Путешествие коммивояжера по продаже фаллоимитаторов (ЛП) - Донайхи Кевин Л.. Страница 13

- Три или четыре года? – сказал я.  – Твой список плохих детей, должно быть, был огромным.

- Не то, чтобы они были плохими. Просто другие дети вели себя лучше, и у меня не было времени обойти все дома, - он замолчал и так пристально посмотрел мне в глаза, что я чуть не вздрогнул. - Ты был немного лучше, чем большинство. Ты получил четыре подарка от меня, прежде чем тебе исполнилось десять, но не получил еще один, пока тебе не исполнилось 24, - он слегка улыбнулся. - Это была моя последняя доставка.

- Подожди, ты доставлял подарки и взрослым?

- Было бы несправедливо, если бы я дарил подарки только детям, не так ли? Взрослые тоже заслуживают немного волшебства.

Он все еще смотрел на меня. Я хотел отвернуться, но что-то мерцало в его глазах, и это пыталось убедить меня, что то, что он говорил, было правдой.

У меня в голове закружились противоречивые мысли. На мгновение мне захотелось разрыдаться.

Я взял себя в руки.

- Итак, если ты действительно Санта, какой был мой любимый подарок, когда мне было пять лет? -  ухмыльнулся я. - Или это было слишком давно, чтобы ты смог вспомнить?

- Единственное, что у меня есть, это моя память, - он постучал себя по голове. - Каждый подарок, который я когда-либо дарил, заперт здесь. Я не могу их забыть, даже если попытался. В тот год ты больше всего на свете хотел желтый игрушечный грузовик, - его глаза блеснули, но это был меланхолический огонек. - И ты получил его.

Я невольно отпрянул назад, ударившись головой о стену. Мои ладони покалывало. Я чувствовал свое сердце там, где его не должно было быть.

- Ты прав.

- Конечно, я же Дед Мороз. Или Санта, если тебе так больше нравится меня называть.

Сделав вдох, я заставил себя мыслить рационально. Игрушечные грузовики не были редкой детской потребностью. Возможно, это была удачная догадка, а цвет был еще более удачным.

- Я даже помню, что на левой двери была наклейка с головой клоуна, - продолжил он.

И это все для меня решило. Больше нет места для сомнений. Я напоил алкоголем само воплощение Рождества, и вот он все еще был на моей кровати и доступен для меня. Было так много вещей, о которых я хотел – и, возможно, нуждался в этом – спросить его.

- Но почему я не получил тот скутер, когда мне было восемь? Я хотел его больше всего на свете.

- Ну, в тот год ты был плохим мальчиком. Помнишь, что ты сделал со своим старшим братом, Билли?

Это имя задело меня за живое. Я уже довольно давно не думал о Билли. Он был мертв по меньшей мере десять лет, и прошло пятнадцать лет или больше с тех пор, как я в последний раз разговаривал с ним.

- Он был со своей девушкой во дворе. Они целовались. Язык Билли был у нее во рту, и он стоял к тебе спиной. Ты воспользовался этим, но тебе не следовало спускать с него штаны. Это было худшее из возможных времен, и ты это знал.

Я мог только пробормотать.

- Это был самый неловкий момент в его жизни, и он помнил его до самой смерти.

Мне удалось найти слова и вытащить их изо рта.

- Ты... ты видел это?

Он улыбнулся, обнажив коричнево-желтые зубы.

На меня нахлынули давно забытые рождественские воспоминания, заглушая все другие мысли. Покалывание, которое я почувствовал в конечностях, когда проснулся рождественским утром. Мой любимый бант – красный бархатный, который мои родители из года в год кладут поверх подарков. Острый гоголь-моголь, который обычно готовил мой двоюродный дедушка.

- Боже мой, - сказал я. - Ты заставил мир казаться прекрасным местом. Ты действительно это сделал.

- Ну, тогда это была моя работа.

Теперь, когда я нашел слова, они начали изливаться:

- Когда я был ребенком, я понятия не имел, на что похожа реальная жизнь, насколько она грязна и уродлива, но ты держал меня в пузыре, из-за которого мое детство казалось проведенным в пряничном домике.

- Я думаю, это хорошо, - сказал он.

- Да, это хорошо...

  Я продолжал смотреть на Деда Мороза, но мои мысли были заняты не его лицом и не тем, что он говорил, если он вообще что-то говорил, скорее, я думал о множестве душераздирающих работ, которые я выполнял. Я подумал о своем разочаровании в сексе, в себе и в человечестве в целом.

Может быть, я чувствовал бы себя лучше в таких вещах, если бы меня не защищали, если бы я с самого начала знал, что в мире нет волшебства и что все яркое и прекрасное было просто придумано.

- Можно мне еще выпить? - спросил Санта.

Я пришел в себя.

- Что?

Он повторил вопрос, но я просто закрыл глаза, увидев, как сам потянулся за бутылкой и отдал ее Санте. Он взял ее, а я подошел к комоду, снял одну из своих старых пожелтевших рубашек, туго скатал ее, превратив в удавку и подкрался к нему сзади, пока он пил. Я обернул рубашку вокруг его шеи, потянул и увидел, как в моей голове заплясали сладости, и почувствовал слабый аромат горячего хлебного пудинга, когда его язык высунулся, а лицо посинело.

Я встал на дыбы, теперь уже стоя на коленях на кровати. Я перевернул его; его тело было практически невесомым. Я стянул с него штаны, сел верхом и вошел в него. В ответ Санта обхватил меня тонкими ножками за спину и принялся разминать ее руками.

- Быстрее, - сказал он.

Мгновение шока, но если бы старик захотел, я бы разорвал его на части и оставил его, свернувшегося калачиком и истекающего кровью, на моей кровати. Я ускорился, врезаясь в его задницу так, будто это не было частью чего-то человеческого.

- Сильнее, - продолжил он.

Я не знал, насколько быстрее и сильнее я мог двигаться. Я подумал, не схватить ли нож, который держал между кроватью и матрасом. Я подумывал о том, чтобы перерезать им его горло. В тот момент, однако, я почувствовал немного того старого рождественского духа в своем члене и яйцах, то особенное покалывание, которого я не испытывал почти тридцать лет.

Внезапно я почувствовал связь не только с мужчиной, но и с катящимся шаром силы. Моя голова светилась, как ярко горящая лампочка.

Все мое тело ощущалось как подарок, который счастливые руки разворачивают рождественским утром. Вместе с кровью в моих венах тек мускатный орех, и мой внутренний мир казался покрытым мишурой, все серебряное и золотое, все мерцающее. На самом деле я был внутри Санты. В моих мыслях мне было восемь лет и я катался на санках с самого большого и заснеженного холма, который только мог найти.

Когда мое юное «я» достигло дна, ожило мое старое «я». Брызнувшая сперма была холодной, как миллиард снежинок, вылетевших из моего члена в Санту. Я представил, как они сливаются внутри него, образуя стаю миниатюрных снеговиков, которые танцуют вверх и вниз по всей длине его желудочно-кишечного тракта. Но снежинки были и снаружи. Они волнами рассыпались по спальне, собираясь на комоде, прикроватной тумбочке, на кровати и на нашей обнаженной коже толстыми белыми пучками. Я хотел зарыться руками в рукавицах в снег, попробовать его на вкус и сделать снежных ангелов, но повернулся, когда услышал, как что-то звякнуло.

Санта стоял над кроватью; я не видел, как он встал. Несмотря на то, что он был обнажен, на нем была его фирменная шапка с белыми полями набекрень. Его щеки украшал красный румянец; между ног болтался длинный, тонкий пенис, изогнутый, как конфетная тросточка. Каким-то образом я знал, что на вкус он будет как мята. Когда Санта уставился на меня, широкая улыбка оживила его лицо, которое, казалось, стало намного моложе.

- Неплохо, - сказал он, и в его глазах блеснул огонек. - Теперь ложись на живот, мальчик. Пришло время назвать меня папочкой.

Хелен Косилка

Она прекрасная машина, настроенная на секс, а я – ее подушечка для булавок. Почему я играю в эту игру?  На самом деле не могу сказать. Материя любви всегда делает меня косноязычным и выпотрошенным. Возможно, я люблю ее, потому что она – разлагающийся гибрид трупа и газонокосилки. Отвратительно? Да, я так думаю. Но как еще я мог оживить ее тело, как только убил ее? Это не значит, что я Бог-Отец или Иисус Христос. Я человек, а у людей есть определенные ограничения.