Под властью пугала - Каламата Мичо. Страница 2

Итальянские фашисты, поддерживая Ахмета Зогу, не питали на его счет никаких иллюзий. Он неоднократно прибегал к политическому шантажу, угрожая переметнуться к другому покровителю – будь то соседняя Югославия или далекая Германия. Итальянцы до поры до времени терпели его, ибо у них не было никакой гарантии, что новый кандидат обойдется дешевле. Об их отношении к Зогу может свидетельствовать любопытная характеристика, данная ему в одном из официальных отчетов итальянского посланника О. Коха: «Неумолимый ход событий сметет эту маленькую фигурку, слишком ничтожную, чтобы она даже где-то в придаточном предложении могла остаться на страницах книги судьбы при очередном и неумолимом ее повороте». [3]

Из приближенных к королю людей в романе выведены наиболее одиозные деятели режима. Это, например, «папаша» Абдуррахман Кроси, неграмотный человек, интриган, занимавший мало значившее в албанских условиях место депутата парламента, но на деле обладавший большой властью в государстве – только он один пользовался неограниченным доверием Зогу. Когда-то Абдуррахман Кроси был его воспитателем, а по роли «друга дома», которую он стал играть при королеве-матери, его не без оснований называли албанским Распутиным.

Сатрапом восточного типа был кровавый министр внутренних дел Муса Юка. Что касается образов других беев, выведенных на страницах романа, то они скорее созданы художественной фантазией писателя. В этих характерах собраны все жестокие и дикие черты среды, породившей их и сделавшей вершителями судеб простого народа Албании. Беи были носителями нравов и традиций турецкой империи, где албанская феодальная знать занимала привилегированное положение. Ликвидацию турецкого господства и провозглашение независимости Албании в 1912 году беи приняли без энтузиазма. Так, например, Турхан-паша Пермети, некогда представлявший при дворе российских императоров Блистательную Порту в качестве посла, чувствовал себя ущемленным судьбой, занимая пост премьер-министра в никому не известной Албании.

Ностальгические воспоминания беев о блестящем прошлом, стремление воспроизвести в миниатюре и сохранить возможно долее этот мир в своих владениях, характеризуют таких персонажей, как Гафур-бей Колоньяри. Писателю удалось наглядно показать, что этот класс обречен на гибель, так как давно стал социальным анахронизмом, но, с другой стороны, он оказался необычайно живучим, ибо так называемая цивилизованная капиталистическая Европа была заинтересована в торможении социального и экономического прогресса в странах, являвшихся, подобно Албании, объектом экспансионистских устремлений.

М. Каламата точно раскрывает подоплеку интриг, постоянно возникавших при королевском дворе и создававших гнетущую атмосферу всеобщей подозрительности и трусливой ненависти друг к другу. Родовитые беи часто тяготились необходимостью подчиняться королю, который был ниже их по родовой иерархии. М. Каламата ничего не говорит о заговорах знати, о попытках свергнуть или убить Ахмета Зогу, что усложнило бы основную сюжетную линию, но он прекрасно передает обстановку при дворе – этих людей можно сравнить со скорпионами посаженными в одну банку.

Пожалуй, стоит привлечь внимание читателя еще к одной фигуре в романе – Ферид-бею Каменице. Прототипом этого героя послужил известный албанский политический и общественный деятель Фаик Коница, происходивший из богатого и влиятельного рода беев Южной Албании. Он принимал участие в албанском культурно-просветительном и национально-освободительном движении начала XX века, занимался литературой, меценатствовал. В Брюсселе, а затем в Лондоне он издавал журнал «Албания», в США субсидировал газету «Диелы» («Солнце»), первым директором которой был Фан Ноли. Судьба Фаика типична для интеллигенции реформистского крыла в национально-освободительном движении, – интеллигенции, предрасположенной к компромиссам, в том числе и к компромиссам с совестью. Человек с эластичными принципами, обеспеченный и потому равнодушный к социальным проблемам, Фанк Коница отказался от идеалов борьбы за независимость, демократию и прогресс. Он фактически предал Фана Ноли, с которым его связывало почти двадцатилетнее знакомство, когда после поражения революции 1924 года встал на сторону Зогу. М. Каламата беспощадно разоблачает цинизм Ферид-бея, понимавшего унизительность своего положения при Ахмете Зогу. Кстати, Фан Ноли в своей знаменитой, ставшей для албанцев хрестоматийной, сатирической «Песне о Салеп-султане», написанной по случаю провозглашения Ахмета Зогу королем, вылепил гротескный образ Ферида (именно он назвал так Коницу), угодливо вошедшего в лакейское окружение новоиспеченного монарха. Беседа Ферид-бея с молодым писателем в третьей части книги достаточно полно передает настроения албанской интеллигенции – здесь в словесном поединке сталкиваются конформизм и идейная непримиримость. В этой связи хотелось бы еще раз сослаться на О. Коха, который в своих донесениях умел очень точно определить албанскую действительность того времени: «Несмотря на все наши усилия, албанская молодежь растет чуждой нам. Мы воспитываем молодых людей в наших школах и колледжах. Когда же они возвращаются домой, то там вынуждены соглашаться на самые незначительные должности. Молодежь знает, что стать образованным человеком в Албании – это значит обречь себя на голодное существование, ибо ничего другого так не боится Зогу, как дыхания свободы…». [4]

Остро сатирическое описание буржуазно-феодального режима Ахмета Зогу перемежается в романе М. Каламаты реалистическими картинами народной жизни. В книге много сочных жанровых сценок и незамысловатых юмористических историй, которые в большинстве своем несут вполне определенную политическую нагрузку. Разговоры в кофейне Хаджи великолепно передают царившую в столице атмосферу насмешливого скептицизма по отношению к режиму. П. Кварони, итальянский дипломат 30 – 40-х годов, продолжительное время занимавшийся Албанией, констатировал эту характерную особенность быта Тираны. Он писал в воспоминаниях, что ни сам Зогу, ни его окружение не пользовались симпатиями в стране. Зогу часто ездил за границу, главным образом в Австрию, на лечение. Может быть, поэтому, размышлял Кварони, не предпринимались серьезные попытки свергнуть его и любимым занятием многих албанцев были «душеспасительные» беседы в кофейнях о том, что будет тогда, когда король наконец-то умрет. Но Кварони был не совсем прав в своих наблюдениях. Дело не ограничивалось беседами. В Зогу стреляли, против него устраивали заговоры, поднимали восстания, как, например, восстание 1935 года в Фиери, о котором упоминается в романе. На севере страны то и дело возникали очаги антиправительственных мятежей, ибо там, в горах, находили себе прибежище недовольные королем байрактары.

Однако неизмеримо большую опасность для режима представляло движение народных масс, трудящихся. Оно объединяло крестьян, рабочих, ремесленников, мелкую буржуазию городов, прогрессивную интеллигенцию, учащуюся молодежь и носило общедемократический, антиимпериалистический характер. После подавления революции 1924 года легальная деятельность прогрессивных организаций была запрещена. Политические эмигранты обосновывались за рубежом, где возникли самые разные организации, в том числе и коммунистические.

Албанские революционеры активно откликались на все крупные события, происходившие в мире. Так, в годы национально-революционной борьбы в Испании албанцы сражались на стороне республики в интернациональных бригадах. Многие из них вступили в ряды коммунистической партии именно в Испании. На страницах романа революционную албанскую молодежь представляют Скэндер и его друзья. Подобно народному герою Албании Асиму Вокши, сражаясь против фашизма, погиб в далекой Испании Скэндер. Настроения молодежи живо воссоздаются в спорах Скэндера с друзьями, с сестрой Шпресой. Перед читателем проходят образы людей, из которых в годы второй мировой войны формировалась партизанская армия, принесшая освобождение Албании от фашистского ига и произвола внутренней реакции.