Война (СИ) - Машуков Тимур. Страница 40

Его непревзойденная интуиция, много раз спасавшая и собственную жизнь, и порученные миссии, взвыла, едва лишь он приблизился к знакомым до боли окраинам лагеря. Сразу же обратившись в камень, он стал пристально вглядываться в окружающий мрак.

Там, где он ожидал увидеть лишь остатки былого жилья, виднелся отблеск нескольких костров, а буквально в паре десятков метров от него предательски сверкнул блик отражённого металлом лунного света. Пока дозор его не заметил, но рисковать не стоило. Затаив дыхание, он бесшумно сделал осторожный шажок назад. Выждал, убедился в том, что по-прежнему остаётся незамеченным. Ещё сдвинулся — и снова замер. Ещё…

В надёжном с его точки зрения укрытии он провёл пару дней, сосредоточенно наблюдая за неожиданной помехой в виде русской экспедиции. С сожалением он убедился, что в этот раз прежним легкомысленным отношением и не пахло. Пылких юнцов, очертя голову бросающихся на поиск романтических приключений, видно не было. Зато в избытке присутствовали крепкие парни, хоть и одетые в обычную, ничем не примечательную одежду, но отличающиеся военной выправкой, скупостью движений и речей. Грамотно организованная охрана территории, чёткий распорядок дня, подмеченные лазутчиком, казалось, не ввергли его в пучину отчаяния, а лишь раззадорили. Такая задача была вполне ему по вкусу — проскользнуть незамеченной тенью, добыть нужное, уйти так же тихо и без эксцессов — именно этому его учили многие года, в этом он преуспел. Словно в подтверждение его мыслей, явно отдающих самодовольством, на него взобралась крупная ящерица, обманутая его долгой неподвижностью. Замерев на месте, она прикрыла пленочными веками глаза и с удовольствием впитывала неверное тепло северного солнца. Движение руки человека оказалось столь молниеносным, что у ящерки не было ни малейшего шанса его заметить. Зажав в руке шершавое тельце, он откусил крепкими зубами голову и принялся жадно пережевывать добычу, размышляя о том, как ему проникнуть к той самой пещере.

***

Капитан отряда, что был отправлен для охраны научной экспедиции, не терпел разгильдяйства и пренебрежительного отношения к своим обязанностям, чего требовал и от подчинённых. Поэтому из десятка новобранцев после испытательного срока он оставлял в лучшем случае пару человек. Далеко не всем было под силу неукоснительно выполнять все правила, установленные жёстким командиром. В этот поход с ним отправились лишь самые надёжные воины, лучшие из лучших, каждому из которых он без колебаний доверил бы защищать свою спину в бою. Тем более неожиданным, даже оскорбительным, практически плевком в душу для него оказался грубый прокол доверенных и проверенных неоднократно солдат, допущенный в эту ночь.

Дозорные, что дежурили на посту номер один, как про себя он называл эту проклятую пещеру, утром были обнаружены неподалеку в кустах. Живыми. Этот нюанс казался командиру скорее отягчающим обстоятельством, нежели чём-то, могущим спасти ситуацию для проштрафившихся. Глядя на мирно сопящих, изредка сладко причмокивающих во сне губами бравых вояк, он наливался тёмной краской. Внутри клокотал гнев, но внешне он сохранял спокойствие, ибо считал последним делом проявлять эмоции на виду у подчинённых.

— Привести в чувство и под арест. Позже допрошу сам. С пристрастием! — сверкнув глазами, отдал он приказ сопровождающим его солдатам. Те коротко козырнули, подхватили спящих под руки и поволокли в сторону лагеря, несмотря на слабое сопротивление товарищей, возмущённых тем, что их столь грубо вырвали из объятий Морфея.

Последующий в тот же день разговор по душам с разъяренным начальством не только полностью выветрил остатки странного сна, но и заставил бедняг горячо молиться о том, чтобы он не стал последним. Чуть смягчило жёсткий настрой командира сообщение полевого лекаря о том, что оба горе — дозорных подверглись какому-то внешнему воздействию, но определить, что это было, не представлялось возможным. Последнее, что запомнили сами солдаты — окутавшая их непонятная дымка с необычным, сладковатым ароматом.

Тщательный обыск всей подконтрольной территории, сопровождавшийся недовольными взглядами и приглушённым ворчанием учёных, которым строго-настрого запретили пока высовывать нос из лагеря, не дал никаких результатов. Кроме того, что из исследуемой пещеры пропали и контейнер с драгоценным артефактом, и тело загадочной незнакомки, из-за самого существования которой высокомудрые учёные мужи поголовно сорвали голос в яростных спорах о том, можно ли её считать живой… Так же исчез и самый бесполезный, по мнению военного, участник экспедиции — Бикбай.

О соображениях, которыми руководствовался император, навязывая такую обузу, капитану никто, естественно, не сообщил. Но обязать его относиться с уважением к слабому, явно имеющему проблемы с душевным здоровьем башкиру, тоже никто не мог. Испытывая презрение к нему, капитан старался реже с ним пересекаться, поручив заботам лекаря. Когда экспедиция достигла цели, Бикбай, казалось, вышел из апатии, вид родных гор наполнил его энергией. Всё чаще он то бродил в одиночестве по горным тропкам, то копошился в заброшенных домах деревни, в которой раньше жил и где сейчас не было ни единой живой души. Бывало, не появлялся в лагере пару дней, и тогда капитан таил надежду, что избавился-таки от неугодного его сердцу подопечного. Сейчас, казалось, можно было радоваться — мечта сбылась. Вот только никак не мог он изгнать из головы воспоминание о том, как башкир из очередного похода в горы приволок в лагерь целую груду вонючих сухих трав и жадно перебирал их, что-то бормоча под нос… А если?.. Да нет, не мог этот душевнобольной придумать, а главное — воплотить в жизнь такой хитроумный план! Или мог?

То, что миссия, порученная самим императором, бездарно провалена — капитан понимал. И осознание собственного позора тяжким грузом ложилось на сердце военного. Не раз его взгляд останавливался на родовом оружии — кинжале, что передавался от отца к сыну с наказом верно служить отчизне и хранить честь рода… И не единожды тянулась у нему рука, дабы смыть этот позор собственной кровью. Вот только он понимал — это будет не искупление, а бегство. Чтобы обелить своё имя перед императором, ему необходимо найти и вернуть артефакт! И беспощадно расправиться с тем, кто повинен в его пропаже.

***

Ужом проскользнув мимо дозорных, скользящим шагом, звуки которого сливались с унылыми завываниями ветра, лазутчик подобрался к заветной пещере. Вполне ожидаемо, у входа маячили фигуры стражников, что настороженно оглядывали окрестности, сжимая в руках оружие. Привычно замерев на месте, буквально слившись с каменной поверхностью скалы, он принялся методично осматриваться в поисках способа миновать и эту преграду. Как вдруг услышал лёгкий шорох неподалёку. Присмотревшись, с некоторым изумлением он увидел очертания человеческой фигуры, что тоже отчаянно вжималась в камень, явно не желая быть замеченной солдатами. Повозившись немного, таинственный незнакомец чиркнул чем-то о поверхность скалы, подсунул под промелькнувшую искру какой-то неопрятный пучок — и в сторону пещеры потянулся сизый дымок..

— Стой! Кто идёт? — раздался окрик бдительной охраны, внезапно прервавшийся длинным зевком. Вкрадчиво коснувшись вояк, дымок словно вытянул из них все силы. Здоровые мужики, по-детски потерев глаза кулачищами, опустились на землю и тут же засопели, подложив под голову оружие…

Избежав знакомства с коварным дымом, лазутчик подобрался, точно хищный зверь перед смертельным броском. Сейчас, когда последняя преграда, казавшаяся неодолимой, вот так просто устранилась без малейшего усилия с его стороны, он уверился в том, что его высокая миссия угодна кому-то всесильному. Был ли то Творец, о котором толковали ему в Ватикане, или покровитель всех воров и тёмных личностей — он не знал, но преисполнился осознания собственной значимости. Теперь нужно было понять, кто этот незнакомец, что послужил орудием судьбы. Соратник или конкурент? Из этих двух вариантов он предпочёл бы последний. Одиночке по натуре делить добычу и славу было не с руки. А вот очередной бой, ещё одна блистательная победа — это стало бы приятным дополнением к полосе невероятного везения!