Три Нити (СИ) - "natlalihuitl". Страница 20

Когда подпаленное приношение задымилось, дядя распростерся перед алтарем, моля об удачном пути, заступничестве, хорошей прибыли в столице и обо всем том, о чем обычно просят торговцы. Я тоже растянулся на полу, но в голову ничего путного не приходило. Темнота в святилище была теплой и успокаивающей, непохожей на глубокую тьму неба, как чашка с водой не похожа на бездонный колодец; в нее хотелось завернуться с головою, как в одеяло, и сладко уснуть. Но снаружи угрожающе шумели дарчо, а в треснувших стенах свистели сквозняки, наполняя сердце свербящей тревогой. Казалось, что мы только на время спрятались внутри этого святилища, как мыши в тесной норе, а снаружи нас уже поджидает ночь и ее совы.

Впрочем, все это мне только казалось.

***

Перед тем как вывести дзо за ворота, мы отстегали его по бокам дымящимися пучками можжевельника и подбросили в воздух немного цампы. Хозяин дома, вставший с постели, чтобы проводить нас, и теперь ежившийся от недосыпа, пожелал нам удачи, крепко обнялся с дядей и отворил засов. Повозка, поскрипывая, выехала за ворота; наш путь к столице продолжался.

Было очень рано и очень холодно; я заполз под большую шубу из грубо сшитых заячьих шкур, которую Мардо взял с собой из дома, и смотрел оттуда на быстро бегущие облака. Подбрюшья у них были розовыми, а спины — бело-серыми, в спиральных завитках, совсем как у ягнят; высоко в северной части неба висела светлая маленькая луна. В деревне было тихо — и жители, и скотина, и даже беспокойные птицы на крышах спали крепким сном. Еще не варилась часуйма в медных и глиняных котелках, не прочел первую утреннюю молитву шенпо, и на рынке не слышно было разноголосого гвалта торговцев, но караван Маленькой Медведицы уже ждал нас. Тяжело, с присвистом дышали яки, протыкая рогами прозрачный воздух; блеяли ездовые бараны. Одеяла, хворост, съестные припасы и прочий скарб были убраны на две повозки; ценные грузы большинство торговцев взвалило себе на плечи или на спины вьючных животных. Пахло дымом и благовониями — видимо, все необходимые очищения уже были совершены, а молитвы — прочитаны, и караван был готов к отправлению.

И точно! Увидев нас, Маленькая Медведица тотчас взгромоздилась на крепкого рыжего барана и подала знак к отходу. Дяде она вела пристроить нашу телегу в середине каравана; так мы и сделали. Все двигались в молчании — да и не поговоришь особо, когда морозный воздух скребет горло, — так что я, свернувшись клубком для сохранения тепла, задремал.

Когда я открыл глаза, Пхувера уже и след простыл. Вокруг нас были старые холмы с красновато-бурой каменной крошкой на боках и ковром желтой, пересыпанной камнями травы у подножия. В тени еще лежали пятна утреннего инея; берега молочно-голубых ручьев и круглых, как монетки, озер затянуло тонким ледком. Ни стад, ни домов, ни случайного путника, — мир вокруг был дик и пуст, как будто и не было никакой деревни всего в нескольких часах пути отсюда.

Зато дорога и правда была широкой и ровной — повозки катились по ней, как по маслу, — а еще очень скучной. От безделья я принялся разглядывать окружающих. Странным зрелищем были наши сопровождающие — торговцы: замотанные в пестрое тряпье, с широкими проплешинами на плечах и лопатках, натертыми тасканием тюков. Странными были и другие идущие в столицу — например, три женщины с золотой шерстью, назвавшиеся сестрами Сэр; судя по одежде и пятнам хны над бровями, они явились из южной страны. Но самым странным из всех был, конечно, Зово, гадатель на узелках. Я и не думал, что он увяжется следом за караваном из Пхувера, а вот гляди-ка! Зово шел совсем неподалеку, сгибаясь под грузом драгоценного короба; к полудню его тонкие ноги почти заплелись узлом. В конце концов мне стало жаль его.

— Дядя, — шепнул я, боясь потревожить окружающую тишину. — Может, разрешим этому… который гадатель… поехать на нашей повозке? Или хотя бы короб поставить?

Клянусь, Мардо чуть не поперхнулся! Выпучив глаза не хуже пхуверского лягушкоподобного садага, он сквозь зубы зашипел на меня:

— Сдурел, что ли? Это же бывший шен Железного господина! Мало ли, какие дре у него в этой коробке запрятаны… и вообще, не пялься на него, а то еще проклянет, облысеешь весь и пузырями покроешься — как я тебя потом продавать буду?!

Увещевания дяди не особо-то подействовали: пусть я и струхнул немного и забился поглубже под шубу, но теперь уже следил за Зово с тройным усердием. Теперь-то я знаю, что дядя сразу же разгадал прошлое нашего попутчика по истершейся багровой ленте, какую имеют право нашивать на чуба только посвященные Железному господину. Но мне-ребенку невдомек было, что такого страшного в этом слабом, рано поседевшем мужчине с тяжелым коробом за спиной. Разумеется, Зово заметил мои любопытные взгляды — и хитро подмигнул в ответ. Я икнул от страха и теперь уже целиком скрылся под шубой, хотя дневное солнце и припекало вовсю.

Вечером, стоило нам остановиться на отдых под боком одной из скал, как дядя тут же бросил меня возиться с дзо, а сам чуть не вприпрыжку побежал к костру, откуда доносились голоса торговцев, галдевших на каком-то птичьем языке «мани[22], мани, мани!» Для этого болтуна целый день в молчании был, наверное, сущей пыткой! А когда Мардо исчез, бывший шен сам подошел ко мне.

— Как тебя зовут, малыш? — спросил Зово вполне дружелюбно, но я чуть шаровары не обмочил от страха — в голове сразу же пронеслись все россказни о том, что колдуны могут учинить, узнав чье-нибудь имя. И хотя как раз для таких случаев и были придуманы тайные и явные имена, даже прозвищем рисковать я не собирался. — Ладно, не хочешь — не говори. Буду звать тебя «момо» — ты такой круглый, так бы и съел!

Вообще-то мне следовало бы испугаться угрозы быть съеденным заживо, но вместо этого я ужасно обиделся.

— Я Ринум, понятно? — будто само собой вырвалось изо рта.

— Понятно, — рассмеялся хитрец. — Да ты не бойся. Не скажу, что опасения твоего дядя напрасны, но тебе я совсем не желаю зла. Правда.

Он как-то странно посмотрел на меня, не поворачивая морды, а только скосив глаза — водянистые и серые, под стать его шкуре. Вообще, этот Зово весь был как хатаг, слишком долго провисевший под солнцем и дождем, — ни одного живого, яркого цвета не осталось на его теле, только тусклые пятна и потеки.

— А ты правда шен Эрлика?

— Уже нет. Но раньше был.

— Значит, ты умеешь колдовать? — спросил я, преисполнившись любопытства. Странствующие шенпо, изредка навещавшие нашу долину, не были искушены в колдовстве. Конечно, они могли рассчитать благоприятный день для того или иного события, прочесть заклинание очищения над водой, зерном или новорожденными ягнятами и провести умиротворяющие или приумножающие пуджи[23], но вряд ли кому-то из них под силу было выдыхать пламя, летать по небу или обратить врага в пыль одним взглядом. А слуги Эрлика, говорят, могли все это — и даже больше.

— Да уж. Умею.

Тяжко вздохнув, Зово опустился на плоский, в бурых прожилках валун и размял затекшую шею. Красноватые отблески огня дрожащими мухами облепили его левое плечо, а за правым виднелись скалы и дорога, уходящая в ночь.

— И что ты умеешь? — осмелев, я тоже присел на камень — правда, на приличном расстоянии от бывшего шена.

— Много чего. Умею лечить и насылать болезни, красть чужое Ла[24], усмирять всяческих дре и лха… Хотя в этом искусстве сейчас нет никакого толку: всех чудищ убили еще до моего рождения, разве что пара Лу еще прячется под водой или в подземных пещерах — но что с них взять, кроме горстки чешуи? Да и демонов с богами почти не осталось.

— Как это? — возмутился я. — А кому же мы тогда торма жжем и масло подносим?

— Богу бессмысленного расточительства еды, видимо, — пожал плечами Зово. — Могли бы и сами съесть — толку больше было бы.

— А Железного господина что, тоже нет? — решил я подловить лгуна на слове. — Кому же ты служил тогда?

— О! Он есть — но ему не нужны ваши дары.

— И ты видел его? Эрлика?

— Видел, — пробормотал Зово, вдруг помрачнев. — Еще как видел.