Последняя воля павших небес (СИ) - Петров Виталий Владимирович "Эльхар". Страница 3

Например, о том, что моя способность исцеления работает также на мне и причём без перерыва, отчего я могу похвастать отличными зубами, кожей без изъянов и довольно хорошим телосложением для своих лет без особых тренировок. Красавец, одним словом. Даже раны и ушибы с меня сходят, как с собаки. И часа не держатся! Это объясняет, почему я ни разу в жизни не болел вообще ничем.

Также, ближе ко второму году нахождения в Рязани, по которой мне запрещено было гулять, я уже полностью научился понимать своё тело и способности к исцелению. С помощью монахов мы даже математическую таблицу сумели построить, и графики относительно болезней и затрат моих собственных сил на исцеление того или иного заболевания. Грубоватая таблица, которая практически не учитывает исключения и погрешности, но хоть такая и уже хорошо.

Например, вернуть зрение незрячему я могу за пять минут, после чего у меня около трёх часов будет кружиться голова и неметь руки. А вот просто чуть улучшить остроту зрения человеку могу за секунд десять рукопожатия и даже не почувствовать ничего.

И таких соотношений у меня много, даже на отдельном листе у меня было всё выписано, чтобы ненароком сознание не потерять, а то были прецеденты, когда я за день умудрялся по десять человек встречать. После таких встреч хотелось лишь спать, уткнувшись лицом в подушку, и позабыть про всех на свете. Благо, что моя способность работает на других людях лишь тогда, когда я бодрствую, иначе могли бы и сверхурочно заставить лечить людей…

Хех, навряд ли конечно, но проверять не хотелось бы.

***

1884 год

Ближе к моему четырнадцатому дню рождению произошло странное. Не обращая тогда особого внимания на то, что первый снег с чего-то начал падать в начале октября, меня вдруг переселили из монастыря на небольшой полу островок у реки в сотне метрах от территории кремля.

Тут раньше была небольшая деревушка, в которой жили работники храмов, но из-за подтоплений всех их пересилили в другое место.

Почему же меня переселили из монастыря и отобрали всё, кроме крестика?

Тут всё довольно просто. Как бы отец Павел не шифровался, но утаить тайну вообще в лице меня он никак не мог, учитывая, что сам дал добро на лечение работников монастыря. А потому с каждым годом различных зевак и крестьян становилось всё больше и больше у дверей храмов. Не секрет, что жизнь у обычного крестьянина в нашей империи не сахар, а потому люди хотели от монахов одного — мгновенное исцеление, которое мог дать лишь некий «святой Александр».

Мог бы я помочь им всем?

Наверное, мог бы, но мой предел — это десять человек в день и то, если заболевания не критичные, а тут оравы ходят ещё какие! Да и лечить некоторых от похмелья не хотелось уже мне. Я такой же живой человек и имею свои желание и потребности, не смотря на учения церкви.

Вот на кой чёрт ты выжрал сомнительное пойло и теперь якшаешься у ворот монастыря и орёшь, что у тебя башка раскалывается?! Был бы такой один, то ладно, но их реально много бывало собиралось и с этим даже полицейские должно не справлялись, которых сюда прикомандировали власти губернии.

Вот и дошло всё до того, что меня такого «святого» переодели в рабоче-крестьянское и переселили на островок рядом с кремлём, прикрепив ко мне двух личных охранников и десяток вооружённых людей в гражданском из рядов охранки местной структуры полиции.

В общем, если ранее у обычных работяг была возможность окольными путями попасть ко мне на приём, то теперь ко мне на встречи приходят лишь те люди, которых одобрит не церковь, как это было раньше, а непосредственно сама власть нашей славной страны. Действует ли так власть местная или же был какой приказ из Петербурга неясно, но оно мне и неинтересно было. Как-будто я мог тогда что-то изменить или поменять? А быть запертым на ограниченной территории и заниматься фактически только лечением — мне уже настолько осточертело, что продлись оно еще пару лет, то я бы с ума сошёл.

Жизнь на островке значительно отличалась от монастырской.

Помимо того, что мне больше не нужно было носить робу со скуфьей на голове, так я ещё был освобождён от посещения храмов и ежедневных молитв! Нет, я конечно же читаю молитвы каждое утро и считаю это нужным делом, но это совсем другое! Ношу свободную одежду, иногда даже питаюсь жирным и свежим сочным мясом! Это немного, но какие ощущения даже от такой небольшой вольности!

Но это не значит, что моё обучение закончилось.

Мои личные телохранители, Андрей и Максым, да и именно через «ы» он просил себя называть, высокие широкоплечие мужики лет тридцати, на вид с густыми усищами, решили из меня воспитать, как они выразились, хотя бы курсанта. Это отвело бы лишнее внимание от нашего островка, да и приказ у них был такой сверху, чтоб меня понатаскать в военном деле и физическом.

А то, как высказался Максым в первый день нашего знакомства:

— Парень здоровый, а изнеженный такой. Блаженный, але ты явно не такий.

Охрана на островке, как оказалось, были весьма набожными людьми, и после небольшой демонстрации моей силы исцеления ко мне стали относиться как минимум с неким уважением.

В мой новый порядок дня включились тренировки от двух уральских казаков и фехтование на палках, где моё исцеление показывало себя в лучшей красе. Ссадины и ушибы стали вещью постоянной. Но это не значит, что отец Павел позабыл про меня. Он приходил по средам и пятницам и занимался со мной церковнославянским языком и греческим, а также изредка приносил разную литературу на русском языке. Учебники, как я выяснил по штампам и отметкам, прямиком из Царскосельского лицея и просто художественную литературу. Вечером было не скучно, одним словом.

После переезда на остров гостей у меня явно поубавилось, но, бывало, приезжали они в любой день недели, уже без воскресного графика, что у меня был в монастыре.

А новые гости были эдакой диковинкой не только для меня, но и для моей охраны. Однажды прохладным майским вечером к нам вместе с отцом Павлом пришёл самый настоящий иностранец, да только необычный. Это был француз средних лет, но не обычный, а карикатурный такой, словно из прошлых веков пришёл. Нелепый цветастый камзол голубого цвета, пышный парик белого цвета с кучей завитушек, а также его лицо было всё измалёвано белой пудрой. Шагал он непринуждённой походкой по тропинке и с улыбкой рассматривал весеннюю грязь вокруг.

Барон Бонье. Только имя его назвали и сказали помочь ему, как и остальным гостям, что я и сделал, после чего не видел эту персону больше никогда в своей жизни. Только в редких подколках на тренировках со стороны Андрея упоминалась внешность этого барона и всё на этом. Другие же гости были по большей части такими же иностранцами, но выглядящие вполне адекватно.

***

1885 год

Этот год мне запомнился несколькими важными событиями.

Во-первых, это крайне суровая зима, даже для России, из-за которой мне приходилось лечить монахов и охрану свою от обморожений и простуд, но это, по крайней мере, окончательно согнало собрание людей возле кремля.

Во-вторых, это приезд самого высокопоставленного человека в нашей стране, выше которого только сам Господь Бог. Александр Александрович Романов. Сам царь приехал ближе к апрелю, когда снег только начал подтаивать, и на роскошной карете проехался по Глебовскому мосту в сопровождении нескольких других карет с охраной, остановившись у самого массивного здания рязанского кремля, Успенского собора.

Тот день был немногим больше суетлив, чем любой другой. Вся моя немногочисленная охрана, включая Максыма и Андрея, впервые оделась в красивые строгие мундиры, а мне просто велели в свою робу облачиться. Царь решил спуститься к нам сюда в грязищи вместе с десятком военных. Снег ещё рано утром мы почистили, мне поблажек не делали, а потому гости в тёплых на вид шинелях прошлись прогулочным шагом, сначала по деревянному мостику через реку, а потом вышли к домикам, где уже мы встречали делегацию из Петербурга.