Станция «Звездная» - Воронова Мария. Страница 2

На Чернышевской фонари горели ярче, отчего казалось не так промозгло. В воздухе носился упоительный аромат из пирожковой «Колобок», и Яну захотелось свернуть туда, но Вася решительно повел его по улице Салтыкова-Щедрина к Дому офицеров, именуемому для краткости Ямой.

Вася мчался впереди, предвкушая легкую добычу, а Ян покорно следовал за ним. Он не любил знакомиться в Доме офицеров, зная, что подходящую ему девушку туда может занести только чудом, но темным слякотным вечером очень грустно бродить в одиночестве по улицам…

Сидеть дома и продолжить знакомство с папой Зейды тоже был не вариант. Колдунова серьезно напугали Васины рассказы про неистовое хлебосольство Витиного отца, когда все начинается со слов «хлопчики, да вы только спробуйте», а кончается римской оргией, о которой к тому же наутро никто ничего не помнит. Нет, Ян со слишком большим трудом попал на кафедру, чтобы портить себе перспективы клеймом алкаша. Далеко не все сотрудники в восторге от его назначения, так что достаточно разок прийти на работу с похмелья или просто с перегаром, и поползет слушок, что Колдунов регулярно поддает.

Нет, надо изо всех сил держать себя в руках, чтобы не профукать шанс, выпавший ему в результате уникального стечения обстоятельств. Во время учебы в академии Ян честно зарабатывал себе место на кафедре дежурствами и научной работой, но оказался недостаточно блатным и загремел в Афганистан. Там удачно прооперировал одного генерала, а тот, решив, что лейтенант Колдунов спас его от неминуемой гибели, сделал несколько звонков, и по окончании командировки Ян отправился не в расположение части, а на родную кафедру. Приняли блудного сына без особого восторга, но в целом тепло, разве что с бывшим наставником доцентом Князевым ощущалась некоторая неловкость. Князев считал, что Ян имеет право на него обижаться за то, что он не отстаивал кандидатуру своего ученика, поэтому на всякий случай обижался сам – вполне понятная слабость. Однако научное руководство над Яном он принял, оперировать давал больше, чем раньше, а Яну ничего другого и не требовалось. В сущности, он вернулся к тому, от чего уехал, поэтому порой командировка в Афганистан казалась сном, каким-то мыльным пузырем его реальности, который то ли улетел, то ли лопнул, то ли его никогда и не было.

Никуда Ян Колдунов не уезжал из-под этих низких серых туч, пушистых, как бабушкин платок…

Внезапно Вася остановился как вкопанный, так что задумавшийся Ян чуть не налетел на него.

– Ты чего?

Вася взглянул ошалелыми глазами:

– Слушай, Яныч, иди один. А мне надо… Ну все, пока!

Не утруждая себя дальнейшими объяснениями, Вася развернулся и побежал обратно к метро.

Проследив за ним взглядом, Ян увидел, что Вася догоняет девушку в куртке с капюшоном, которая секунду назад прошла мимо них. Обычная девчонка, ничего такого, разве что походка хороша, легкая, летящая.

Обладая совершенно заурядной внешностью, коренастенький Вася тем не менее умел произвести впечатление на дам и сейчас, кажется, не был грубо послан, потому что зашагал вместе с девушкой к метро, ни разу не обернувшись посмотреть на покинутого товарища.

– Командир, брось меня, – усмехнулся Ян ему вслед, зашел под высокую сводчатую арку с гигантским фонарем, который, зловеще поскрипывая, качался на ветру, но не горел, прикурил сигарету и задумался, что делать дальше. Идти в Дом офицеров и с Васей-то было глупо, а одному вообще идиотизм. Гулять в декабрьской тьме в принципе достойное занятие, но, когда в чужих окнах мерцает чужой уют, и отблески его падают на твою неприкаянную физиономию, становится не то чтобы совсем тоскливо, но сильно хочется под теплый плед к теплой и ласковой девушке, а нет у тебя ни того, ни другого.

Через два дома расположен кинотеатр «Спартак», там показывают старые фильмы, почти всегда хорошие, но идти в кино одному еще хуже, чем бродить по улицам.

На улице можно притвориться, что ты куда-то идешь, у тебя есть цель, а в киношке всякий видит, что ты один и не знаешь, чем заняться.

Домой вообще не вариант – там праздник в самом разгаре, Витин папа нальет ему штрафную, и один бог знает, чем это кончится.

У Яна было несколько знакомых девушек, с которыми он расстался, но телефоны еще помнил, и знал, что они будут рады, если он позвонит, но грусть терзала его не настолько сильно, чтобы реанимировать скучные отношения. На всякий случай он еще раз перебрал их в памяти, вздохнул, докурил и поехал в клинику, зная, что там всегда рады лишней паре рук.

Только если день не задался с утра, то вечер мало что меняет. Открыв дверь в ординаторскую и увидев за столом ответственного дежурного хирурга, Колдунов хотел ретироваться, но не успел.

– А, Ян Александрович, милости просим, – дружелюбно сказал профессор Бахтияров.

Пришлось войти и поздороваться.

– Это очень хорошо, что вы пришли, у меня как раз есть для вас одно важное задание.

– Да? Спасибо, Сергей Васильевич!

– О, не благодарите!

Бахтияров поправил круглые очочки, подчеркивающие аристократическую утонченность его черт, лучезарно улыбнулся и поднялся из-за стола.

Ян приосанился, решив, что сейчас его позовут ассистировать, а это он, слава богу, умеет делать, как никто другой. Наконец Бахтияров убедится, что Колдунова не зря взяли в аспирантуру сверх плана и посреди учебного года.

Сергей Васильевич Бахтияров был первым и единственным снобом, встреченным Яном на жизненном пути. Он действительно происходил из древнего дворянского рода, ненавязчиво кичился этим и в целом вел себя так, будто Октябрьская революция произошла не семьдесят лет назад, а вчера, и удержатся ли эти разнузданные хамы у власти, еще большой вопрос. Естественно, он был членом КПСС, и, наверное, в целом разделял идеи марксизма-ленинизма, но считал, что лучше бы пролетарии всех стран объединялись где-нибудь у себя в подвале, а руководить собой предоставили людям благородного происхождения.

В принципе, Колдунову не было дела до чужих заблуждений, но Бахтияров, не произнеся ни одного худого слова, прекрасно умел показать, кто тут хозяин, а кто жалкий лакей, с поклоном выпрашивающий пятачок на водку, и свои криогенные улыбочки он расточал не только аспирантам, но даже и Князеву, который, несмотря на звучную фамилию, благородством происхождения похвастаться не мог. Возможно, между учеными мужами за годы совместной работы накопились какие-то более серьезные разногласия, чем сословные предрассудки, Ян не вникал, важно другое. Как ученик Князева, он тоже обязан презирать спесивого профессора. Но не успел Ян задуматься о том, не будет ли предательством Князева, если он пойдет оперировать с Бахтияровым, как Сергей Васильевич протянул ему толстую пачку историй болезни.

– Ваши пациенты, если не ошибаюсь?

Ян быстро просмотрел фамилии и кивнул.

– Что ж, Ян Александрович, – подчеркнуто любезно проговорил Бахтияров, – будьте любезны переделать выписные эпикризы. Это прекрасно, что вы зашли сейчас, потому что служебные часы существуют для того, чтобы выполнять свои обязанности, а ошибки следует исправлять в свободное время, не так ли?

– А что не так? – возмутился Ян.

Бахтияров покачал головой и вздохнул, будто увидел перед собой неоперабельную опухоль:

– Ян Александрович, позволю себе напомнить, что вы поступили в аспирантуру, а это значит, что родина сочла вас способным к самостоятельной научной работе, и кто я такой, чтобы спорить с нею, – Бахтияров развел руками, – ну а коли вы достаточно умны, чтобы проводить серьезные исследования, то ошибку в банальном эпикризе уж точно способны заметить и исправить. Я тороплюсь в операционную, а вы, пожалуйста, располагайтесь и работайте. И будьте добры, пишите так, чтобы для прочтения не пришлось вызывать бригаду криптографов.

– У меня просто рука не успевает за мыслью, – буркнул Ян, садясь за письменный стол и открывая первую «историю».

Бахтияров одарил его своей фирменной улыбкой:

– Если не получается писать быстрее, думайте помедленнее. Иногда это бывает полезно.