Чёрные лебеди (СИ) - Ларсен Вадим. Страница 54

— Она ранена? — Праворукий уставился на горбуна.

— Удивительно, но, ни царапины. Видимо кровь не её. Но на одежде было столько крови, сколько, небось, соберётся во всём её тощем тельце.

— И всё же я — пас.

— Что ж, — озадаченно подытожил карлик, — Мне казалось, на тебя, мой пятипалый брат, можно положиться…

Диалог прервал еле различимый стон. Бескровные девичьи губы, едва шелохнувшись, произнесли несколько бессвязных слогов. Голова сползла с подушки, тонкий локон приоткрыл голубоватую жилку на белом гладком лбу. Сквозь стон послышалось путаное:

— Дядя… Йод…

— И так второй день, — произнёс кузнец. — Что она говорит?

— Зовёт своего дядю. Имя… Ладно, — Праворукий подтянул табурет к лежанке и аккуратно сел. Стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не оказаться на полу, глянул на карлика: — Дай чего-нибудь поесть.

— Сейчас принесу.

Из крохотного окошка, откуда с трудом пробивался луч утреннего солнца, как и прежде, несло нестерпимой вонью.

Кусок солонины, который принёс горбун, на самом деле был древнее камней Джабахских пещер, но Праворукому он показался нежнее самого нежного пирога, приготовленного ласковыми материнскими руками в честь празднования Перводня года.

Шесть долгих дней и пять не менее долгих ночей Праворукий просидел у лежанки, поднимаясь с табурета лишь по нужде. Когда ближе к полуночи девушка начинала биться в бессвязном бреду, призывая на помощь неведомого дядю Йодина, он, накрывал её горячий лоб смоченным шейным платком и тихо шептал на ухо: «Я здесь, Принцесса». Он бы не ответил, спроси его, почему Принцесса. Наверное, неизвестные дяди Йодины именно так обращаются к своим хорошеньким племянницам. По крайней мере, Праворукий был уверен — этот таинственный Йодин, несомненно, так и делал.

В конце шестого дня, когда его усталые, лишённые сна глаза совсем уж перестали подчиняться, Принцесса неожиданно открыла глаза.

Где-то очень глубоко в её затянутых пеленой забытья глазах зародилась крошечная искорка сознания. Постепенно разгораясь, она оживляла потухший взгляд, наполняя его рассудком. Из уголка дрожащих век выкатилась прозрачная слезинка, поползла по виску и растворилась в густых волосах. Неустанно моргая, девушка рассматривала себя лежащую, будто видела впервые. Затем перевела взор на Праворукого, и в её карих глазах почувствовалось недоверие.

— Где мой… дядя… — произнесла еле слышно, судорожно вжимаясь в постель.

— Йодин? — как можно приветливее спросил Праворукий и тут же пожалел о сказанном. Неожиданно девичьи глаза вспыхнули животным страхом.

— Что вы сделали с ним? — прошептала чуть громче, пытаясь отодвинуться дальше к стене. — Что вы сделаете… со мной?

— С ним? Не знаю, что с ним… а с тобой… тебя мы пытаемся спасти, хотя даже не догадываемся от чего, — Праворукий чувствовал, что говорит не то, что нужно, но со словами утешения, да ещё на отакийском, у него было плохо.

— Спасти? — она прижалась к закопченной стене, и её лицо переняло серый цвет стены. Губы задрожали, глаза наполнились слезами.

— Погоди плакать… — Праворукий тщетно пытался подобрать нужные слова. — Всё хорошо, Принцесса.

— Откуда… — она запнулась, поджала бескровные губы, силясь сдержать рвущиеся наружу слёзы. Казалось, после его последних слов она испугалась ещё больше.

Её взгляд лёг на его железный кулак, скользнул вверх по замысловатым бугристым наколкам, дальше по бронзовой бычьей шее с выступающими меридианами жил, задержался в нечёсаных волосах тёмно-каштановой бороды и жалобно заглянул геранийцу в глаза.

— Очнулась. — Голос, одновременно ликующий и настороженный, раздался позади несколько неожиданно. Карлик, стоя за спиной сидящего Праворукого, был с ним одного роста, что уравнивало положение обоих, так же как то, что ни тот, ни другой ровным счётом не понимали, что делать дальше.

— Что говорит? — шёпотом поинтересовался кузнец.

— Пока мало, — бросил через плечо Праворукий, не сводя глаз с девчонки и зачем-то понизив голос так, чтобы та его не смогла услышать.

Казалось, три пары глаз в это утро совершенно разучились моргать. Но одновременное разглядывание длилось не долго. Не в силах больше сдерживать слёзы, придавленная переполнившим воздух напряжением, девчонка вдруг отчаянно зарыдала и, тыкая худыми кулачками в соломенный матрац, уткнулась лицом в застиранную подушку. Переходя с истошного крика на жуткий вой и обратно, она долго билась в истерике, а в это время двое мужчин, застыв в оцепенении, смотрели на происходящее.

— Я, наверное, пойду, — наконец выдавил из себя Праворукий, пытаясь подняться. — Справишься сам…

— Не шути так, — гробовым голосом провещал кузнец и, не отрывая взгляда от дёргающихся в конвульсиях худых девичьих лопаток, положил тяжёлую ладонь на плечо товарища.

— Тогда принеси воды, — впервые за утро Праворукому пришла здравая мысль. Кузнец за спиной исчез.

Выбившись из сил, девчонка затихла. Безвольно разметав руки в стороны, а шоколадные волосы по мокрой подушке, спрятала в неё лицо и вдруг обмякла, словно вся недавно бушевавшая неуёмная энергия испарилась в распахнутое над лежанкой окно.

— Попей, — карлик протягивал кружку с водой.

Девушка непонимающе уставилась на кузнеца. Тёмные глаза покраснели и блестели от слёз. Приняла кружку, обхватила длинными холёными мелко дрожащими пальчиками. Сделала глоток и кротко спросила, всхлипывая и шмыгая носом:

— Я… плен…ница?

— Нет, что ты, — чувствуя себя весьма скованно под её затравленным взглядом, Праворукий сделал жест рукой, давая понять, что девчонка немедля может встать и уйти, куда глаза глядят. В глубине души именно этого он желал сейчас больше всего. Но она, напротив, отдала кружку и, укутавшись с головой в одеяло, попросила чуть слышно:

— Тогда оставьте меня на время… пожалуйста.

Кузнец вопросительно глянул на Праворукого.

— Просит, чтобы вышли, — сказал тот.

Утвердительно и почти синхронно кивнув в ответ, оба вышли за дверь. Тёплое весеннее утро обещало солнечный день.

— Что скажешь? — поинтересовался карлик.

— Я таких встречал в Дубаре. Видно, дочь вельможи. В любом случае не из бедных. Её отакийский очень чистый, без приморского акцента. Может, жертва разбойников?

— Всякий люд ежедневно наполняет Оман. Возможно, пришло время и для искателей лёгкой добычи.

— В любом случае хорошо, что жива и здорова. Пусть идёт к своим.

— Если свои ещё живы.

— Нам-то что за дело?

— Дети, они и есть дети. Даже отакийские.

Праворукий промолчал. Судорожно сжав зубы, сузив глаза, ощутил, как под кожаными ремнями заныл сдавленный металлом обрубок руки. Боль, стремительно поднимаясь, ударила в голову. Яростно, безжалостно. Он не удивился. В конечном счёте, боль всегда будет возвращаться. И это хорошо — она не позволит забыть. Поскольку в его случае забыть, означает умереть.

— Ладно, помогу, — сказал он, смакуя вернувшуюся боль, — сделаю, что попросит. Не оставлять же так.

— Уверяет, что её родня хорошо заплатит. — Праворукий сам не верил произносимым словам.

— Не нравится мне… — Дрюдор задумчиво гладил усы.

— Всё-таки Гесс по пути на Север. К чему бы ни попробовать? Что теряем?

— Говоришь, её родня богата? Чего ж так случилось?

— Кто знает. Может, они ушли с армией, придворная знать… а она… кто ж знает. Сказала только, прибыла навестить мать. Девчонка по большей части упоминала лишь её, да ещё какого-то Йодина… а так, из неё слова не вытянешь. Молчит и талдычит одно, мол, отвези в Гесс к матери. Там заплатят. Всё!

— К матери… Девка здесь, а мамаша там? К тому же… спасать южанку от южан? Пусть идёт к городским властям.

— А что власти, сержант?

— Как что? Отправят с обозом. Или обратно в Отаку. Тебе-то что за дело? Теперь проблемы горожан их забота…

— Сдаётся мне, она не доверяет властям. Говорит про какие-то стрелы с красным оперением.

— В смысле?