Чебурашка (СИ) - Ро Олли. Страница 67
— Ты же родишь, когда мы забеременеем? — спросил Матвей, пока я разомлевшая от плотской любви, уютно лежала на сильном загорелом плече, и от трогательной надежды, робко прозвучавшей в голосе этого большого во всех смыслах мужчины, сжался желудок.
Случилось это примерно после нашего третьего акта безудержной плотской любви. То есть в тот же день. Вопрос был вполне логичный, учитывая факт, что мы вообще никак не предохранялись. И, к слову, не потому, что ни один из нас не усвоил уроков прошлого.
Я, например, знала, что очередная беременность легко не дастся. Об этом меня предупреждали врачи еще после первых родов. А в те дни, надо сказать, идея когда-нибудь родить вновь казалась мне верхом сумасшествия. Да и с возрастом здоровья отнюдь не прибавилось. Не будем забывать, что я уже давно не девочка. Хотя, по нынешним меркам, вроде и старородящей пока не считаюсь.
Матвей же (о, в этом даже не приходилось сомневаться) решил не предохраняться сознательно. Мы много говорили в последнее время, в том числе о прошлом и о планах на будущее. Удивительно, что, слушая рассказы о маленьком Степе, никаких укоров в мою сторону Соколовский не выказывал, однако в глазах читалось просто вселенское разочарование от того, что детство его сына, его первенца, безвозвратно прошло мимо и Матвею уже никогда не стать частью этой истории. Он хотел детей. Сознательно. Был готов к этому физически, морально, финансово. Следовательно, и стремился.
Однако, решившись быть честной до конца, я призналась, что в этот раз над продолжением рода придется очень серьезно постараться. И не факт, что получится. Стоит ли говорить, что после подобного заявления через несколько дней меня обследовали вдоль и поперек в лучшей клинике города. Ничего нового не сказали, шансы на естественное зачатие давали, хоть и не большие. Выписали кучу препаратов и витаминов, хоть я и не собиралась сию же секунду приступать к созданию маленьких соколят, но при этом весьма откровенно намекнули, что в случае отрицательного результата через год ждут нас на процедуру ЭКО.
Однако, Соколовский, не унывал, наивно полагая, что справится сам, без каких-то там белых халатов с пробирками. Я разубеждать не стала, с этим справится время. Но, чтобы не расстраивать Матвея, лекарства приобрела и даже начала принимать.
И нет-нет, да и в мою голову начали просачиваться мечты о крошечной девчушке с синими глазами. О сотнях прекрасных кукол, в которые мы с ней будем играть. Об одинаковых платьях, что так популярны теперь повсюду. О том, какой маленькой принцессой она будет расти, окруженная всесторонним вниманием и любовью. И много-много других вполне четких и ярких картинок счастливого будущего.
Сжимая в руке новенький смартфон, подошла к зеркалу, вгляделась в отражение. Голова перебинтована, но глаза восторженно блестят. Никак не могла поверить, что сделала это. И в равной степени недоумевала, почему тянула столько времени.
Неделю назад мне провели отопластику. На самом деле один из первых вопросов, который задала мне мой психолог, был о том, почему я не отправилась на коррекцию формы ушей раньше. Это совершенно несложная и недорогая в общем-то операция, доступная сейчас едва ли не в каждом городе. Проводится она начиная с шести лет (даже рекомендуется в детском возрасте для избежания психологических травм). Взрослым достаточно местного наркоза. Длится всего полтора-два часа.
Психолог искренне недоумевала, зачем каждый божий день самоотверженно нести на себе бремя Чебурашки, обрастать комплексами и терпеть издевательства, если так легко избавиться от этого незначительного, но весьма проблемного изъяна. И я сначала даже не нашла, что ответить этой молодой красивой женщине.
Конечно, я задумывалась о пластике. Втайне даже мечтала. Почему втайне — спросите вы, да потому, что подобный поступок казался мне проявлением слабохарактерности и малодушия. Будто мечтами о нормальных ушах я сама становлюсь на одну ступень с теми, кто издевается и травит, высмеивая внешность, не замечая собственной аморальности.
Мама растила меня в условиях своей безусловной любви, утверждая, что внешность в человеке — не главное. Она искренне считала, что я преувеличиваю проблему лопоухости и мне не стоит обращать внимания на глупые шутки со стороны окружающих.
Может быть, маме, красивой от рождения, было совершенно невдомек, что может ощущать человек, обладающий тем или иным уродством. А может, она просто смотрела глубже и не замечала пороков во внешности окружающих, а тем более в собственном ребенке, каждую молекулу которого она любила и считала идеальной.
После трех месяцев терапии, и кардиолог, и даже невролог дружно признали меня достаточно здоровой и дали добро на пластическую операцию. Никто из близких не счел затею глупой и не стал отговаривать, хотя, например, Тамара открыто заявляла, что я лишаю себя изюминки. Но знаете, я этого изюма наелась на всю жизнь. До тошноты. До аллергии.
Матвей сказал, что любит мои уши, но прекрасно понимает мотивы. И если этот шаг сделает меня счастливее, то он поддерживает такое решение, тем более что здоровью при этом ничто не угрожает. Через несколько дней мы уехали в Москву, где меня и прооперировали.
Улыбнувшись еще раз отражению, набрала сына.
— Степочка, привет! Как дела? Что делаешь?
— Да, мам, привет, — в трубке раздался тяжелый, я бы даже сказала мученический, вздох, — Дела хорошо. В принципе за три часа с твоего последнего звонка ничего не изменилось. Собираюсь на тренировку.
Да-да. Без любимого спорта сын очень быстро заскучал. И после не очень продолжительного бунта вернулся в спортзал к Михалычу. Но, к моему великому счастью, строить карьеру на ринге по-прежнему не собирался. Вот уже второй месяц Степа посещал репетитора — расширял знания и умения в черчении, а еще записался в художественную школу. Оказывается, одним из вступительных испытаний является рисунок и, пожалуй, именно он больше всего вызывал сложностей. Однако, несмотря на это, твердое намерение поступать в архитектурный не пошатнулось.
— Ясно. Ты там не голодный? — знаю, что нет, просто хочу подольше послушать его голос.
— Мам! Боюсь, если бы даже задался такой целью, ничего бы не вышло.
— Ясно, а ты…
— Мам, я тебя очень люблю, правда, но… Слушай, может, вы с папой родите еще одного ребенка? А лучше трех. Честное слово, я уже не вывожу один этой заботы массового поражения.
— Ээээ… — такого заявления я могла ожидать от кого угодно, только не от Степы, а потому заметно растерялась, раздумывая над вариантами ответа. По большому счету тонкости наших с Матвеем взаимоотношений не обсуждались. Сами мы эту тему не поднимали, а другие тем более. Кажется, всех все устраивало.
На самом деле, внутри меня все еще жил страх, что Степа в глубине души отнесется отрицательно к тому, что мы с Матвеем окончательно сойдемся. Поэтому требование сына в срочном порядке родить ребенка, лично для меня прозвучало весьма неожиданно.
— Степ, а ты точно не против наших с папой отношений? Я пойму, просто скажи, как есть.
— Ой, мам… Хватит вам уже по углам прятаться, как маленьким. Я не против. Я очень даже за. В конце концов, какой ребенок не мечтает, чтобы мама с папой жили в любви и согласии. И на счет детей я не шучу. Серьезно. Мне же жить некогда! Как девять утра наступает, так и понеслось! Ты звонишь. Следом папа. За ним дед после утренней планерки. Тамара готовит завтрак из пяти блюд и не выпускает из-за стола, пока я минимум три из них не ликвидирую. Бабка Катя задалась целью скормить мне в ближайшее время все пирожки мира. Михалыч орет, что я жирею и дает усиленные нагрузки. И так весь день по кругу! А стоит пропустить пару звонков и сообщений, как тут же начинают искать с собаками! Я, конечно, понимаю, что это родня и все такое, но я реально замахался! А так, родите пару-тройку бебиков, от меня, глядишь, и отстанут!
— Степа! — не смогла не рассмеяться на гневно-обиженную тираду сына. Я очень даже понимала его, ведь к подобным взаимоотношениям мы попросту не привыкли. Захотелось, конечно, утешить великомученика, но и обнадеживать зазря тоже не честно. — Боюсь, все не так просто, милый. И не так быстро, как тебе хотелось бы. Да и старовата я. Пусть вон молодежь Ашкетовская рожает. Им можно и двоих, и троих подряд.