Распутин наш (СИ) - Васильев Сергей Александрович. Страница 5

По мере приближения дореволюционного агрегата, к тарахтению двигателя добавился скрежет металлических частей и грохот подвески, жалующейся на отсутствие асфальтового покрытия, обилие ледовых наростов и выбоин на проезжей части. Улица озарилась неровным, прыгающим светом жёлтых фар. Тени от сугробов и деревьев ожили, заплясали, словно духи и домовые, дотянулись своими щупальцами до дворцовых окон и канули во тьму также неожиданно, как и возникли. Автомобиль притормозил, сделал поворот и вполз во двор, отфыркиваясь, как морж, и потрескивая, как дрова в камине.

Этот рыдван был лишен не только зеркал, но даже крыши. “Что за сомнительное удовольствие – путешествовать зимой в кабриолете”, – удивился Распутин. Разогнавшись в три шага, он оперся о бамперообразную железяку и запрыгнул на заднее сиденье со стороны багажника. Оттолкнувшись от широкой кожаной спинки, врезался обеими ногами в спины седоков на переднем сиденье. Водитель, озадаченный стремительным приближением руля к переносице, успокоился сразу. Пассажир, перед лицом которого не было непосредственного препятствия, а до ветрового стекла падать дольше, ещё потрепыхался, но сдался под тяжестью аргументов – энергичного постукивания головой о переднюю панель, инкрустированную лакированным орехом.

Четверо подельников, оставленных Распутиным без присмотра, расценили это, как второй шанс, попытавшись немедленно освободиться и даже частично преуспев. Когда Григорий, тяжело дыша, распахнул дверь, держа за ворот шинели тела последних двух фигурантов заговора, Пуришкевич уже снял с себя путы и колдовал над узлом, связывающим в одно целое Райнера и Юсупова. Он успел обернуться, встать в стойку и выставить вперед кулаки, как в английском боксе. Лицо и грудь таким образом защитил весьма грамотно, а нижнюю часть тела – нет. Поэтому удар носком сапога в голень выставленной вперед ноги ожидаемо согнул депутата Государственной думы пополам, а лысая голова оказалась под мышкой Распутина. Резкое движение Григория корпусом вверх и противный хруст ломающихся позвонков лишил “первого монархиста России” возможности предать императора в Феврале 1917-го, нарушить слово, данное Дзержинскому, в 1918-м и бесславно умереть от тифа в 1920-м.

Вид двух новоприбывших нокаутированных тел и быстрое безжалостное пресечение попытки побега произвели на остальную великосветскую тусовку неизгладимое впечатление. И если смертельно бледный англичанин ещё держался – профессия киллера обязывала, то князья стремительно избавлялись от ужина, глядя то на конвульсивно дергающееся тело Пуришкевича, то на Распутина, превратившегося на их глазах в ожившую статую Немезиды. Начать миссию без кровопролития не получилось, но нет худа без добра. Эксцесс на некоторое время лишил оставшихся в живых убийц воли к сопротивлению. Ни по личным ощущениям, ни по историческим данным Пуришкевич никак не тянул на невинную душу, а вот на нечисть, травившую наркотиками солдат и офицеров, на мироеда, наживающего политический и финансовый капитал на войне, походил изумительно.

Погрузка в автомобиль прошла без происшествий. Водрузив на заднее сиденье ватных после всего пережитого Юсупова-Райнера, Распутин освободил великого князя от пут, умыл снегом лицо и усадил за руль, старательно игнорируя лязгающие зубы и трясущиеся руки Дмитрия Павловича. Самостоятельно вести это чудо техники Григорий не рискнул.

– Дима-зайчик у нас хороший мальчик? – заботливо спросил он, устраиваясь на переднем пассажирском кресле так, чтобы контролировать водителя и сидящих сзади, – Дима видел, что бывает с теми, кто не слушает старших? Ну тогда трогай потихоньку, морда великокняжеская и не глупи, чтобы преждевременно не пополнить газеты скорбным некрологом о безвременно почивших. Тут ехать – всего-ничего, не вспотеешь.

Мягкие тонкие перчатки из хорошо выделанной кожи абсолютно не грели руки, зато великолепно ложились на рукоятку приятно оттягивающего карман шубы килограммового Webley Mk VI Райнера. Грудь саднила, но уже не отзывалась на каждый вдох приступом острой, проникающей в сердце боли. Библия-Спасительница лежала рядом, поблёскивая золотым тиснением переплёта. За спиной таял страшный полуподвал Юсуповского дворца, где остались коротать ночь два бессознательных заговорщика, связанные в пучок с тушкой почётного фрика Государственной думы. Неясные черты плана, родившегося при попытке выжить среди убийц, начали приобретать чёткость и логику.

Глава 3. Директива 994

В ожидании известий из Юсуповского дворца, в Петербурге не спалось, по крайней мере, еще одному человеку. Он и его гость, устав нервничать, неспешно потягивали индийский чай и молчали в ожидании известий от агента Освальда Райнера, выполняющего особое поручение сэра Бьюкенена. Миссия разведки и посольство Великобритании незадолго до революции превратились в места круглосуточного паломничества моральных уродов, считающих себя русской элитой. Томный вечер 16 декабря 1916 года по старому стилю, плавно перетекающий в тревожную ночь, исключением не стал. Капитан британской разведки Стивен Алей, как хлебосольный хозяин, не гнушался приятной компании. Всё лучше, чем торчать одному в опустевшей резиденции. Про готовящееся покушение на “святого старца” в Петербурге не знала только венценосная семья, сам Распутин и приставленная к нему охрана. Все остальные члены высшего общества горячо поддерживали или нейтрально помалкивали. Единственное, от чего по старой английской традиции воздержались Стивен и его гость – “говорить в доме повешенного о верёвке”, иными словами – обсуждать персональный состав и роли заговорщиков. В целом же, всем всё было ясно. “Британия рулит” – так сказали бы представители ХХI века.

Для того, чтобы джентльмены начали сами в кого-то стрелять, должны сложиться особые, критические условия, когда промедление смерти подобно. Именно такая ситуация сформировалась в 1916 году, когда в конце туннеля Первой мировой войны забрезжил свет победы. То, что англосаксы представляли себе послевоенный глобус иначе, нежели Германия, Австро-Венгрия и Османская империя – естественно и нормально. С врагами, сидящими в разных окопах, по другому и быть не могло. Интрига состояла в том, что их видение шло вразрез с ожиданиями союзного Петрограда. По замыслу джентльменов, после Мировой Бойни должна остаться только одна империя – Британская. Остальным странам, включая союзников, требовалось навязать вассальный или колониальный статус. Эта доктрина накладывала особый отпечаток на англосаксонскую политику в отношении России, являя собой совершенно невообразимый коктейль из хамства, брезгливости и лести. Царя приговорили ещё в 1914-м, Россию – в 1916-м. Джентльменам оставалось аккуратно проплыть между Сциллой исключения России из стран-победителей и Харибдой сепаратного мира Российской империи с Германией, если, паче чаяния, британские планы окажутся достоянием гласности. Зима 1916–1917 – контрольная точка исполнения задуманного. До этого было слишком рано, потом будет слишком поздно. Перевороты и революции, чтобы быть успешными, должны совершаться “just in time”.

От секретной королевской разведки в Петрограде требовалось проявить всё накопленное столетиями англиканское коварство и изворотливость, чтобы, подкармливая одни и компрометируя другие кланы, неизменно продвигать собственные интересы и, не разжимая дружеские объятия, миллиметр за миллиметром загонять в спину России кинжал хаоса и анархии. Распутин в этом пасьянсе был первой, заметной, но далеко не самой ценной мишенью. В неприметном особняке секретной резиденции МИ-6, замаскированной под магазин колониальных товаров, в сейфе главы Британской разведки Самуэля Хора лежал список из двухсот фамилий российских подданных, приговоренных к нейтрализации в первую очередь, ибо от них зависели порядок и управляемость империи. Ещё один, расширенный – из десяти тысяч фамилий – находился в резиденции посла Британии в России, предназначался для реализации в случае успешного выполнения первой части плана и погружения “северных варваров” в революционную смуту.