Радость моих серых дней (СИ) - Дибривская Екатерина Александровна. Страница 48

Тихон собирает кровь полотенцем и усмехается:

— Получила, что хотела? Теперь снова нужно ополоснуться.

Он омывает меня и помогает одеться.

Сажает меня на кровать.

— Мне пора, Севиндж. До завтра, — наклоняется, чтобы поцеловать.

Но я не хочу отпускать его так быстро. Не в таком взвинченном состоянии. Кладу ладонь на раскалённый бугорок под ширинкой, заставляя его замереть.

— Если мне нельзя заниматься с тобой любовью, Тихон, это не значит, что я не знаю, как сделать тебе приятно, — шепчу я.

— Твои губы ещё не зажили, как следует, — он качает головой. — Не нужно, Севиндж. Я дождусь, обо мне не беспокойся.

— Не говори ерунды, — дразню я и расстёгиваю молнию. — Я хочу этого не меньше тебя.

Высвобождаю огромный член и беру в рот. Сразу на всю длину. Чувствую руку мужа в волосах. Он плавно задаёт ритм, наслаждаясь процессом. Он слишком возбуждён. Ему не требуется много времени.

— Даааа, Севиндж! Чёрт! Какая ты у меня…! Дааааа!

После он всё-таки уезжает, оставляя меня в нетерпении ожидать завтрашнего дня.

***

Я открываю сумку и рассматриваю вещи. Их собрал для меня Тихон. Несколько комплектов белья, мягкие платья, компрессионные колготки, кардиган и платок. Несколько пачек послеродовых прокладок, прокладки для груди, расчёска, косметичка с кремом, тушью и помадой. Улыбаюсь. Мне приятна забота этого огромного мужчины, пусть его выбор иногда и вызывает у меня улыбку.

Надеваю самое лучшее платье. Заплетаю волосы в тугую косу. И жду. Мои руки бьёт мелкой дрожью. Не верю, что это реально, что долгие месяцы ожидания сыночка и бесконечные дни страха за его жизнь наконец закончены.

Безотрывно смотрю на дверь. Даже не мигаю. Даже не дышу.

Вижу, как ручка опускается вниз, и в палату входит Тихон. В его огромных надёжных руках в белоснежном слипе и трикотажной шапочке шевелит ручками и ножками наш сын. В сравнении с отцом он просто кроха!

Я не могу встать. Ноги не слушаются. Я лишь сижу и бесшумно лью слёзы.

Тихон мягко улыбается и отдаёт мне ребёнка. А потом целует меня в макушку.

— Я оставлю вас ненадолго, схожу за сумкой с его вещами. А вы пока знакомьтесь.

Я благодарна ему за это. Мне необходимо немного времени наедине с сыном.

За Тихоном закрывается дверь, и мы остаёмся вдвоём. Я и младенец на моих руках. Смотрю в его личико, любуюсь кукольными чертами и красивыми тёмными глазками. Целую крохотный носик. Вдыхаю детский сладкий запах. Целую каждый маленький пальчик и мягкие ладошки. И наконец говорю это.

— Ну здравствуй, Тихомир, — шепчу малышу. — Я так ждала тебя, мой мальчик! Так боялась потерять! Так хотела, чтобы ты родился здоровым, крепким, красивым! И наконец дождалась. Я люблю тебя, сынок. Люблю больше всех на свете!

Я вытираю слёзы. Это оказалось просто. Имя чудесное и подходит ребёнку. Больше у меня нет ни единого сомнения.

Тихомир кряхтит, и я пробую возможности одежды для кормления. Прикладываю его к груди и смеюсь от его жадных чавкающих звуков. У него хороший аппетит. Он крупненький и крепенький. Как папа.

Который как раз возвращается с двумя сумками наперевес. Улыбаюсь ему и покачиваю сына.

— Тихомир проголодался, — говорю мужу, — и ты был прав — грудь сосать ему нравится больше.

Смотрю прямо в его глаза. Меня не смущает ничего, а он в смятении. Мы не обсуждали, как назовём ребёнка. Ни разу. Он был малышом, сыночком, сынишкой, крохой, но никогда мы не примеряли к нему какое-либо из имён.

Тихон ставит сумки на стол и подходит к моей кровати. Гладит сыночка по головке. Он молчит. Не произносит ни звука. Молчит так долго, что мне хочется извиниться, забрать свои слова назад. Но тут он усмехается и поднимает взгляд прямо мне в глаза.

— Тихомир у нас гурман, милая. Вон как хорошо кушает. Соску так не сосал!

Я выдыхаю с облегчением. Тихон наклоняется и целует меня.

— Спасибо за сына, родная. — говорит он с чувством. В его глазах стоят слёзы. — Спасибо за нашего маленького Тихомира!

Эпилог

Он.

Однажды я всё-таки набираюсь смелости и спрашиваю, почему она назвала сына именем моего брата. Учитывая все обстоятельства, я удивлён.

— Ох, Тихон, — смеётся она, обмазывая утку специями. — Я его как увидела, сразу поняла, что это имя ему подходит! Я не планировала этого заранее, это просто случилось.

— А как же…

Она понимает всё без слов. Непроизвольно тонкие пальцы тянутся к шраму на шее. Она хмурится.

— Я думаю, Тихон, — говорит она, — что он, в итоге, послушал тебя. Он не убил того ребёнка. Хотя мог. Он не предполагал, какую роль сыграет его решение в наших судьбах, но смею предположить, что он всегда оставался тем братом, о котором ты мне рассказывал.

Она сознательно не ассоциирует себя с тем ребёнком. Отчасти я благодарен ей. Мне тяжело даются воспоминания о том дне, когда я впервые столкнулся со своей судьбой.

— В любом случае, мы связаны такими немыслимыми узлами, — продолжает она, — такими нитями переплетены, что наша история требовала какого-то логического завершения.

Она коротко усмехается, прежде чем продолжить.

— В конечном итоге, мы встретились благодаря ему. Я не держу на тебя зла, никогда не держала. Как и на твоего брата. Вы просто выполняли приказ. А я просто была на линии огня. Это прошлое, Тихон, но есть настоящее. Оно реально. И будущее, которое принадлежит нам.

Хочу прижать её к себе, но слышу топот маленьких ножек. Тихомир занимает моё место и прижимается к матери.

— А Дед Мороз точно придёт?

— Ты хорошо себя вёл? — прищурившись спрашивает Севиндж.

— Да, мамочка! Очень-очень!

— Тогда тебе не о чем переживать, малыш! Дед Мороз обязательно принесёт тебе подарок!

Он довольно смеётся и убегает назад. Я знаю, что он прячется под столом и смотрит на ёлку — это я его этому научил.

— Надеюсь, что ты купил самый огромный и безумно дорогой подарок, Дед Мороз! — вздыхает жена, возвращаясь к своему занятию. — Иначе он расстроится.

— Не сомневайся, — смеюсь я. — Разве я когда-либо разочаровывал тебя?

Лишь однажды. Знаю. Но она никогда не упрекает меня. Никогда не рассказывает, что пережила в тот вечер.

***

За новогодним столом собирается большая шумная компания. Теперь у нас много друзей и большой дом. Практически в самом лесу. Потому что это близко нам обоим.

Даже у Полкана теперь есть семья. Однажды Севиндж, гуляя в парке с коляской, подобрала побитую собаку, и теперь по нашему дому бегают трое развесёлых щенят. Овчародвортерьеры. Так любовно их называет моя супруга.

Я смотрю на огромный живот своей секретарши Дашеньки, которая шепчет что-то на ухо Витюше, и молю Бога, чтобы она не начала рожать прямо сейчас. Смотрю на Севиндж, которая целует щёчки трехмесячной Лилии, дочери Русланчика и его жены Ниночки. Смотрю на Максима с Олей — их сын, успешно победивший рак головного мозга, носится вокруг ёлки вместе с моим. Смотрю на первую Дашеньку, которая украдкой целует моего финансового директора. И я счастлив. В моей жизни всё правильно.

— Друзья, — говорю я. — Пока есть время, я хотел бы поднять бокал за чудесную хозяйку этого дома. Без неё этого всего не было бы, мой мир не был бы полным. Четыре года назад провидение привело меня на пустынную платформу, где я столкнулся с Севиндж. Четыре года назад я пугался мысли, что мне придётся ставить ёлку для незнакомки с огромными бездонными океанами глаз. Четыре года назад я не мог предположить, что одна случайная встреча способна так много перевернуть в моей жизни!

Я хочу сказать так много, но это предназначено только для её маленьких ушек. Поэтому я добавляю лишь одно:

— Я люблю тебя, моя милая девочка! Ты — настоящая радость моих серых дней. Ты спасла меня от одиночества. Без тебя я не стал бы этой удивительной версией себя. Поэтому я поднимаю бокал за тебя, Севиндж.