К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев". Страница 21

С самого первого удара разлетелись в щепы прочные деревянные щиты, у датского вождя круглый, у Лютобора словенский, немного вытянутый. Единоборцы их отбросили и, перехватив черены мечей обеими руками, пошли чертить ими в воздухе такие замысловатые фигуры, словно рисовали в небе строки магических рун.

Ярое солнце, разлившее свое золото по реке, отражалось в клинке Лютоборова меча, и потому казалось, что он выкован из золота. Меч в руке Бьерна Гудмундсона пылал багрянцем: его клинок был весь в крови. Добрые боги! Сделайте так, чтобы этому мечу нынче не выпало больше добычи!

Две с половиной дружины стояли, не шелохнувшись, и смотрели во все глаза. Торопу помнилось, что приподняли головы даже некоторые из Маловых ватажников, срубленных датчанами. То ли раздумали помирать, то ли хотели рассказать товарищам на том свете, удалось ли за них отомстить. Поединок в самом деле заслуживал того, чтобы ради него отложить даже такое важное дело, как переход из яви в навь.

Жестокая красота зрелища особенно пленяла тем, что обоим бойцам не было нужды держаться друг от друга на расстоянии, изучая и примериваясь. Все сильные и слабые стороны были давно известны, и теперь оставалось только ими воспользоваться.

Глядя, как противники один за другим наносят и отражают сокрушительные удары, каждого из которых хватило бы, чтобы расчленить надвое менее опытного и умелого бойца, как стремительно они перемещаются с палубы одной ладьи на другую, сметая в прах все, что попадется на пути, Тороп думал о том, что оба воина чем-то схожи с боевыми кораблями своих стран.

В самом деле, кряжистый, длиннорукий великан Бьерн вызывал в памяти образ тяжелого многовесельного драккара. Не уступающий противнику в росте, но более широкий и плотный датчанин сознавал свое преимущество в силе и потому шел напролом, не признавая никаких преград.

Боевая повадка Лютобора была совсем иной. В ней угадывалась стремительная маневренность вендской снекки. Звериному натиску вождя викингов русс противопоставлял отточенную филигранность движений, безукоризненное владение телом и клинком, ясный холодный ум.

В какой-то момент удача улыбнулась Бьерну Гудмундсону. Он выбрал время, когда Лютобор оказался напротив солнца, и ударил сверху наотмашь. Хотя глаза русса не увидели направления удара, натренированное тело среагировало помимо рассудка, и воин увернулся. Меч юта, со скрежетом пройдясь по его ребрам, лишь разрубил несколько звеньев кольчуги да снес кусок кожи.

– Я буду убивать тебя по частям! – пообещал викинг.

– Посмотрим! – оскалился в ответ Лютобор.

Он прыгнул вперед. Его удар, частично отраженный, пришелся датчанину по шлему. Стянутые под подбородком ремни лопнули, шлем покатился по палубе. При следующем ударе русс оцарапал противнику ухо.

– Пожалуй, ты отправишься к Одину корноухим! – рассмеялся Лютобор.

Слегка оглушенный датчанин нашел в себе силы парировать выпад:

– Лучше лишиться обоих ушей, чем как ты разгуливать с ободранной, словно у трэля, спиной. Ты уже рассказывал своим новым товарищам, как мыл у хазар их грязные порты и пас овец?

Скулы Лютобора побелели: слово трэль на северном наречии означало раб. Однако воин не дал гневу взять над собой верх.

– Те, кто носил те порты и владел теми овцами, – очень медленно и отчетливо проговорил он, – до срока отправились на встречу с Тенгри ханом, а у тех, кто слишком много об этом болтал, язык сделался наполовину короче. Берегись, Бьерн, как бы тебе, корноухому да шепелявому, в Вальхаллу путь не закрыли!

Гудмундсон совершенно рассвирепел. Он бросился на противника, ожесточенно размахивая длинным тяжелым мечом (ну и ручищи, похоже, этому парню не надо нагибаться, чтобы хлопнуть под коленом комара). Но его сила и гнев и на этот раз пропали втуне: там, где стоял Лютобор, почему-то оказался только высокий борт насада. Датский меч врезался глубоко в бортовую обшивку и застрял в древесине: новгородский корабль мстил за унижение захватчику.

Русс не захотел воспользоваться безвыходным положением врага, подождав, пока его меч покинет свои негаданные ножны. Однако благородство едва не стоило ему жизни…

Датские хирдманы, не решаясь ослушаться приказа своего вождя и чтя обычай, так же, как и новгородцы, опустили мечи и, выставив вперед тяжелые щиты, лишь по временам ударяли по ним, выражая одобрение Бьерну. Но то, что уважали живые, не относилось к мертвецам…

Лютобор наступал. Он делал это так красиво и с таким умением, что не только новгородцы, но и некоторые из датчан не могли удержаться от восторженных возгласов. Тороп успел подумать, что Бьерну больше не придется бить комаров ни под коленом, ни над. И, конечно же, мысль эта была услышана злокозненными творениями нави. Потянуло холодом, раздался сухой лающий смех: Лютобор оскользнулся на крови одного из срубленных Маловыми людьми датчан. Правая нога его поехала, он потерял равновесие и упал на одно колено, не выпуская, впрочем, из рук меча. Бьерн, понятное дело, не стал церемониться и постарался в полной мере использовать это неожиданное преимущество, вбивая соперника в пропитанные кровью палубные доски.

Хирдманы и новгородцы разом завопили. Одни от радости, другие от возмущения, и гневно зарычал пардус, силясь перегрызть ремень, которым Лютобор привязал его перед началом схватки к скамье. Кое-кто из новгородцев бросился вперед, но Вышата Сытенич рявкнул на них, чтоб не позорили его имени. Святость поединка нерушима, сами боги ее хранят, и воины в бессилии сжали кулаки, мысленно оплакивая товарища.

Бьерн Гудмундсон занес меч высоко над головой, чтобы обрушить на соперника удар, от которого нет обороны. Он уже благодарил Тора громовержца, направлявшего его руку, и призывал в свидетели воронов Одина, поднявшихся над рекой. Но боги услышали иную мольбу, и иную добычу получила алчная навь. Собрав воедино силу и волю, Лютобор неожиданно прянул вперед, и раньше, чем кто-либо успел что-нибудь сообразить, нырнул под вражеский клинок и вонзил свой меч в грудь датчанина.

***

Русс еще не успел распрямиться, а на него уже набросился весь датский хирд, которому было теперь плевать на любые обычаи и уговоры. От мгновенной смерти Лютобора спасло только его хладнокровие, а также невероятное умение находиться одновременно в нескольких местах, принимая бой с дюжиной противников.

Вместо того, чтобы отступить, он прыгнул вперед, снес чью-то голову, разрубил два круглых щита.

– Берегись! Сзади! – раздался крик Муравы.

Оказывается, красавица тоже следила за поединком. И многие воины согласились бы умереть, лишь бы на них смотрели такие глаза. Впрочем, нет. Ради подобных глаз стоило, прежде всего, жить. И уж кому-кому, а Лютобору в особенности.

Русс обернулся, намереваясь отразить нападение. Но тот, кто хотел нанести предательский удар, уже лежал на палубе, и его горло сжимал мертвой хваткой пардус. Каким образом зверю удалось освободиться, осталось загадкой. Впрочем, скамья Лютобора находилась вблизи небольшого покойчика, в котором жили девушки, а на поясе у Муравы всегда висел необходимый ей в лечьбе крепкий, острый нож.

Тем временем, в бой вступила боярская дружина.

– За Новгород, за Русь! – воодушевлял своих людей, устремляясь вперед, Вышата Сытенич.

– За Лютобора! – отзывались воины.

За оружие взялись все, кто мог его держать и умел с ним обращаться. Даже Белен, несмотря на свою трусость и лень, изъявил желание поразмяться. Натянул на свой нависающий над поясным ремнем талым сугробом живот отполированную до блеска отцовскую кольчугу и взял в руки меч. Не то, чтобы боярский племянник очень жалел Мала или, тем более, жаждал помочь Лютобору. Но дело в том, что незадолго до отплытия какой-то датчанин выиграл у него в кости соболью шапку и пару борзых щенков, и нынче молодец решил поквитаться за это с его соплеменниками.

Тороп не имел ни брони, которой можно защитить тело, ни оружия, кроме лука и ножа, потому ему было велено оставаться на палубе снекки.