Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - Карр Джон Диксон. Страница 2

С крыши дворца Хоулируд, куда он поспешил, чтобы стать свидетелем подъема флага, Чарльз Дойл видел пары подходившего к станции поезда. Гонцы в ярко-красном проскакали вперед, чтобы очистить путь. Огромная толпа на холме, размахивая белыми платками, орала приветствия приближающемуся паровозу. Когда королевские экипажи с шумом въехали на территорию дворца вслед за холеными лошадьми, Чарльз подумал, что молодая королева Виктория «не очень хорошо выглядит, и лицо красное». Однако она легко и без посторонней помощи выпрыгнула из экипажа. А эхо от пушечного салюта все еще доносилось со скалы, на которой стоял замок.

Тем не менее в те давние времена Чарльз Дойл никак не мог избавиться от приступов тоски по дому. Он скучал по отцу, по трем братьям и сестре Аннетт. Каждое письмо от брата Ричарда — Дика Дойла, ведущего художника журнала «Панч», — нагоняло чувство одиночества.

«Как же ты живешь среди этих шотлашек?» — спрашивал он. Дик, будучи истинно светским человеком, нарочно притворялся, будто верит в то, что все шотландцы спустились с гор и продолжают заниматься людоедством в пещерах.

«Я полагаю, — писал Дик, — ты слышал от господина Уильямса о компании «Смит энд Элдер», которая пригласила меня на обед, чтобы познакомить с автором «Джен Эйр». Это маленькая, изящная, умная женщина лет тридцати, которую звать мисс Бронте, дочь священника из графства Йоркшир. Туда же был приглашен Теккерей».

И далее в том же письме:

«Кажется, уже после твоего отъезда в Шотландию Эванс пригласил меня на обед в Благотворительное общество продавцов газет. Там председательствовал Чарльз Диккенс, который выступил с замечательной речью, присутствовали Лак, Физ, Лемон, Ли и др. Эта компания и господин Питер Каннингэм отправилась потом вместе с Диккенсом в таверну «Радуга» на Флит-стрит и допоздна поднимала там тосты под херес и анчоусы».

Вот они, краски и сияние большого света! Однако у Чарльза такие письма еще живее вызывали в памяти образ его отца Джона Дойла.

Джон Дойл, король политических карикатуристов, восседал среди отполированных дубовых панелей и серебряных ваз в доме номер 17 на Кембридж-Террас, Гайд-парк. Он был так похож на старого герцога Веллингтонского, что, как только появлялся в парке на лошадях, его начинали приветствовать. «Лорд Джон» или «Генерал-губернатор» — звали его сыновья, однако чаще всего за глаза.

Этот Джон Дойл, происходивший из ирландских католических мелкопоместных дворян-землевладельцев, приехал в Англию из поместья, которое разоряли принимавшиеся на протяжении жизни поколений законы, направленные против католиков. Его семья была старого норманнского происхождения и получила вотчину в Ирландии в первой половине XIV века. Он был художником. Когда Джон прибыл в Англию, все его имущество состояло из трех ценностей: картины Ван Дейка, которую не хотел продавать, нескольких приборов фамильного серебра XVII века, ступки и пестика для приготовления домашних лекарств. Мир сильно изменился с тех пор, когда эти нелепые предметы могли украсить пустую комнату. Он покорил Лондон своими острыми карикатурами, которые он подписывал псевдонимом Н. В. Это были насмешливые и тонкие рисунки, тогда как другие карикатуристы довольствовались изображением общественных деятелей надутыми шутами, скатывающимися с лестницы. Рисовать своих политических оппонентов таким образом Джону Дойлу никогда бы не пришло в голову, точно так же, как он не мог себе представить, что он хватает одного из своих гостей (скажем, покойного Вальтера Скотта) и спускает его с лестницы после спора за обедом.

Его жена, Марианна Конан, умерла. Своих четырех высокорослых сыновей — Джеймса, Ричарда, Генри и Чарльза — он научил держать кисть и карандаш и воспитал их благочестивыми католиками.

Посторонние иногда удивлялись, что столь тонкое художественное чутье, такая сатирическая улыбка могли скрываться у Джона Дойла за величественной манерой держаться. В его работах были некоторые причудливые черты, которые потом столь эффективно раскрылись в акварелях его сына Чарльза.

Но тоска по дому оставила Чарльза в Эдинбурге. В 1855 году Чарльз Дойл женился на мисс Мэри Фоли.

Невесте было всего семнадцать лет. Младшая дочь овдовевшей ирландки-католички, в доме которой почти с самого начала арендовал жилье Чарльз, Мэри в возрасте двенадцати лет была отправлена учиться во французскую школу. Вернувшись уже взрослой, она привлекла его внимание. «Дерзкая девчонка» — называл он ее за жизнерадостный и веселый характер. Невысокая, сероглазая, с мягкими, разделенными пробором волосами, которые спадали за уши, она в каждом своем жесте была полна ирландского очарования. Добрые шотландские матроны были удивлены, узнав, что девушка хорошо знала французский, а хобби ее — геральдика. Несколько необычным было ее хорошенькое лицо, но оно отражало глубинные пружины ее натуры: неистовая гордость за свое происхождение, жизнь в бедности, которая вызывала порой отчаянные слезы.

«Я признаю, что семейство Дойлов, — говорила она, вытягиваясь в полный рост в пять футов и один дюйм, — это джентльмены старинного происхождения. Но мы, с другой стороны, происходим от феодального дворянства».

И далее:

«Пожалуйста, заметьте, что имя моей матери при рождении было Кэтрин Пэк. Ее дядей был генерал-майор сэр Деннис Пэк, который командовал бригадой Пэка в битве при Ватерлоо. И, как все знают или должны знать, в семнадцатом веке семья Пэк была соединена брачным союзом с Мэри Перси Баллинтемплской, наследницей ирландской ветви семьи Перси из Нортхамберлэнда».

«В том деревянном ящике — и не перебивайте меня! — хранятся документы о нашем происхождении, поколение за поколением, шесть сотен лет. От женитьбы барона Генри Перси на Элеаноре, племяннице короля Генри III».

Родословная, однако, мало помогала молодой семейной паре, которая жила на оклад Чарльза в 220 фунтов стерлингов в год. Бедность затягивала петлю на растущей семье. После рождения первого ребенка, девочки («Мэри приходит в ужасную ярость, когда говоришь, что ее младенец точно такой же, как и все другие дети»), в следующие годы родились еще две девочки и мальчик.

Хотя он напряженно трудился в Управлении работ, занимая должности клерка, архитектора, строителя, молодому мужу никак не удавалось много подработать своими рисунками. Чарльз Дойл скорее раздал бы свои рисунки, чем наносить своим друзьям невыносимое оскорбление, пытаясь с их помощью продать их. Если лондонский редактор месяцами тянул с оплатой принятого и использованного скетча, Чарльз предпочитал обо всем забыть и не требовать оплаты долга.

Он старался относиться ко всему этому с юмором. Но когда встал вопрос о получении им правительственного поста в Лондоне, Чарльз излил все свои чувства в письме своей сестре Аннетт.

«К моему величайшему ужасу, — писал он, — меня осаждают снобы из лондонского офиса, которые определенно ничего не поймут и, может быть, даже будут смеяться надо всей теорией строительства и над техническими терминами, используемыми здешними строителями, и для которых кирпич представляет собой неизвестную величину. Главное счетное управление просто не для меня. Но если нынешняя вакансия каким-то образом связана с композицией, письменной или архитектурной работой, при которой я был бы предоставлен самому себе и старался бы изо всех сил без постороннего вмешательства, я бы без колебаний согласился на эту должность».

Чтобы заработать деньги, раздраженно добавлял Чарльз, он вынашивает пока смутную идею уехать копать золото в Австралию. Однако это было отступлением от реальности; он никогда не уезжал из Эдинбурга.

Но хуже всего было тогда, когда лондонские друзья, брат Дик в костюме из тонкого сукна и в накрахмаленной рубашке или благожелательный и седовласый господин Теккерей навещали их, чтобы посмотреть, как они живут. Тогда надо было притворяться, будто никто (прежде всего они сами) не замечает ветхого дома или прогнутого дивана. Чарльзу было жалко Мэри, которая, подавая обед, проглатывала унижение. Но может быть, это беспокоило ее меньше, чем его. Потому что она не только была дочерью Кэтрин Пэк, но и воинственной ирландкой, для которой «будьте вы все прокляты!» и которая ни в грош не ставит чье-либо мнение.