Сделка с профессором (СИ) - Краншевская Полина. Страница 112

– Сонар, – проскрежетал он.

Медин Симпел вышел ему навстречу и поклонился.

– Доброго вечера, господин, – сказал он, принимая пальто, шляпу и перчатки. – Как прошел ваш день?

– Сносно, – буркнул Эдман и направился к лестнице. – Чем занималась дайна Беатрис?

– Она с самого утра не выходила из своей комнаты, – поджал губы дворецкий, выражая тем самым неодобрение подобным поведением. – Доктор Хрюст рекомендовал прогулки, но Вафии так и не удалось ее вытащить из дома.

– Спасибо, – кивнул Эдман. – Я поговорю с ней.

– Уж вас-то она послушает! – обрадовался медин. – Когда изволите ужинать?

– В семь, – обронил Эдман и поднялся на второй этаж.

Чем ближе он подходил к сиреневой спальне, тем явственнее чувствовал распространявшуюся оттуда силу. Внутри опять все забурлило, заклокотало, требуя новую порцию потрясающе упоительной маны.

«Демон бесхвостый! – выругался Эдман. – Я словно помешанный! Нужно запретить Сонар пользоваться энергией в доме».

Раздираемый противоречивыми чувствами Эдман распахнул дверь и уже хотел все высказать Беатрис в лицо, как увидел, что в комнате никого нет. В то же мгновение новый импульс вырвался со стороны ванной и заставил Эдмана задрожать от нетерпения.

Он ринулся к узкой дверце в углу, рванул ручку, но та не поддалась, и он заколотил по выкрашенным в белый цвет доскам.

– Беатрис, открой!

– Максис Джентес? – раздался удивленный голос. – Вы уже вернулись?

Эдман ощутил, что поток энергии ускользает от него и сжал челюсти, сопротивляясь желанию ворваться в ванную и вытянуть из Сонар всю ману.

– Да, – выдавил он. – Выйди. Нужно поговорить.

Усилием воли он заставил себя отойти к окну и замер там в ожидании ее появления, но Беатрис не торопилась. Когда она наконец появилась на пороге, Эдман готов был уже высадить дверь.

Он повернулся к ней, сжимая кулаки, но наткнулся на ее испуганный взгляд и тут же устыдился своей несдержанности.

– Что-то случилось? – спросила она, доверчиво заглядывая ему в глаза.

  От нее фонило живительной энергией, на щеках проступил яркий румянец, распущенные волосы укрывали узкие плечи и подчеркивали ее хрупкость и изящество. У Эдмана перехватило дыхание, и он уставился на ее алые губы.

Бетти ужасно перепугалась, когда услышала стук в дверь. Она не ожидала, что максис Джентес вернется так рано, и погрузилась в изучение комбинаций рун с головой. И теперь она стояла перед ним и обмирала от страха, до того напряженным и суровым был его вид.

«Неужели что-то стало известно об Атли, и он не знает, как мне сообщить об этом?» – недоумевала она.

Но максис Джентес так и продолжать молча сверлить ее горящим взглядом, и Беатрис не выдержала.

– Есть новости о преступнике? – с заходящимся от волнения сердцем спросила она.

Эдман, услышав про похитителя, испытал укол ревности и злости.

«Она постоянно думает о нем», – мелькнула горькая мысль, и он, пересилив себя, отвернулся к окну.

– Нет, – выговорил он. – Но есть одно обстоятельство, которое я хотел бы с тобой обсудить.

– Я вас слушаю, – отозвалась она, чуть дыша.

За окном свинцовые тучи затягивали небо, пурпурное солнце сражалось с ними, пытаясь пробиться острыми лучами сквозь обступившую его пелену, и ласкало сугробы в парке перед домом красными всполохами, черные тени оголенных деревьев ползли по дорожкам, и редкие фонари освещали портальную площадку.

– Когда я привез тебя из клуба сюда, – начал Эдман, рассматривая немигающим взглядом тонущее за горизонтом светило, – на тебе был медальон. Доктор Хрюст распорядился снять с тебя украшение, чтобы оно не мешало накладывать целебные заклятия.

Услышав про подарок бабушки, Бетти инстинктивно схватилась за шею, но там ничего не было. За все время она ни разу не вспомнила о медальоне, и теперь расстроилась, что проявила такую халатность по отношению к единственному напоминанию о родных людях.

– Где он? – выпалила Беатрис.

– У меня, – ответил Эдман и повернулся к ней лицом. – Не волнуйся.

– Спасибо, что сохранили его, – с облегчением сказала Бетти. – Это очень дорогая мне вещь.

– Откуда он у тебя? – как можно безразличнее спросил Эдман, а сам весь подобрался, готовясь разгадать тайну ее прошлого.

Беатрис смешалась, не зная, стоит ли рассказывать о самом сокровенном. Но Эдман смотрел на нее благожелательным заинтересованным взглядом, и она решилась:

– Мне отдала его бабушка перед смертью. Она сказала, что на портрете моя мама. Я хранила медальон все эти годы, но он сильно пострадал. В приюте я закопала его во дворе, где мы гуляли, чтобы другие дети не украли.

От воспоминаний о трудностях первых лет сиротской жизни у Бетти навернулись слезы на глаза, и она опустила голову.

«Мать! – в изумлении думал Эдман. – Если я узнаю девушку на портрете, я пойму, чья она дочь!»

– Знаешь, – сказал он, стараясь ободрить ее, – у меня есть знакомый мастер, который сможет отреставрировать медальон. Хочешь, я отнесу украшение ему, и он сделает портрет таким, как прежде?

Глаза Беатрис зажглись восторгом и надеждой.

– Максис Джентес, это было бы замечательно! – воскликнула она, но тут же испугалась своего нескромного порыва. – Но наверное, это стоит безумно дорого.

– Об этом не беспокойся, – улыбнулся Эдман. – Я потом потребую с Вилмора эти деньги, как часть причитающейся тебе за содействие в расследовании суммы.

Конечно, он не собирался этого делать, но зная, отношение Сонар к подобным вещам, Эдман решил заранее ее успокоить, чтобы потом не возвращаться к обсуждению ее долга перед ним.

– Если максис Иксли согласится, я буду ему очень признательна, – робко улыбнулась Беатрис.

Ее чарующая скромная улыбка отозвалась теплом в душе Эдмана, и все сумбурные тревожные мысли улетучились, как ни бывало. Он повеселел и решил отложить разговор про использование маны в его доме на потом.

Глава 25

Разыскать того самого ювелира, что изготовил медальон с портретом матери Сонар, оказалось делом непростым и довольно хлопотным. Медин Джувел, некогда державший крупную мастерскую в Глимсбере, передал все своему старшему сыну, а сам поселился в пригороде и более заказы не принимал. Эдман попробовал обратиться к преемнику мастера с просьбой о восстановлении медальона, но тот ответил, что не владеет данной техникой, поскольку эмалевые портреты давно вышли из моды и больше не пользуются спросом. Он посоветовал поговорить с его отцом, и, возможно, тот сделает исключение для бывшего клиента и поможет с украшением, и Эдман отправился по тому адресу, что дал новый хозяин мастерской.

Медин Джувел жил в одноэтажном добротном особняке, обнесенном высоким каменным забором. Лакей тщательно выпытывал у Эдмана цель визита, не горя желанием пропускать в дом, но услышав, что гостя направил сын его господина, сдался и пошел докладывать мастеру. Ювелир согласился принять визитера и распорядился проводить того в кабинет.

Эдман вошел в просторную комнату, обставленную антикварной резной мебелью из красного дерева. За столом сидел сухонький старичок в потертом сюртуке. Его редкие седые волосенки торчали пушком на голове, а очки с толстенными стеклами на длинном носу увеличивали глаза раза в три и делали ювелира похожим на филина, заподозрившего в госте своего недруга. 

− Добрый день, медин Джувел, − произнес Эдман. – Меня зовут максис Джентес. Я имел честь когда-то пользоваться вашими услугами и теперь вновь нуждаюсь в них.

Мастер оглядел гостя с головы до ног, усмехнулся, сделав только ему известные выводы, и ответил:

– День добрый, максис Джентес. Присаживайтесь. Наслышан о вас и ваших заслугах перед империей. Однако не припомню, чтобы вы были моим клиентом.

Эдман занял кресло больше похожее на трон какого-нибудь южного хана, до того его спинка была высокой и прямой, а подлокотники – широкими и удобными, точно созданными для рук правителя.

– Я собирался заказать у вас эмалевый портрет одной девушки, и мы некоторое время согласовывали детали, – пустился в объяснения он. – Но она внезапно исчезла из моей жизни, и сделка между нами так и не состоялась.