Станция «Звездная» - Воронова Мария. Страница 3

Дав сей мудрый совет, профессор удалился.

Ян понимал, что все это делается с одной целью – унизить Князева, показав, что он набрал себе в ученики придурков, которые даже «историю» оформить не в состоянии, а лезут со свиным рылом в калашный ряд. Дали быдлу волю, и пожалуйста, наслаждайтесь плодами вседозволенности. Одного пустили из милости, и вот он уже за собой тащит не пойми кого, отпихивая достойных ребят из хороших семей. А где традиции, где преемственность поколений?

Ян еще немножко позлобствовал, но, читая эпикризы, к своей досаде, вынужден был признать, что дело не в одном только снобизме. Он и вправду не слишком любил писанину, старался скорее с ней разделаться и бежать в операционную, поэтому придраться в его эпикризах было к чему. Именно придраться, то есть обратить внимание на недочет, а не заставить переписывать.

Но с профессором спорить бесполезно, и Ян принялся за дело, надеясь только, что исправляет именно те мелкие грешки, которые имел в виду Бахтияров. Работа спорилась, но последняя «история болезни» поставила его в тупик. Колдунов прочитал эпикриз от начала до конца, потом от конца до начала, повернул «историю» на девяносто градусов и, наконец, посмотрел на просвет, как рентгеновский снимок, но не обнаружил ни малейшего изъяна. Флегмонозный аппендицит у солдата-срочника, тут захочешь, а не напутаешь.

Ян энергично тряхнул головой и снова прочитал текст. Нет, все ключевые моменты указаны: когда поступил, через сколько часов от начала заболевания, когда прооперирован, и название операции тоже есть, и что из медикаментов получал, и результаты анализов. Дежурная фраза «послеоперационный период без осложнений, заживление раны первичным натяжением, швы сняты на восьмые сутки» тоже присутствует, она вписывается уже на автомате. Что не так-то, в самом деле?

Тут его размышления были прерваны стуком в полуоткрытую дверь, и на пороге показалась Соня Бахтиярова, дочка Сергея Васильевича.

Ян вскочил. Соня нравилась ему очень сильно.

– А папа где? – не дождавшись ответа, девушка зашла за шкаф, где у них был чайный закуток, и стала деловито расставлять на столе какие-то коробочки. – Я ему ужин принесла.

– В операционной.

– Надолго?

Ян пожал плечами.

– Ладно, придет, сам поест, не маленький, – Соня сложила пустой пакет в аккуратный квадрат и убрала в сумочку, – Ян, покурим?

– Давай.

Соня без спроса открыла форточку и легко вспрыгнула на подоконник. Ян встал рядом и, немного конфузясь, протянул ей свой пролетарский «Ту-134», но Соня без всяких ужимок вытащила сигаретку из мятой пачки.

Она была похожа на отца, с такими же тонкими чертами, высокая, стройная, длинноногая. Мать Яна называла девушек с такими фигурками «прогонистая», Яну не нравился этот эпитет, но Соне он подходил как нельзя лучше.

Соня улыбалась каким-то своим мыслям и качала длинной стройной ногой с узкой щиколоткой. Ян улыбался просто от удовольствия смотреть на нее. Сквозь табачный дымок Соня пахла весенними цветочными духами и булочками.

За окном вдруг пошел снег, крупные тяжелые снежинки медленно падали на деревья, карнизы и чугунную ограду, превращая унылую клинику в сказочный уголок, где может произойти не чудо, конечно, но что-то очень хорошее, а в ординаторской тепло, и, если напрячь воображение, то мигающие лампы дневного света сойдут за мерцание огня в камине, и так, наверное, выглядит мир за секунду до счастья.

Ян потряс головой и быстро протянул Соне спорную «историю»:

– Глянь свежим глазом, что не так? Вроде бы классика советской аппендицитологии.

Поддаваться настроению волшебства он не хотел.

Соня нахмурилась, разбирая его каракули:

– Вроде все верно, но я рентгенолог, а не хирург.

Ян уже открыл рот, чтобы высказаться насчет баранов, которые сами не знают, чего хотят, но вспомнил, что Бахтияров ее отец, и только плечами пожал.

– Это тебе папа сказал переделать?

– Ну да.

– А, тогда все просто. Видишь, помарки у тебя. Тут зачеркнуто, тут исправлено. Просто набело перепиши, и все.

– Я что, первоклассник?

– Ты просто папу не знаешь. Это его любимая тема, – Соня засмеялась и заговорила басовито, как бы от имени отца, – Софья, природа неравномерно распределяет свои дары, и я не могу ругать тебя за то, что тебе не досталось, например, музыкального слуха, но запомни, что способности к трудолюбию, аккуратности и дисциплине есть абсолютно у каждого человеческого существа.

– Кто я такой, чтобы с этим спорить?

– Вот именно. И поверь, проще за пять минут переписать, чем три часа слушать его занудство, что да, суров, но справедлив, и только ради твоей же пользы. Он делает из тебя человека, а ты не ценишь.

– Честно говоря, не ценю, – вздохнул Ян и полез в шкаф за чистым листом бумаги.

– А он только ради тебя старается, – Соня лукаво улыбнулась, – ну еще чуть-чуть ради дяди Вали, но только самую капельку.

– Я думал, он выше этого.

– Ну знаешь, – усмехнулась Соня, – когда тебя по носу щелкает какой-то молодой выскочка, никто не может быть выше этого.

– Это да…

Соня спрыгнула с подоконника:

– Ну все, побегу. Если увидишь папу, передай привет.

Ян еще немного постоял у окна, посмотрел, как Соня выходит из дверей клиники и, оскальзываясь на узкой тропинке, осторожно идет к своей вишневой «восьмерке». Снежинки ложились на ее волнистые каштановые волосы, на плечи серого полушубка, придавая ей немножко сказочный вид. Открыв дверцу машины, она обернулась, посмотрела на окно, где стоял Колдунов, с улицы похожий, наверное, на старинный портрет. Ян помахал, Соня послала ему воздушный поцелуй, села в машину и уехала.

Ян устроился за столом и, тяжело вздыхая, начал делать из себя человека, переписывая неаккуратный эпикриз, но так замечтался о Соне, что забыл внести результаты анализов. Пришлось вытянуть из пачки новый листок.

– А в стране с бумагой напряженка, между прочим, – процитировал Ян любимый народом фильм, но, сообразив, что пачка принадлежит Бахтиярову, злорадно ухмыльнулся. Еще вспомнит старый хрыч о своих бесчинствах, когда пойдет по кафедре бумагу клянчить.

На сей раз Колдунов решил быть внимательнее, но Соня со своими кудрями и стройными ножками в модных коротеньких сапожках никак не шла из головы. Она нравилась ему, и, что важнее, Ян видел, что тоже ей небезразличен. Она красивая и умная девчонка, с ней весело и всегда есть о чем поговорить. Мировоззрение у них сходится, кроме того, Соня выросла в семье какого-никакого, но все же хирурга, с пеленок знает специфику работы и не будет в случае чего закатывать мужу сцены за поздние возвращения, бесконечные дежурства и праздники, проведенные на работе. И отдельное удовольствие думать, как взбесится Сергей Васильевич, когда узнает, что в зятья ему светит наглое и безродное хамло. Да, хочется, очень хочется поухаживать за Соней, но тут надо бить наверняка. Он, как сапер, не имеет права на ошибку. Если они с Соней начнут встречаться, а потом поймут, что не хотят быть вместе всю жизнь, то Бахтияров не станет разбираться, кто прав, кто виноват, а просто-напросто костьми ляжет, но добьется изгнания Колдунова с кафедры на остров Врангеля или еще куда подальше.

А тут еще эта дурацкая история с «дядей Валей», про которую Ян уже почти забыл…

Чем старше и опытнее становится врач, тем сильнее ему нравится спать по ночам в своей кровати, поэтому на молодого доктора Колдунова дежурства сыпались как из рога изобилия. Он не возражал, понимая, что настоящее мастерство приобретается только так.

Однажды ему, как обычно, передали больных под наблюдение и мимоходом попросили «глянуть» мужичка из отдельной палаты. Поклялись, что там точно, железобетонно ничего экстренного нет, госпитализировали накануне с подозрением на острую кишечную непроходимость, но положительная динамика отчетливая, рвоты не было, а стул, наоборот, был, рентгенологически барий прошел, так что показаний к операции абсолютно нет, видно, товарищ просто съел что-нибудь, но, если Колдунов на обходе к нему зайдет, будет хорошо, потому что пациент – большая шишка.