Люди и боги (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич. Страница 37

Герцог Эрвин София вышел на перрон. Дело шло к вечеру, солнце клонилось к закату, но все еще изрядно пекло. Дышалось с трудом, воздух был сух и неприятен. Пахло красной альмерской пылью — и карасями, конечно же.

Капитан Гордон Сью, командир первой роты, отрапортовал:

— Станция захвачена, милорд. Сопротивления не встречено. Пленные построены.

Всех работников станции уже вывели на перрон и выстроили в ряд. Было их аж шестеро: начальник, искровый механик, обходчик, констебль, дворник и кассир. Кассир — надо же! В этой глуши у кого-то даже находятся деньги на билеты… С задержкою дыхания Эрвин обошел рыботорговцев и приблизился к пленным. Поглядел на них, чувствуя себя персонажем дурной комедии. Никто из пленных не понимал, что они взяты в плен. Начальник заговорил без тени страха, с сильным удивлением:

— Милорд, это, извиняюсь… Я не понял… Учения какие-то?

— Я — герцог Эрвин София Джессика, лорд-канцлер Империи. Ваша станция захвачена моею армией.

У начальника глаза полезли на лоб:

— Захвачена, милорд? Это что ж, получается, война?!

— Боюсь, да.

— С кем?

Эрвин не ответил. Капитан Гордон недобро ухмыльнулся, начальник станции побледнел.

— Милорд, извиняюсь… Мы же мирные люди, ничему такому не обучены! Если сильно надо воевать — позвольте, я сообщу графу. Он умеет, у него и войско…

Эрвин кивнул капитану. Тот весьма внятно объяснил пленным, что как раз графу ничего знать не нужно, да и вообще никому за пределами поселка. Потому и станция, и поселок оцеплены, а всякая попытка бегства — наказуема. Сотрудники станции будут взяты под стражу, а искровую машинерию возьмет под свой контроль северный инженер. Никто не выразил протеста. Все были слишком подавлены самим фактом: как — война?.. Как — с нами?!

Капитан Гордон Сью бегло опросил пленных. Пара дознавателей стояли наготове, но применять силу не пришлось: все отвечали сразу, без колебаний. В «Фишер Хат» нет никакой голубятни. Есть пара птиц в кабинете начальника, их-то вы уже забрали, господа кайры. Графских войск тут тоже нет. Есть один рыцарь — сир Уилли. Он вассал барона, а барон — вассал графа, так что сира Уилли можно считать… Где живет? Да вон же его дом, отсюда видно… Сколько до замка Эрроубэк? Пятнадцать миль, да вы и сами знаете, вот же у вас карта. А, нас проверяете? Нет, господа кайра, зачем нам врать-то! Говорим честно, как в церкви… Дорога к замку? Одна большая — через холмы и лес, а еще есть тропинка вдоль речки. Хотите тропинку — возьмите деда Бенедикта, что торгует рыбой, он речку хорошо знает… Милорд, не извольте гневаться, а когда нас отпустят-то?

Получаса не прошло, как поселок был окружен, дорога и тропинка перекрыты, сир Уилли арестован. Теперь — ждать второго поезда. Армия Эрвина состояла из восьми батальонов и, вместе с конями и обозом, требовала для своей переброски двух дюжин составов. Не было никакой возможности отправить столько поездов разом. Не хватало мощности искры, а кроме того, имелась опасность демаскировки. В Фаунтерре, вероятно, есть шпионы Эрроубэка и точно — шпионы Галларда. Потому Эрвин применил простые рейсовые поезда, идущие по расписанию. Они покидали столицу как обычно, не вызывая волнений, а в пяти милях за городом останавливались, чтобы выгрузить пассажиров и принять в вагоны кайров. Полевой лагерь, развернутый возле путей, рота за ротой отправлял солдат на запад, а сам заполнялся возмущенными пассажирами, громоздкими чемоданами, лающими собачками… Зато авангард Эрвина теперь всего в пятнадцати милях от замка Эрроубэк, и ни граф, ни приарх еще не знают о вторжении на их земли. Плохо одно: ближе к замку не подъехать. Дальнейшая дорога перекрыта в связи с ремонтом моста, после Фишер Хат состав сворачивает на запасный путь и уходит на юг, в сторону Найтрока. Последние пятнадцать миль надо проделать верхом, а в первом поезде был лишь один лошадиный вагон, потому теперь — ждать второго состава.

Эрвин расхаживал по платформе и ненавидел следующий поезд: ожидание давало время для мыслей. То были четвертые сутки после известия. Три ночи он проспал после того, как получил письмо. Ну, как проспал… Три дня прожил с тех пор, как узнал о смерти сестры. Ну, как прожил…

«Я знаю, каково это — дышать пеплом вместо воздуха. Я знаю, как холоден мир без тебя».

Так сказала когда-то Иона. Эрвин ощущал горе иначе: его мир не был холоден. Он был душен и сух, и состоял из битого стекла. Каждый вдох давался с трудом. Любое движение причиняло боль. Особенно — движение мысли. Куда ни сунься — будет остро, больно, в кровь. Жалкий полустанок, абсурдная сцена: блестящие кайры захватили бабку с семечками. Думаешь: сестра посмеялась бы от души. Капитан Гордон Сью отлично провел десант, за две минуты рота заняла станцию. Думаешь: он молодец, но куда ему до Деймона… Думаешь: сначала кузен, теперь Иона… Карта в руках, пятнадцать миль, дорога к замку — а смотришь не на карту, на собственные пальцы. Думаешь: тонкие, как у сестры. Думаешь: ты и лицом на нее похож, и душой, одна только разница — ты жив. Смотришь на рельсы, ждешь проклятущего поезда, что ж он так медленно?.. Потом думаешь: какая к чертям разница! Все равно не успеть.

Если замереть, не шевелиться, не думать… Впасть в оцепенение, заморозиться, не жить… Тогда какое-то время не будет больно. Ночью не больно — в те часы, когда спишь. А потом открываешь глаза, и какую-то еще секунду не чувствуешь боли, но удивляешься: отчего так душно? Совсем дышать нельзя… И тогда приходит. Вонзается в душу со всею силой.

Он напился бы орджа — но нельзя. Время, время дорого, как кровь. Каждую свободную минуту мозг должен работать над планами. Нельзя быть пьяным, недопустимо.

Он испробовал змей-траву — не помогло. Стало даже хуже. «Я выживу ради сестры» — собственные слова гремели в памяти. Выживу ради сестры! Чертов ты дурак, она умерла именно потому, что ты выжил! Не будь тебя — не было бы и войны с Кукловодом!

Он хотел помолиться за ее душу. Малое утешение, но и то ему запретили. Отходную можно читать лишь над мертвым телом. Не видя тела, не знаешь точно, умер ли человек. Не знаешь точно… Как не знать-то? Как не знать, если тебя словно жерновами перемалывает? Четвертый день, ни одной целой косточки в теле. Ходишь, говоришь, ешь, дышишь — все через такую боль, словно кинжалом вертишь в гниющей ране.

Время лечит, — думал Эрвин. Эта мысль должна была помочь. С Деймоном помогло, прошло время — стало легче. Время лечит, — пытаешься подумать. Но думаешь: время убивает. Полгода ты имел на то, чтобы найти и прикончить проклятого гада. А ты забавлялся во дворце, устраивал праздники, примерял корону. Имел море времени — и все слил в помойную яму. Ты должен заживо сгорать всякий раз, как говоришь слово «время»!

Да где же поезд, тьма бы его?!

— Милорд, как вы? — спросил кайр Джемис.

Конечно, он сам знал ответ. Верный Джемис имел в виду нечто вроде: если хотите что-нибудь сказать — скажите мне. И Эрвин тихо сказал:

— Какой во всем смысл?

— Вы знаете, милорд. Кукловод и его люди — последние из мерзавцев. Их нельзя не уничтожить.

— Но разве это вернет Иону?

— Нет. А разве это важно?

Эрвин вспыхнул:

— Тьма сожри, что вы хотите сказать?

— Она на Звезде, милорд. Когда-нибудь и вы там окажетесь. Посмотрите в глаза ей и Деймону, и всем остальным. Посмотрите с гордостью либо со стыдом. Вот что важно.

— Я не доживу до этого… — выронил Эрвин.

Джемис мрачно ухмыльнулся:

— До собственной смерти? Все доживают, милорд. Вопрос лишь в том, что успеете сделать до этого.

— Моих ошибок уже не исправить.

— Значит, постарайтесь не делать новых. Смотрите только вперед, милорд. Кто оглядывается, тот воет от тоски.

Эрвин опустил голову, думая: уже вою.

Джемис пожал плечами, будто говоря: о том и речь, милорд. Заметил знак дозорного и сообщил:

— Милорд, поезд прибывает.