о чём-то болтающий, сегодня молчал.

— Мы хотели… мы хотели сказать вам… — Элафос волновался сильнее, чем на экзамене, — мы хотели поблагодарить вас… Вы помогли нам узнать много слов, но такого слова, чтобы выразить, как мы вам благодарны, мы, к сожалению, ещё не выучили. Может быть, его вообще не существует. Поэтому мы скажем просто спасибо.

— Ребята… — у неё защипало в глазах.

— Мы очень хотим дать… подарить вам что-нибудь, но сейчас у нас ничего нет. Но когда мы увидим вас в следующий раз, мы обязательно…

— Да мне ничего не нужно! — замахала руками Ниа. — Я тоже хотела сказать… Я очень рада, что у меня были такие ученики, как вы! Я хотела бы сделать для вас больше! Извините, я не всегда была хорошим преподавателем, я сама ещё мало знаю… Спасибо вам за всё! Я вас очень люблю… И давайте есть торт…

Они пили горячий чай с мятой и вспоминали год, проведённый вместе. Анемос снова говорил, не умолкая, и его слова заставляли всех смеяться. Потом зашёл Байюлу с фотоаппаратом. Правда, не меньше объектов для фотографирования его привлекал кусок торта. В два часа, когда занятия у других студентов закончились, они привели Нубеса. Юноша робко пытался объяснить, что заместитель ректора будет сердиться, если застанет его не за работой. Но Байюлу весело похлопал его по спине:

— Не волнуйся, я скажу, что ты мне помогал фотографировать!

Посмотрев на острые лопатки Нубеса, торчащие даже сквозь старую мантию, Ниа положила ему целую горку салатов, два торта и налила большую кружку мятного чая.

— Жалко, что вы уезжаете… — грустно произнёс он.

Элафос хотел как-то подбодрить друга, но не мог найти слов. Он знал, Нубесу некуда возвращаться.

Они поели, поговорили, снова поели, потом Элафос взял гитару.

Вечером пришли Рои с Байри и Мэт с Рейчел. Между ними бегал Хаски.

За облаками село невидимое солнце, а из аудитории всё лились мягкие светлые звуки. В дождливом сентябре ребята из Матара пели о вечном лете.

Поезд до Садалмелика уходил в субботу днём. Несмотря на неприветливую погоду, решено было отправиться до станции пешком.

— В Матаре говорят: «Всё должно заканчиваться так, как начиналось», — объяснил Элафос. — Кроме того, у нас мало вещей.

Вещей у них, и правда, было мало.

Утром пришли попрощаться студенты. Они пожимали друг другу руки и произносили слова на незнакомых языках. Но сегодня перевод был не нужен.

— Я тоже хотел пожелать вам счастливого пути, — произнёс по-матарски ласковый голос.

— Профессор! — обрадовались ребята.

Окружив Хидори, они смотрели на него своими тёплыми карими глазами и улыбались. Он сказал что-то каждому из них, и свет в глазах юношей стал совсем летним.

— Мы никогда вас не забудем! — пообещал Анемос.

— «Никогда» слишком длинное слово, но спасибо, — улыбнулся Хидори.

Попрощавшись, он уже собирался уйти. Вдруг Элафос снял с шеи амулет и протянул ему.

— Говорят, это кусочек рога Хозяина Лесов. Когда чужеземец убил Хозяина Лесов, он отрезал его рога и увёз в свою страну. В Матаре осталось только несколько таких кусочков. Они помогают нам смириться с утратой.

— Это слишком дорогой подарок, — печально сказал Хидори. Он знал, что отец Элафоса умер. Наверное, этот талисман защищал юношу от боли.

— Такой же дорогой, как и тот, что вы подарили мне, — ответил Элафос на языке Аин.

Хидори пристально посмотрел на него, потом надел амулет и спрятал под рубашку.

— Спасибо.

Провожать ребят отправились Ниа и Хаски. Дождь закончился, но небо по-прежнему закрывали плотные серые тучи. Дорога оказалась длиннее, чем обычно. Приходилось часто сворачивать с «короткого пути», чтобы обойти огромные лужи. Неосторожное движение — и с ветвей летели за воротник крупные капли. Но ребята почти с упоением вдыхали прохладный воздух — скоро им придётся забыть о холоде, осени, снеге… Хаски с громким лаем гонялся за последними бабочками, а Ниа старалась поглубже спрятать свою печаль.