Черный Камелот - Кайл Дункан. Страница 35

Показания были записаны на магнитофон и распечатаны. Листки положили в конверт со штампом «Сверхсекретно. Молния». Последнее слово означало, что досье предназначалось для срочной обработки. Документы поступили к комиссару Уиллсу. У Уиллса была не одна должность, а сразу несколько, в том числе он являлся сотрудником Интеллидженс сервис, ответственным за сбор информации о вражеских лидерах. Между Колвином и Уиллсом состоялся короткий и осторожный разговор по телефону, из которого комиссар узнал, что документы к нему уже отправлены. Он взял конверт и сказал:

– Садитесь, пожалуйста.

Колвин сел напротив Уиллса и терпеливо ждал, пока тот прочитает протокол допроса. Комиссар был щупл, лыс, в очках, на вид лет пятидесяти. С первого взгляда его можно было принять за скромного служащего какой-нибудь страховой конторы. Частые появления Уиллса в резиденции правительства на Даунинг-стрит не привлекали ничьего внимания. Однако Уиллс напрямую общался с премьер-министром и министром внутренних дел.

– Ваши впечатления? – сказал Уиллс, дочитав протокол.

– Он сумасшедший, – ответил Колвин.

– Мы все немного сумасшедшие. Что еще?

– Я ни в чем теперь не уверен.

– И не нужно быть уверенным. Я всего лишь спрашиваю о ваших впечатлениях. Он действительно знает всех этих людей?

– Похоже на то.

– Близко с ними знаком?

Колвин задумался.

– Вряд ли, сэр. Слишком уж громко он рявкает свое «яволь». Скорее офицер охраны, адъютант – что-то в этом роде.

– Вы думаете, он не фантазирует?

– Думаю, что нет, сэр. Я не знаю, действительно ли Гейдрих занимался фехтованием, но...

– Действительно. А ваш психиатр дал Рашу слишком большую дозу.

– Он тоже так думает.

– Черт бы его побрал. – Уиллс посмотрел Колвину в глаза. – Специалисты по новым отраслям науки всегда слишком много о себе воображают. Но ведь вам на своем веку пришлось услышать немало признаний.

– Не все они были правдивы.

– Опишите Раша.

– Мои личные впечатления?

Уиллс кивнул.

– Очень крепкий экземпляр.

– В физическом смысле?

– В физическом тоже – как дубовая доска. Но он очень крепок и духом. Мне показалось, что он сопротивляется действию наркотика.

– А психиатр с вами не согласен.

– Я ни в чем не уверен, сэр. К тому же я не психиатр. Мне кажется, что Раш полоумный, но его безумие...

– Имеет рациональный характер, хотите вы сказать? – устало улыбнулся Уиллс. – Это состояние мне хорошо знакомо. Я и сам в нем постоянно пребываю. Как вы думаете, удастся вам что-нибудь из него вытянуть?

– Сомневаюсь.

– Даже с помощью наркотиков?

– Мне кажется, он хочет только одного – умереть, – сказал Колвин.

– Продолжайте.

– Психиатр придерживается того же мнения, сэр.

– Если вы говорите это только для того, чтобы высказать свое согласие с психиатром, могли бы и не трудиться. Отчет психиатра я уже прочитал.

– Нет, я не об этом, сэр... Понимаете, после того, как он убил Стритона... Стритон – это охранник...

– Это произошло у вас на глазах?

– Да, сэр. Раш прикончил его одним ударом и просто стоял на месте. Ждал. Даже ухмылялся. Не произнес ни единого слова, но смотрел с вызовом: мол, ничего не боюсь, даже смерти. Понимаете, сэр, я участвовал в недавних боях во Фландрии. Мне случалось видеть такое выражение лица у немцев.

– Понимаю, что вы имеете в виду. Молодые прусские офицеры, да?

– Не только они, сэр.

– Но чаще всего именно они. Мне тоже случалось это видеть, и я никогда не мог этого понять. Очевидно, нечто кастовое.

– Политика – не моя специальность, сэр, – невозмутимо ответил Колвин. – Но по виду Раша можно было точно сказать: он готов был сразиться сразу с десятью противниками и по меньшей мере пятерых из них уложил бы на месте.

– Как вы думаете, может быть, он просто был разгорячен?

– Это был не приступ ярости, сэр. Стритона он убил весьма хладнокровно.

Уиллс снова взял в руки протокол допроса и зашелестел страницами. Потом сказал:

– Гитлер, Гиммлер, Гейдрих, Шелленберг. При этом Раш разочарован в фашизме. Озлоблен. Мечтает о самоубийстве. И мне во что бы то ни стало нужно вытянуть из него информацию, которой он располагает. Даже сейчас эти сведения могли бы спасти немало жизней. Есть какие-нибудь идеи?

Да, у Колвина была идея. Она пришла ему в голову только что, а Колвин не доверял идеям-скороспелкам. Он предпочитал обмозговать все и так и этак и только потом высказывать свое предложение вслух.

– По-моему, вы что-то придумали, – заметил Уиллс.

– А что, если в качестве награды мы предложим ему смерть? – сказал Колвин.

Вечером состоялась неофициальная встреча. Эти двое встречались довольно часто, хоть и нерегулярно. Обменивались информацией, пытались выведать друг у друга разные сведения. Паттерсон занимал какой-то малопонятный пост офицера связи между американским посольством и штабом Эйзенхауэра. У него был поистине неистощимый запас американского виски, к которому Уиллс проникся искренней симпатией. В двадцатые годы Паттерсон учился в Гейдельберге и в качестве воспоминаний о студенческих годах имел на щеке шрам от сабельного удара. Поболтав о том о сем, Уиллс не смог удержаться от искушения и очень осторожно упомянул о Раше. Сделал он это весьма деликатно, желая проверить, какова будет реакция американца.

– Некоторые из немцев еще чопорнее и неприступнее, чем остальные, – сказал Паттерсон. – Откуда ваш клиент?

– Из Восточной Пруссии.

– Так я и думал, – улыбнулся американец. – Значит, кое-что вы о нем все-таки знаете. А говорите, что из него не вытянешь ни слова.

– Да, кое-что о нем мы знаем.

– Стопроцентный нацист?

– Солдат. Происходит из военной семьи.

– Очень крутой?

– Очень.

Американец усмехнулся.

– Хотите, я взгляну на него?

– Да нет, не стоит.

Уиллс внезапно почувствовал усталость и мысленно выругал себя за неосторожность. Не следовало сообщать Паттерсону о существовании Раша.

– Ладно, забудьте о нем. Это не важно. Просто любопытная теоретическая проблема.

– Разумеется. А где вы его раздобыли?

– Так, случайно выудили, – осторожно заметил Уиллс, надеясь, что американец поймет его буквально: немца захватили где-то в море. Черт же дернул его проболтаться! Теперь увиливать бессмысленно – это лишь распалит любопытство Паттерсона.

– Как, вы сказали, его фамилия?

– Раш, – обреченно произнес Уиллс. – Но это действительно не важно. Давайте-ка лучше поговорим о докладе Шифа по Рурской области...

Придет кто-нибудь или нет? – недоумевал Раш. Может быть, семя все-таки не прижилось? Шли часы, а он по-прежнему торчал в камере один, совершенно голый, без еды, без воды. Чувствовал он себя весьма скверно. Неужели англичане не поняли, как много он знает?

В конце концов из невидимого динамика раздался голос:

– Вы чего-нибудь хотите?

Раш молчал.

– Ничего не хотите?

Ни слова в ответ.

– Может быть, мы можем договориться? – поинтересовался голос, и Раш внутренне возликовал.

Теперь можно и ответить.

– Мне не о чем с вами договариваться, – сказал он. – У вас нет ничего такого, в чем я бы нуждался.

– Сомневаюсь, – произнес голос. – У нас есть многое, что вам было бы очень кстати. Например, еда.

– Я хочу только умереть.

– Вам больше не из-за чего жить?

На этот вопрос можно не отвечать.

– Если вы и в самом деле хотите умереть, это можно устроить, – сказал голос.

– Так устройте.

– Вы ведь, наверное, хотите умереть как подобает солдату. По всей форме, с расстрельной командой и так далее?

– Мне хватит и пистолета.

– Хорошо. Пистолет, пустая комната, никакой спешки. Но заплатить за это придется дорого, гауптштурмфюрер. Вы готовы?

– Я не готов разговаривать с тем, кого я не вижу, – ответил Раш.

Он твердо знал, что у него один-единственный козырь – готовность умереть. Очень мало что можно сделать с человеком, желающим смерти, – на него не подействуешь ни угрозами, ни убеждением. Он может диктовать собственные условия. Существуют, конечно, и пытки, но Раш сомневался, что англичане умеют их применять.