Под властью пугала - Каламата Мичо. Страница 56

На этом заседание закрывается.

Хотя погодите, вроде бы еще нет.

Ну конечно же! А свадьбу-то на что устраивать? Откуда возьмет деньги его высокое величество? Совсем упустили из виду, надо же!

Предложения посыпались градом, руки снова взметнулись вверх: выделить столько-то на содержание королевского двора, столько-то на свадебные расходы, столько-то на прием родственников невесты, да еще надо не ударить в грязь лицом перед остальными гостями. А ее сиятельство будущая королева! Что ж она, луком-пореем питаться будет? Ну, с богом, счастья им и всяческого благополучия!

Господина Вехби Лику, как испытанного сочинителя, пригласили на сей раз написать биографию будущей королевы. Он согласился очень охотно, не потребовал никакого вознаграждения, попросил лишь оплатить расходы на небольшое путешествие в Венгрию, чтобы, как он объяснил, «собрать факты и повидать места, где расцвела белоснежная роза, которая украсит Албанию».

А что он мог написать об этой двадцатилетней девушке?! Что ее семья, действительно древняя и родовитая, не имела ни гроша за душой и маленькая графиня росла у теток, взявших ее на воспитание, чтобы потом найти ей мужа? Боже упаси!

Нет, Вехби Лика начал биографию с восхищенного одобрения «гениального выбора, сделанного его высоким величеством». Он уверял, что этот брак навечно свяжет Албанию с Венгрией, так что в случае войны, вздумай Югославия напасть на Албанию, с севера против нее выступит Венгрия, и все это ради прекрасных глаз албанской королевы!

Далее господин Вехби Лика писал:

«Ее высокое величество выросла, окруженная нежными заботами и любовью, что типично для знатных аристократических семейств Венгрии. Летнее время наша королева проводила в старинном величественном замке Апонюи. Она бродила по сосновому бору, окружавшему замок, и собирала яркие цветы. Она ловила гибкую куницу, но та вспрыгивала на сосну и скрывалась в гуще ветвей. Она собирала в корзинку сочную пахучую землянику… Иногда маленькая графиня, лежа на мягкой лесной траве, устремляла взгляд на клочок неба, окаймленный листвой высоких деревьев, и погружалась в мечтания…»

Тут уж никто не смог бы обвинить нашего историка в обмане. Какая же девушка не любит бродить по лесу, собирать сочную пахучую землянику или лежать на мягкой траве и, глядя в небо, предаваться мечтам?

II

Со дня знакомства они почти все время проводили вместе. Приходили друг к другу в камеру, вместе шли на прогулку. Новые товарищи Лёни подружились с ним и скоро поняли, что он кое-что смыслит в том, что их волнует, видно, Скэндер многому его научил. Лёни в первое время держался настороженно и скованно, избегал откровенных разговоров, но постепенно освоился, и они стали открыто говорить обо всем. Постепенно у них сложилась своя компания, к которой присоединились и Хайдар с адвокатом. Собравшись в углу камеры, они говорили о всевозможных вещах, но чаще всего о политике. Вокруг собирались заключенные, политические и уголовники.

В камеру к Лёни поселили горца из Скрапара. Его посадили за то, что он ранил односельчанина во время драки из-за межи. Совсем молодой парень, ему еще и двадцати пяти не было, а выглядел намного старше. Сухое смуглое лицо, седина на висках придавали ему вид зрелого мужчины.

Войдя, он расстелил на нарах рядом с Лёни бурку да так и просидел на ней неподвижно целый день в клубах табачного дыма. Лёни решил не тревожить его. Ему вспомнилось, как он сам в первые дни сторонился людей, не хотел ни с кем разговаривать.

На второй день они познакомились. Новичка звали Ильяз Крекса. Разговор завел Хайдар, добродушный, приветливый, как всегда. Немного погодя подошли Хаки с адвокатом.

– Ну и как там у вас дела в Скрапаре? – спросил Хайдар.

– Да какие наши дела!..

– Хлеб-то хоть есть в этом году?

– Какой там хлеб, господин, засуха нас в могилу сведет.

– Неужто так плохо?

– Хуже некуда. Голодают горцы.

– А я-то думал, в горах лучше.

– В горах еще хуже. Земли-то нету, господин. У самой зажиточной семьи едва ли наберется пять дюнюмов, [69] да и то одни камни. В хороший год хлеба хватает всего месяцев на пять. А нынче так и на семена не выходит.

– Как же вы живете?

Горец пожал плечами.

– Сейчас вот продаем скот, чтоб зерна купить.

– Скот продаете? Да ведь без скотины и земля ваша пропадет, горемыки вы несчастные!

– А что ж делать прикажете? Дети есть просят.

– Неужто продать больше нечего?

– Чего продавать-то?

– Ну, фрукты там, виноград, сыр, мало ли…

– Нету у нас ничего, да если б и было, все равно, кому продавать-то? Надо ехать на базар в Берат, а это шесть часов пути. У нас ведь нет дорог, господин. Меру кукурузы в Берате покупают за двадцать лек, а в Чороводе продают за сорок. У кого есть мул или лошадь, едет в Берат, а большинство платят вдвое.

– И кто продает?

– Да есть богатые крестьяне, у них и мулы и лошади. Только тем и занимаются, что ездят в Берат за зерном.

– А как же те, у кого нет скота?

– Ну, о тех и говорить нечего. По горло в долгах, а платить нечем, ростовщики у них и землю, и дом забирают.

– Землю? У кого-нибудь и землю уже забрали?

– Не у одного.

– И что ж они делают без земли?

– Что делают? Собирают пожитки да спускаются вниз, в город. Кто ушел в Берат, кто – в Дуррес или в Фиери, а которые даже в Тирану подались. Думают, работу какую найдут, только нет ее, работы-то.

– Чем же они тогда живут?

– Откуда я знаю? Побираются.

Когда горец отошел, адвокат грустно покачал головой:

– Нет, это просто невыносимо. Вы только подумайте! Горец, наш храбрый, гордый, великодушный горец, настоящий богатырь, а до чего его довели – превратили в нищего! Ужасно!

– Да, в горах теперь не то, что прежде, – сказал Хайдар. – Бедность, куда ни кинь.

– Зогу и его клика должны ответить и за это!

– Перед кем ответить?

– Перед историей.

– История забывала людей повыше, чем Зогу и его компания, – сказал Хаки. – Нашим внукам некогда будет разбираться, что творил какой-то Ахмет Зогу со своими шавками.

– Да покарает их аллах… – проговорил Хайдар.

– От истории да от аллаха ждать нечего. Если мы сами с ними не рассчитаемся, никто за нас этого не сделает.

– Опять ты на политику все повернул, Хаки, – рассмеялся Хайдар. – О чем бы ни говорили, ты все равно на нее свернешь.

– У кого что болит, джа Хайдар.

– Да бросьте вы эту политику, сами себя губите.

– Ты прав, джа Хайдар. Кто нынче занимается политикой, непременно в грязи перемажется, – сказал адвокат. – Знаешь, Хаки, наша политическая арена как футбольное поле после дождя. Играть на нем – значит непременно запачкаться. Если даже и не упадешь, все равно руки-ноги в грязи будут. Единственная разница – политики не руки да ноги марают, а свою биографию.

– Уж не жалеешь ли ты, что занялся политикой, а, господин адвокат? – с иронией спросил Хаки.

– Занялся, а что получил? Сижу уже третий год, а когда выйду отсюда, сам не знаю. Да и выйду, все равно нелегко будет. Ну а ты что имеешь от этой политики? Тоже тут со мной сидишь. Нет, Хаки, лучше подальше от политики. Может быть, завтра солнце пригреет, туча разойдутся, тогда и политика будет не такая грязная.

– Завтра! Да как ты не поймешь, что у нас это завтра наступит не через двадцать четыре часа, а через двадцать четыре года, а может, и совсем не наступит, – горячился Хаки. – Нет, Халим. Не заниматься политикой – значит позволить Зогу и его своре творить все, что им вздумается. А по-моему, нам следует еще больше заниматься политикой, и не только нам – всем!

– И крестьянам тоже? – вмешался Хайдар.

– Всем.

– Нет, политика не для нас. Нам есть нечего, куда уж тут до политики.

– Потому и надо заниматься политикой, что есть нечего.

– Как будто она накормит! – усмехнулся адвокат.