Сделка с профессором (СИ) - Краншевская Полина. Страница 104

– Насколько серьезно ее состояние? Есть угроза для жизни?

– Состояние тяжелое, – напряженным голосом ответил доктор. – Но пациентка молодая и крепкая, должна справиться. Сейчас я дал ей необходимые снадобья, погрузил в лечебный сон и наложил исцеляющие заклинания. Теперь для выздоровления ей требуется покой и хороший уход. Думаю, к концу седьмицы, самое крайнее к началу следующей, она придет в себя. Но меня беспокоит еще кое-что.

– Что именно? – выдавил Эдман и тут же прокашлялся, стараясь скрыть волнение.

– Кроме зелья, я заметил следы магического влияния, – с тревогой сказал доктор. – Это особенное колдовство. Я такого раньше не встречал и не могу судить об эффекте. Но оно и сейчас оказывает воздействие на девушку.

– Как от этого избавиться? – глухим голосом спросил Эдман.

– Возможно, кто-то из профессоров академии сталкивался с подобным раньше и сможет помочь. Но я бы не рассчитывал на многое. Магия странная, ни на что не похожая.

В комнате повисло тягостное молчание.

– Ясно, – произнес Эдман, чтобы хоть чем-то заполнить возникшую паузу.

– Я сообщу вам о результатах экспертизы, – сказал доктор поднимаясь. – Если у вас больше нет ко мне вопросов, то я сейчас же займусь анализом.

– Спасибо, доктор Хрюст, – ответил Эдман, провожая лекаря до прихожей. – Я в долгу не останусь.

– Полно вам, максис Джентес, – пожал ему руку лекарь. – Я навещу пациентку завтра.

– Всего доброго.

Эдман вернулся в спальню Сонар, подошел к постели и склонился над спящей девушкой. Солнечный свет проникал сквозь незадернутые шторы, освещал комнату и едва касался ее бледного осунувшегося лица, точно боясь спугнуть навеянный сон. Темно-русые пряди рассыпались по подушке тяжелой волной и сияли в блуждающих по ним лучах, отливая рыжиной. Узкие плечи и тонкие руки соперничали белизной кожи с накрахмаленным постельным бельем.

Перестроив зрение на магическое, Эдман осмотрел Беатрис и понял, о чем говорил доктор. Полупустой резервуар слабо светился серебристыми искрами, целебные заклятия оплетали грудь и голову девушки, но кроме этого, зловещая бронзовая сеть неизвестной магии окружала кольцом ее горло и сворачивалась змеей на сердце. Эдман потянулся к чужеродным плетениям своей энергией, осторожно коснулся и тут же ощутил холод и предупреждающий, пока лишь слабый болевой импульс. Сонар застонала, и ее изможденное лицо исказила гримаса невыразимой муки.

У Эдмана на душе заскребли кошки.

«Что же с тобой сделали, Сонар? – подумал он, больше не пытаясь проверять на стойкость чужое колдовство. – И кто за этим стоит?»

Но ответы на терзавшие его вопросы могла дать только сама Беатрис, и Эдману ничего не оставалось, кроме как ждать ее выздоровления.

Всю следующую седьмицу доктор Хрюст каждый день навещал Сонар и уверял, что пациентка идет на поправку, хотя внешне ничего не менялось. Беатрис лежала и, казалось, таяла на глазах. Приглашенный из столичной академии профессор, специалист по различным видам магических воздействий, осмотрел Беатрис и вынес вердикт, что на дайну наложили древние чары, но как от оных избавиться, сказать не смог. Зато мэтр предупредил, что если попытаться убрать чужеродные плетения, то девушка может не выдержать и умереть. И Эдману пришлось отступиться от задумки разрушить зловредное, колдовское влияние на Сонар.  

Он разрывался между свалившимися на него заботами, связанными с болезнью Беатрис, и обязанностями преподавателя боевой магии в академии. И в конце концов Эдман решил переселиться из преподавательских апартаментов в свой столичный дом. Счастью мединны Вафии не было предела. Она получила возможность не только ухаживать за хворающей гостьей, но и баловать горячо любимого хозяина всевозможными сытными блюдами, в душе считая, что он губит свое здоровье, столуясь в городских трактирах, когда дома его накормят лучше, чем в любом, самом дорогом ресторане.

Лекарь предоставил результаты экспертизы крови, и Эдман с содроганием прочитал о действии обнаруженного зелья. Выяснилось, что оно обладало поистине уникальными свойствами – в разы увеличивало метаболизм, повышало уровень гормонов, порождая неконтролируемое половое влечение и вызывая ощущение эйфории, и, самое главное, усиливало способность накапливать ману.

– Тот, кто сумел создать этот состав, – восхищался доктор, – настоящий гений! Хотел бы я на него поглядеть!

– Я тоже, – с угрюмым видом отвечал Эдман, рисуя в воображении живописные картины того, для чего Сонар поили таким чудо-средством.

– Но знаете, что самое удивительное?

– Что?

– После приема подобного зелья организм работает на пределе своих возможностей, – пояснял доктор. – Но наше тело не приспособлено к такому существованию. Ему требуется отдых после нагрузки. Если зелье давать часто, то человек банально исчерпает все свои возможности, и довольно быстро. Как вы понимаете, это приведет в конечном итоге к гибели. Но, как мне кажется, создатель сего средства предусмотрел эту вероятность и добавил в состав мощный регенерирующий компонент.

– И что с того? – не совсем уловил, к чему клонит лекарь, Эдман.

– Выходит, что, принимая зелье, человек как саморазрушается, так и самоисцеляется! – с горящими глазами выдал доктор. – Потрясающе!

– Не думаю, что в таком режиме хоть кто-то долго протянет, – буркнул Эдман, не разделяя его восторга.

Доктор с таинственным видом усмехнулся.

– Как знать, как знать, – протянул он. – Это мы сможем понять, если познакомимся с гением лично.

– Как только это случится, я вам первому сообщу, – с раздражением отозвался Эдман, вовсе не испытывая уважения к негодяю, способному столь мерзким образом обходиться с кем бы то ни было, тем более с беззащитными молоденькими девушками. А в том, что именно похититель Сонар стоит и за другими исчезновениями дайн, он практически не сомневался.

В один из вечеров, когда Эдман вернулся из академии и по заведенному у него порядку, зашел в спальню Беатрис, справиться о ее состоянии, он застал там мединну Вафию.

– Добрый вечер, – сказал он, вглядываясь в бледное лицо Сонар. – Как она? Есть изменения?

– Доброго вечера, господин, – отозвалась мединна, поднимаясь из кресла и откладывая вязание. – Да все так же. Но доктор Хрюст сказал сегодня, что через два дня снимет лечебный сон.

У Эдмана отлегло от сердца, и он с довольным видом кивнул.

– Вот и отлично. Значит, опасность миновала, и скоро дайна Беатрис окончательно поправится.

– Надеюсь, – отозвалась мединна, поправляя очки на аккуратном носике. – Жалко смотреть на нее. Такая молоденькая, а так тяжело болеет.

– Все наладится, – постарался успокоить ее Эдман.

Он развернулся, чтобы уйти к себе и переодеться к ужину, как вдруг мединна его окликнула:

– Господин Джентес, постойте. Я хотела вам кое-что отдать.

Эдман обернулся и выжидающе посмотрел на нее.

– Мы когда переодевали гостью в первый день, – начала тараторить мединна, что с ней всегда случалось в минуты волнения, – нашли медальон. На шее висел. Мы оставили на месте, но пришел доктор и велел убрать. Так я его в карман передника сунула, а потом сняла передник-то да в стирку бросила. Про медальон совсем позабыла. А сегодня вот хватилась, а он…

– Так, погодите, – остановил ее Эдман. – Давайте четко и по порядку. Где сейчас медальон дайны Беатрис?

– Так вот же он, – с растерянным и виноватым видом пролепетала мединна, доставая из кармана белоснежного передника украшение. – Еле отыскала среди белья-то.

Эдман забрал медальон и сказал:

– Не переживайте. Как только дайна очнется, я все ей объясню.

– Но, господин… – начала было снова волноваться пожилая мединна.

– И о вас ни слова, – заверил ее Эдман и направился к себе.

Позади него раздался вздох облегчения, и Эдман подумал, что лучшей сиделки, чем мединна Вафия ему не сыскать во всей империи. Сердобольная старушка всегда обожала детей, но божественная пара не одарила ее чадами, а тут в доме появилась беспомощная больная Сонар, и теперь мединне есть на кого излить всю ту нерастраченную любовь, что она периодически выплескивала на Эдмана. Это была одна из причин, почему он не горел желанием жить в столичном доме. Мединна своей заботой и опекой могла кого угодно довести до белого каления, а отставного полковника, привыкшего к суровому военному быту, тем более.