Молох. Укус кобры (СИ) - Шерр Анастасия. Страница 40

Болью в грудной клетке и слепой, беспомощной злостью зазвучали его последние слова, брошенные в машине у остановки.

— Вернись.

— Вернусь. Иди.

Он ведь даже не поцеловал меня на прощанье. Мы расстались, чтобы вскоре встретиться. А теперь я ненавидела себя за то, что не уговорила его бежать. Не смогла нас спасти.

— Давай. Сделай это, — прошептала, сквозь слёзы глядя мрази в глаза, и взвыла, когда он дёрнул меня вверх, заставляя подняться и швыряя об стену так, что искры из глаз посыпались.

— Уверена, что хочешь этого? Ты подумай. Хорошо подумай. Я резать тебя буду долго. День, два, а может, неделю даже протянешь. По кусочку буду отрезать и Молоху на зону отправлять. Если, конечно, он до того времени доживёт. Потому что его сейчас либо в тюрягу, либо под землю. Нам не принципиально, — ещё один удар пришёлся по затылку, и я осела на пол. Из прокушенной губы закапала кровь, а я попыталась повторить про себя его слова.

Молоху на зону отправлять… Приказ сверху…

Живой! Он живой!

Засмеялась, как сумасшедшая, и тут же отключилась, правда, ненадолго. Меня быстро привели в чувство ледяной водой. Ублюдок набрал её полное ведро и вылил мне на голову. А затем снова продолжил избивать и пинать до тех пор, пока всё тело не превратилось в одну сплошную рану.

Я не сдавалась несколько часов. Он истязал меня, топтал, приводил в себя и снова пытал. А я смеялась, кровью захлёбывалась и в рожу ему его поганую плевала. Думала, убьёт меня, и ладно. Зато он жив. Ему без меня, может, легче будет. Ведь жил же раньше как-то. Ни чувства вины, ни жалости. И хорошо ему было. А я появилась и всё разрушила мечтами своими дурацкими.

Но вскоре урод понял, что я за Молоха радуюсь, и быстро спустил меня с небес на землю. Поняв, что гибели я не страшусь, он по самому больному ударил:

— Слушай ты, шалава ёбаная, — приподнял меня за шиворот, рожу свою омерзительную к моему лицу приблизил. — Ты чё скалишься? Думаешь, мозги тебе сейчас отобью, и ты в дурку уедешь? Неее. Так легко не отделаешься. Я тебе башку Молоха принесу, раз ты, сука, не хочешь его посадить. А нам похеру. Нам лишь бы убрать этого мудака. Так что скажешь? Голова Молоха или суд?

И этого хватило, чтобы сломать меня окончательно. Чтобы уничтожить, кусок мяса из меня сделать. Всего парой слов подонок совершил то, чего не смогли сделать побои.

И я сделала выбор. Пошла в суд, чтобы заявить там, что серийный убийца на протяжении года измывался и мучил меня. Я говорила всё, что мне диктовали, подписывала всё, что мне подсовывали, и соглашалась со всеми обвинениями, которыми обвешали Молоха с головы до ног. Нет, я не цеплялась за свою жизнь. Без него она больше не имела никакого значения. Я просто перестала существовать. И да, мне хотелось знать, что он жив. Пусть его посадят, пусть мы больше не увидимся. Но он останется жив. А я… Я не была уверена, что останусь тоже.

Запретила себе произносить его имя, потому что больше не имела на это права. Я не смотрела на себя в зеркало, потому что не могла. Меня тут же скручивало спазмами тошноты. Я презирала себя за то, что делала. И каждый раз, каждый грёбаный раз я чувствовала на себе его взгляд.

Он не говорил ничего в своё оправдание. Лишь молча смотрел на меня из клетки. Я не видела его. Знала, что если взгляну в ту сторону, раскрошусь в пыль. Тлеющими углями рассыплюсь.

Для уверенности, что не спрыгну и не ляпну чего лишнего, ко мне приставили так называемого психолога. Молодой, весь зализанный и холёный, с мерзкой ухмылочкой и раздевающим взглядом, он вызывал у меня тошноту. Да в общем-то, всё и все вызывали. Но он особенно.

Этот уродец следил за каждым моих шагом, за каждым вдохом. Он же и положил на стол передо мной документы перед последним заседанием.

— Что это? — посмотрела на кучу каких-то выписок с длинными шестизначными суммами.

— Твоя новая жизнь, девочка. Бери. Всё твоё.

— Я не понимаю, — прошептала потрескавшимися губами.

— Это твоя доля. Мы нашли парочку тайников Молоха. Ну и счета его арестовали. В общем, ты теперь богатая девка. Можешь свалить куда захочешь. Разумеется, после сегодняшнего заседания. Когда всё будет кончено.

— Нет, — покачала головой, отпихивая от себя стопку бумаг. — Я не возьму. Нет…

— Возьмёшь. Всё должно выглядеть натурально, а ты должна исчезнуть. Иначе в дурку тебя отправим. А там овощем станешь уже через неделю. Сольём по-тихому, и следа не останется. Поняла? Новый босс хочет, чтобы у тебя всё хорошо было. Не разочаровывай его.

А перед последним заседанием, когда Молоха, унизительно скованного по рукам и ногам, вели мимо меня, я услышала тихое:

— Что ж ты сделала, сука? Я же достану тебя. Ты же не спрячешься от меня нигде.

Я подняла голову, и под рёбрами всё вспыхнуло огнём от его ненависти. От того разочарования, что увидела во взгляде единственного человека, ради которого всё ещё продолжала дышать. И в тот момент я поняла, что дышать больше нет смысла. Конец всему. И не потому, что Молоха вот-вот закроют на долгие годы. А потому, что он не простит.

— Сделала то, чего всегда хотела. Купила себе новую жизнь, — ответила, улыбнувшись. Кто бы знал, какими адовыми муками мне далась эта улыбка. Холодная и циничная, злая и совершенно равнодушная.

Он дёрнулся, будто от удара. Зубы сжал так, что я их скрип услышала. И головой покачал, презрительно прищурившись. В тот момент я и прочла свой приговор в его глазах.

Переломанная внутри и снаружи, с искалеченной, обуглившейся душой, я пережила и тот день. Самый страшный, самый мучительный. А он никак заканчиваться не хотел. Какие-то твари постоянно меня дёргали, задавали вопросы, таскали за собой, как тряпку. Такого громкого дела давно не видели ни журналисты, ни менты, ни прокуратура. Таких, как Молох, обычно не сажают. Их дела даже до суда не доходят. В этот же раз скандал раздули нереальный. Им, мразям, нравилось перемывать кости убийце и его жертве. Им нравилось смотреть на меня с сочувствием и превосходством. Им нравилось зарабатывать на нас звёздочки и делать карьеру. И ни капли сочувствия или желания помочь.

Нет, мне не нужна была их поддержка. Их мерзкая, лицемерная ложь. Я хотела лишь одного, чтобы всё закончилось. И осенью две тысячи одиннадцатого года это свершилось. Для них. Каждый получил, что хотел. Прокурор пошёл на повышение, несколько журналистов заработали себе имя, менты — новые звезды на погоны и награды за поимку особо опасного преступника. А я — дыру в сердце и не проходящее чувство вины. Такое страшное, убийственное. Я не ела, не пила, даже дышала через раз. И каждый вдох давался с таким невероятным усилием, что я начала задумываться о целесообразности этих попыток.

Убийства, в которых его обвиняли изначально, не были доказаны, но хватило и того, в чём обвиняла его я. Когда прозвучал приговор, я подняла глаза на судью, что бесстрастным тоном зачитывал свой вердикт, а потом плавно перетекла взглядом на Молоха. Он не смотрел на меня. И казалось, даже не слушал судью. Мы перестали существовать там оба.

ГЛАВА 48

ГЛАВА 48

2021 год

Прислонилась к стене, отсчитывая секунды до того, как он войдёт. И громко выдохнула, когда дверь открылась, а следом тут же захлопнулась за высокой, тёмной фигурой.

Молох тяжело выдохнул, зыркнув на меня исподлобья, и двинулся вперёд, за считанные секунды преодолевая разделяющее нас расстояние. Встал рядом, поиграл желваками.

— Где он? — спросила тихо. — Где Сенин?

— А что так волнуешься? Ты и с ним за моей спиной трахалась? — больно бьёт, метко. Прямо в цель. В глаза так яростно смотрит, что вижу на дне зрачков огонь. И своё отражение. Такое уродливое, исковерканное предательством и ложью. — Не слышу? — предплечье моё сильно сжал, к себе дёрнул.

— Перестань, — попыталась освободиться, но тут же притихла, увидев во второй его руке нож. С резной рукоятью, угрожающе поблёскивающий в слабом освещении комнаты.