Кто сильней - боксёр или самбист? Часть 4 - Тагиров Роман. Страница 25

Прапорщик замолчал и начал вытаскивать с тумбочки свой запас сигарет: десять пачек для солдат товарища и десять пачек для караула на гарнизонной гауптвахте — мзда за спокойную ночь в стенах каземата.

Командир 9 МСР не долго обдумывал полученную информацию:

— Ну, ты, прапор, и жучара… Тогда, спрашивать не буду — на хрена тебе всё это надо?

— Меньше знаешь — крепче спишь на посту. Товарищ капитан, а кто сегодня в карауле на гарнизонной губе?

— Связисты.

— Это хорошо. Надеюсь, не забыли свою отличную оценку на московской проверке.

— Прапорщик, да кто с тобой ссориться будет? Все у тебя стреляют: и связисты, и танкисты…

— С танкистами сложнее, — хорошо зная вечное соперничество между чернопогонниками (танкисты) и краснопогонниками (мотострелки) в карауле дрезденской гаупвахты, тяжело вздохнул прапорщик пехоты и передал блок сигарет помощнику дежурного для передачи караулу каземата.

Из домика первым вышел прапорщик и протянул оставшиеся сигареты караульному сержанту:

— На всех. При конвое бить не будете?

— Теперь не будем, — заулыбался караульный родом из солнечного Казахстана, довольно щуря раскосые глаза.

Начальник войскового стрельбища Помсен подозвал дежурного по стрельбищу:

— Товарищ солдат, назначаю вас временным старшим оператором стрельбища. Службу тащить нормально, не допускать никаких сбоев в стрельбах. Выйду на свободу и всё проверю лично. Приказ понятен, гвардии рядовой Вовченко?

— Так точно, товарищ прапорщик, — солдат козырнул и протянул ладонь своему, в общем-то не такому уж и плохому, командиру. — Возвращайтесь быстрей.

— Как скажешь, Пончик, — улыбнулся прапорщик, крепко пожал руку подчиненному, затем завёл руки за спину и под конвоем выдвинулся в сторону армейского автомобиля ЗИЛ-131.

Глава 8

Гауптвахта

Гауптвахта (от нем. Hauptwache, буквально — главный караул) — первоначально была главным караулом, позже в Русской армии — караульный дом, то есть место для размещения караула. В настоящее время — специальное здание с помещениями для содержания арестованных военнослужащих вооружённых сил своей страны. «Губа» — разговорно-жаргонное название гауптвахты в наших воинских частях.

Здание дрезденского изолятора построили ещё в 1900–1904 годах и в настоящее время каземат представлял из себя собой мощное кирпичное здание в три этажа. По внешнему виду никогда не подумаешь, что это историческое сооружение являлось в своё время тюрьмой для всей земли Саксонии. В 1943 году здесь содержался до отправки в Бухенвальд самый известный заключённый нацисткой империи, один из главных политических оппонентов Гитлера, коммунист Эрнст Тельман.

После Победы в Великой Отечественной войне советская администрация Дрездена логично переоборудовала здание изолятора в гауптвахту.

Одно крыло дрезденской гауптвахты занимала гарнизонная комендатура. Поэтому жизненный путь арестанта от оформления наказания и до места отбытия был как никогда короток. Оставалось лишь пересечь под конвоем небольшой тюремный дворик. Комендант гарнизона, подполковник Кузнецов, имел репутацию офицера сурового, но справедливого.

Иногда солдаты комендантской роты, чем-то не угодившие своему боевому командиру, могли запросто оказаться в камере и печально наблюдать из зарешечённого окна своё подразделение, идущее строем на обед или ужин.

Бессменный, опытный и, казалось бы — вечный начальник дрезденской гауптвахты, капитан Аргудаев хотя и был философом по жизни, держал своё хозяйство в ежовых рукавицах. В камерах армейского изолятора правила бал идеальная чистота. Вот только ощущения прекрасного у новичков казенного учреждения так и не появлялось никогда, так как стены были выкрашены давящей серой мышиной краской.

Почему? Наверное, интерьер подбирался лично капитаном-философом, чтобы этот цвет помогал нарушителям воинской дисциплины встать на путь исправления. Да и вообще — серый цвет доминировал в палитре красок воинских частей ГСВГ. Даже чаще, чем красный…

Стол и лавки в камерах бетонировались в пол на таком расстоянии, что сидеть больше получаса на них было невозможно, так как затекали ноги, руки и спина. Кровати остались ещё кайзеровские — из откидных металлических рам, к которым каждый вечер перед отбоем выдавались деревянные щиты, которые назывались почему-то «макинтошами».

Пресловутые «макинтоши» были заботливо сколочены местными умельцами из досок разной толщины, чтобы у постояльцев не возникало ощущения курортного отдыха на лежаках берега Чёрного моря.

Офицерам и прапорщикам, угодившим в гостиницу с ненавязчивым сервисом, по велению капитана Аргудаева выдавали матрас и подушку. Иногда не выдавали до полного отрезвления и успокоения временного постояльца. Во всех номерах всегда содержался постоянный порядок, малейшее замечание грозило дополнительным наказанием.

Кто хотя бы раз сидел на гауптвахте, знает, что армейский изолятор — это такое интересное место, где есть время задуматься о содеянном проступке и почувствовать себя в роли настоящего арестанта. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных и начальника караула также грозил большими неприятностями вплоть до увеличения срока на одни сутки. И так — несколько раз…

Начкар или начгуб своих требований два раза не повторял. Конвойные тоже особо не церемонились. Особенно к представителям других дружественных родов войск дрезденского гарнизона. При «посадке» все личные вещи изымались, и, тем не менее, раз в день проводились обыски с полным осмотром камеры. Шмонали всё и всех — вплоть до трусов и кальсон.

Во время отсидки в воинском изоляторе запрещалось курить, разговаривать и спать днем. Все передвижения вне помещения камеры только под контролем конвоя, двух автоматчиков. Умывание, приём пищи, туалет осуществлялись под непрерывным контролем конвоиров, что создавало не совсем приятные ощущения постоянного присутствия посторонних людей в твоём личном пространстве.

Уже спустя сутки у постояльцев казённого дома возникало подавленное состояние. Тоска и отчуждение посещали оступившиеся души. Хотелось выть и плакать от такой несправедливости. В горле стоял ком. Ещё очень хотелось немедленно учинить расправу над своим личным врагом — тем, кто, конечно же, незаслуженно, влепил эти сутки гауптвахты…

Начальнику войскового стрельбища Помсен и двум его бойцам винить было некого, они сдались добровольно на милость дисциплинарно-исправительной системы и очень хотели пожить в строгой изоляции от представителей одной секретной советской организации. Лишь прапорщик знал цель их ограждения от нормальных военнослужащих Советской Армии.

Его верные солдаты, Басалаев и Драугялис, полностью доверяли своему командиру и тоже желали в тюрьму в виде гарнизонной гауптвахты, в которую попасть было очень сложно. Особенно не самым законопослушным представителям воинских частей дрезденского гарнизона, у которых имелся в части свой казённый дом…

Ещё в кабине автомобиля капитан Чубарев выразил большие сомнения по поводу сегодняшней посадки прапорщика с его солдатами на гарнизонную гауптвахту. На что прапорщик твёрдо возразил офицеру, что в эту волшебную ночь он с бойцами попадёт в немецкий каземат с первого раза.

Друзья поспорили на три бутылки «Радебергского». Помощник дежурного по полку остался уверенным в своей правоте и очень надеялся на халявное пиво…

Командир 9 МСР не мог знать, что ещё во время крайней московской проверки прибывшие на зачётные стрельбы комендант гарнизона и начальник гауптвахты захватили с собой для распилки на пилораме стрельбища несколько досок. Так сказать, совместили приятное с полезным…

Комендант гарнизона, подполковник Кузнецов был тем редким старшим офицером гарнизона, которому разрешалось обращаться непосредственно к прапорщику Кантемирову с различными мелкими просьбами, минуя командира мотострелкового полка. В том числе и по распилу бревен и досок…