Мемуары торрека (СИ) - Пир Томас. Страница 51

И плевать!.. на кой графу теперь жизнь? Что ему с ней такой делать? Где взять сил, чтоб противиться воле судьбы? Где взять сил, чтоб смириться с позором?

Друзей больше нет. Доблестный Корнис верно пирует в чертогах Керита, а Лейма… милая, славная… любимая Лейма — давно рядом с братом. Говорят, её тело с трудом опознали, а лицо… такое светлое, ясное, прекрасное лицо изуродовали так, что брезгливо морщились даже могильщики.

Кто посмел сотворить такое? Как могла не дрогнуть рука? Кем нужно быть, чтоб осквернить столь прекрасный цветок? Будьте вы прокляты, мерзкие твари. Я ещё до вас доберусь. Я ещё жив, значит…

Бернис не заметил хрустальной слезы, что смочила светлую бороду, да сгинула на кожаном воротнике. Ладони его сжались стальными кулаками, крепко сдавили поводья. Тело напряглось, точно мрамор, а по груди растеклась пустота, что гасила и волю, и силу некогда славного воина. Ему здесь не место, Бернис должен был умереть.

Очнувшись в темнице, граф не сразу поверил, что он ещё жив. Тоска и неведение вдруг поглотили верное сердце, а потом пришла боль. Всё его тело горело огнём, покрылось свинцовыми кружевами да свежими шрамами, но больше всего болела душа. Стражники были добры к знатному пленнику. Они и поведали Бернису о страшной участи Леймы. От жутких новостей поверженная столица гудела, что пчелиный улей. Люди шептались на каждом углу о мерзких наёмниках. Говорят, над её высочеством надругалась целая сотня и каждый ублюдок бил её по лицу до тех пор, пока место прекрасного лика заняла рваная плоть, в которой нельзя было узнать былые черты.

Бессильная ярость прошила тогда насквозь его разум. Бернис рыдал, он кричал, рвал волосы с головы да с нетерпением ждал свидания с палачом. В этом мире делать графу было больше нечего. Но реальность оказалась жестокой. Вместо положенной смерти воина отправили в ссылку. Бернис не слушал судей и лишь с третьего раза понял, что его пощадили. Какой позор. Все близкие пали, а он…

— Сир, ночь близка, нужно подготовить лагерь к ночлегу, — прервал размышления графа верный Пули. Старик ехал рядом, но видя страдания господина, за день не обронил и двух слов.

— До темноты ещё времени много, мы можем провести его в седле.

—В лесу всё иначе, сир. Когда на тракт опустятся сумерки, здесь станет темнее, чем в бездне. К тому же, возвести лагерь — дело хлопотное, сами знаете.

— Хорошо, делай как знаешь, — кивнул старику Бернис.

В тот же миг над трактом пролетел пронзительный свист, а после загремел грубый бас Пули:

— Эй, обормоты, сир Бернис командует привал. Всем спешиться. Вы двое — быстро обшарьте округу, ищите подходящую поляну. Остальные начинайте приготовления.

Спокойная, размеренная езда прекратилась. Люди засуетились, точно муравьи перед дождём. Обустроить ночлег трём десяткам мужчин при трёх телегах с обозом не так-то и просто. С одними только скакунами провозиться придётся несколько крамов, а ещё нужно развести огонь, да сготовить сытный ужин на всех.

Спустя несколько хисок объявились разведчики. Они увели отряд с тракта, в нескольких сотнях ломтей нашлась небольшая просека, что могла уместить их всех разом. Поляна была укрыта высокой подсохшей травой, так что спать на твёрдой, сырой земле сегодня не придётся. Можно было, конечно, приказать людям, чтоб обустроили графу царское ложе, но Бернис был не из этих. В походах он всегда разделял участь своих людей, за то они его и любили.

С обозом пришлось тяжело. На одной из телег отвалилось колесо, потому затаскивать её на поляну пришлось всем скопом. Там уже зазвенел кузнечный молот. Сведущие в том деле мужчины стали прилаживать потерю обратно. Вокруг поляны застучали топоры, подгоняемые басистыми разговорами.

Когда приготовления были окончены, люди собрались у большого костра, о походные котелки застучали деревянные ложки. Главные заводилы затянули свои небылицы. Как ни крути, а такая обстановка лучше всего подходит для баек, и семена лживых сказок обычно знатно прорастают в доверчивых сердцах.

— Сир, как вам наши бойцы? — проговорил Пули, когда его котелок опустел.

— Бойцы? Ты серьёзно? — хмыкнул Бернис, продолжая копаться в котелке ложкой. Есть ему было в тягость. — Да десяток моих пехотинцев легко бы разогнали весь этот сброд.

— Эх… так и есть, — тяжело вздохнул Пули. — Но других у нас нет, и в битву вам придётся вести только этих.

— Битвы не будет — наша история закончится бойней. Халирцы — вояки знатные. Они разобьют нас в два счёта, — не поднимая глаз, равнодушно протянул граф.

— Тот ли это Бернис Моурт, которого я знаю с пелёнок? Сир, не рано ли вы сдались на милость судьбы? Помнится, я никогда не учил вас опускать руки. Да и сир Готри всегда хвалил вашу силу. Негоже славному воину сдаваться так скоро.

Бернис окинул пожилого наставника тяжёлым взглядом, но отвечать не решился. Пули был прав, но легче от его слов графу не становилось.

— Помните, что ваш покойный батюшка любил повторять?

— Пока мы живы — врагам покоя не будет, — повторил Бернис любимую поговорку отца.

— Мудрейший был человек. Вы очень на него похожи, сир. Да — быть может нас мало!.. быть может мы не так сильны, как должно быть защитникам родной земли. Но у нас есть вы. Нас ведёт самый известный керрийский герой. Персонаж песен и сказок — живая легенда. Эти люди… — Пули указал рукой на костёр, да балагуров, что его обступили. — Они идут на верную смерть и не знают надежды на спасенье и славу. Но теперь с ними вы, сир. Потому, каждый пройдоха из нашей маленькой армии знает, что свою жизнь он продаст очень дорого. Вы нужны им. Вы нужны всей Керрии.

От тех слов Бернис загрустил ещё больше. Пули был прав: много невинных ещё остались жить на керрийской земле, их нужно спасти — если не разбить кочевую орду, то хотя бы задержать войско разбойников как можно дольше в Крильисе. Так у людей будет время подготовить знатные укрепления, спрятать жён и детей — сберечь самое ценное в жизни мужчины. Раз Бернису выпало бить варваров первым — так тому и быть. Вся Керрия, да что там — весь север будет смотреть на осаду Угрюмой. Как бы там ни было, а пасть в славной битве куда лучше, чем сгинуть в застенках дворцовой темницы, или на плахе. Кто знает, быть может пришло время для новых песен?

В дорогу выступили с рассветом, хотя светает в лесу куда позже, так что выспались от души. Завтрак готовили на скорую руку. Потом быстро собрали пожитки и вернулись на тракт. Несколько хисок сонные люди шагали в тиши, пока дремота от них полностью отскочила и стали слышны басистые разговоры.

— Сир, а что будет с прошлым командующим? — пробубнил Пули, что ехал по правую руку от графа.

— А что с ним? — обернулся к нему Бернис.

— Ну, это ведь Морди Клот.

— И что?

— Сир, вы разве не помните, кто это? — удивился Пули.

— Нет.

— Кхм… простите за глупость, сир, вы в то время, видно, ещё не вернулись с Мельдинской войны. Морди купец, он приехал в Алланти из какого-то захудалого баронства на севере. Денег у него, говорят, было столько, что и сам король брал взаймы.

— Тот ублюдок задолжал всем подряд, — прошипел Бернис, сжимая поводья.

— Эм… да сир. Так вот: Морди Клот купил большой шпиль по соседству с вашим столичным имением. Как сейчас помню, что слуги его частенько к нашим захаживали. Конюху приглянулась Луна — кухарка — да и просто так, посплетничать девки всегда ведь не прочь… — Подмигнул Пули Бернису. — Так вот, однажды и принесли они сплетни страшные о господине своём: мол… тот в подвале барак пыточный обустроил, и по ночам девок портит в пыточной той. Да каждый раз мучает новых, а утром тела вывозили в телегах с навозом. Сир Готри как узнал про соседа такого, так в ярость пришёл — в городе тогда чуть меньше десятка молодок пропали — так велел схватить Морди и в темницу его заточил до суда.

— Вину его доказали?

— Да, только казни сир Готри так и не добился. Элла просто забрал все деньги того борова, а самого ублюдка выслал в Крильис. Ещё спустя два лисана король подписал грамоту, в которой назначил Морди Клота лордом-защитником Угрюмой крепости. Ходили слухи, что перед ссылкой тот боров успел золотишка припрятать, вот и купил себе тёплое место.