Ловец сбежавших невест (СИ) - Фрес Константин. Страница 47
Свечи мои, трепеща холодным пламенем, отражались в зеркалах, полных мрака и таинственного сияния. Словно во сне, видела я на стенах потемневшие от времени шелковые обои и позолоту. Какие-то неясные тени метались передо мной. Присмотревшись, я поняла, что это призраки хозяев и слуг дома, давным-давно ушедших. Они были разодеты в старинные дорогие одежды, они носились по коридору, жили, стряхивали пыль, заглядывали в комнаты, веселились, готовились к праздникам, возвращались с балов и с зимних прогулок.
Они жили там, в далеком прошлом, в воспоминаниях, отражениями магии, а я видела только их бледные тени, память о них. Картины совершенно безобидные и обыденные. Но вместе с тем не лишенные адского ужаса, когда понимаешь, что всего этого уже нет - ни людей, ни одежд, ни праздников.
- Не правда ли, жутко? - раздался спокойный, но дрожащий голос.
Спокойствие того, кто привык к каждодневным пыткам.
- Он держит меня здесь, - продолжил это же голос, идущий непонятно откуда, - в воспоминаниях. Я могу каждый день начинать с завтрака с моей семьей, но они не видят меня и не слышат. Я не могу к ним прикоснуться, не могу поговорить и пожаловаться. Никто меня не утешит; никто не поддержит советом. И приходится жить так - как кукла в картонном кукольном домике. Ничего настоящего нет. Повторяющиеся из раза в раз разговоры. Не меняющиеся, не стареющие лица. И я… словно любимая игрушка.
- Зачем он так делает? - безотчетно произнесла я, крутясь на одном месте и отгоняя сгущающийся вокруг меня мрак своими пылающими неживым светом свечами.
- Он хотел бы обладать мной, - тихо, пронзительно-жалобно ответил голос и так грустно вздохнул, что всколыхнулись. Словно от сквозняка, портьеры, и я, наконец, увидела, откуда голос исходил.
Огромное зеркало, от пола и до потолка, в массивной темной раме. Во мраке оно выглядело, как портал в другой мир. Куда-то глубже Ада...
И в этом зеркале я с содроганием увидела себя - бледный испуганный призрак со свечами в дрожащей руке. Лицо мое было мертво и изукрашено черными отметинами смерти. Глаза ввалились, на щеках виднелись черные потеки, будто приходилось мне плакать смолой, а за спиной моей, черный и зловещий, виднелся силуэт безжалостного кукловода.
Мне вдруг стало холодно, так холодно и жутко, что я и вдоха не могла сделать, хотя слышала свой захлебывающийся ужасом голос, будто выныриваю из темной проруби, а вдохнуть не могу. Холодом сковало грудь, скрутило ноги и руки. И кто-то дергает их за веревочки, а отражение повторяет за мной в точности… Или это я за ним повторяю?!
Скорее всего, я.
Против воли я подняла руку повыше, против воли провела ладонью по волосам.
И заплаканный призрак делал так же, только кисти ее рук безвольно свисали, подчиняясь веревкам, которые крутили и дергали совершенно беспардонно.
- Что тебе нужно?! - в панике вскричала я, не подчиняясь очередному приказу нити. Нить на запястье натянулась и порвалась с громким щелчком, и отражение отслоилось от меня. Теперь я видела - это совсем не я отражалась в зеркале. Монстр лишь был похож на меня…
- Помоги мне, - зашипело из зеркала, и в его растрескавшуюся гладь с той, с другой стороны, изо всех сих врезался кто-то.
Человек.
Девушка.
Хоть я и отшатнулась от зеркала в испуге, с криком, я хорошенько рассмотрела тонкие ладони и узкие запястья, на которые были надеты золотые браслеты. От них тянулись эти мерзкие веревки, заставляющие пленницу жить так, как ей велят.
А еще я рассмотрела лицо, хорошенькое женское лицо, половина из которого была искажена отчаянием, а половина - спокойна и нежива, как фарфоровая кукольная маска.
Девушка за стеклянной гладью шумно дышала - точно так же, как я, словно только что вынырнула из ледяной полыньи, - и дрожала всем телом.
- Ну, помоги мне, - порычала она зло, со слезами в голосе, взглядом буквально обыскивая меня. - Где твой пистолет?! Разбей… разбей это проклятое стекло! Я чувствую, - она принюхалась шумно, - у тебя мой чемодан. С амулетами. Мне нужен хоть один из них, чтобы освободиться от его власти! Я ведь собирала их для себя. Чтобы хоть иногда чувствовать себя в безопасности.
Тряслись и прыгали, как пружинки, ее круто завитые золотые волосы, губы дергались, все тело, затянутое в корсет и облаченное в светлое шелковое платье, украшенное вышивкой, ходило ходуном, будто несчастную на миг перестали поджаривать на жестоком огне.
- Офелия?! - выкрикнула я в ужасе.
- Спаси-и-и, - в муке тянула она, царапая ногтями стекло изнутри. - Я заперта тут… я пленница у этого безумного демона. Спаси-и-и…
От ее прикосновений все зеркало покрывалось какими-то неряшливыми жирными полосами, и я в ужасе поняла, что это слазит с ее механической руки воск, который налепили на железяки, стараясь придать руке видимость человеческой мягкой плоти. Отслоились и красивые розовые накладные ноготки, и железная конечность шкрябала по стеклу громко и отвратительно.
То же самое было и с лицом.
Это не паралич и не маска - это разукрашенный воск закрывал ее голый череп, чтобы придать обгоревшей Офелии привлекательный вид. Изумительно точно и искусно вылепленное лицо. Фальшивое, неживое.
Золотые украшения, прекрасное платье, заботливо накрученные волосы - Офелия выглядела так, будто она и в самом деле любимая кукла. Старая, потрепанная, истертая и грязная, изломанная, обгоревшая, но любимая. Починенная с любовью подручными средствами, отмытая кое-как и одетая в новое роскошное платьице, прикрывающее раны и металлическое тело. Но никаким воском и никакими красками было не скрыть ее увечий…
Жалкая пародия на былую красоту.
Отчего-то ее неволя и ее отчаянная попытка воззвать хоть к кому-нибудь ранили меня в самое сердце. Мне стало нестерпимо жаль ее, да так, что я со своей стороны прильнула к зеркалу, колотя его кулаками. Но, несмотря на то, что трещины испещряли его поверхность, оно было крепко как гранит и не поддавалось. Вот когда я пожалела, что со мной нет моего верного пистолета!
- Что он делает с тобой? - крикнула я, увидев, как в глазу Офелии отражается мука и боль. Второй глаз был стеклянным, спокойный и яркий. Он смотрел в никуда, не выражал ничего, и это было особенно жутко на фоне ее страданий. - Зачем ты ему?!
- Де`В…
- Не произноси его имени! - вскричала я. - Не то он услышит и придет сюда!
- Он говорит, что любит, - в ужасе прошептала Офелия, вся трясясь. - Он говорит, что мной одержим, и не проживет ни дня без меня, но его любовь мучает и жжет, словно огонь! Он не дал мне умереть, это верно. Но так же верно и то, что он приделал мне половину тела, заклепал его железными раскаленными заклепками, вгоняя их в живую, чувствующую плоть!! Тысячу раз я хотела умереть под молотком беспощадного мастера. Миллион раз я хотела умереть, глядя потом на себя, изуродованную и собранную из железяк, в зеркало! А он не видит моего уродства; он дарит мне духи и цветы, как любимой девушке, он украшает мое истерзанное, изломанное тело и завивает мне волосы, но только я не игрушка и не вещь, чтобы можно было мной пользоваться! Я живой человек, я не могу принадлежать кому-то и улыбаться по команде! А он видит во мне только кудряшки, голубые глаза и тонкую талию. Он украшает меня золотом, словно дикарь - своего идола, но все идолы мертвы, мертвы!
Невольно я усмехнулась; какая злая ирония! Эти же самые слова говорил Тристан, бросал их в ее изуродованное лицо, не желая покориться, и теперь она повторяет их. Отведала той самой пилюли, которой пыталась потчевать Тристана, и ужаснулась тому, как это больно и страшно - когда тобой распоряжается другой человек, даже самый искренний и преданный поклонник…
Но при этом свои притязания к Тристану она не оставила. Вот странно. Так долго страдать, познать, каково это - и все равно эгоистично требовать себе власти над другим человеком! То, что она считала недопустимым по отношению к себе, по отношению к Тристану ей казалось вполне нормальным. Видимо, это оттого, что что-то в ее душе умерло бесповоротно.