Соль и сирень (СИ) - Раш Грета. Страница 29

— Как можно пленить практически божество? — удивилась я.

— У каждого есть слабое место, — мрачно заметил Сократ. — Эмпузы были слабостью друг для друга. Между сестрами была особенная связь, они чувствовали друг друга. И если одной причиняли боль, то её переживали все тринадцать. А смерть одной была равносильна убийству всех.

— А еще есть камень, который называется «шартрез». При соприкосновении с ним эмпуза слабела. Только никто не знает, что это за камень и как он выглядит.

— Так, куда делись эмпузы?

— Их истребили, — просто ответила Мика, глядя на меня во все свои огромные глаза. — Каждый год в канун праздника Остара, когда день и ночь равны между собой, эмпузы посещали первый храм Богини-Матери, чтобы зажечь священный огонь в алтаре.

— Видать паршиво они умели скрываться, раз все были в курсе, где и когда их следует поджидать, — ворчливо прокомментировала я.

— Храм Богини — это священное место, которое находится в Восточном Королевстве, — тут же приступила к объяснениям моя соседка. — Он затерян высоко в горах, где никогда не тает снег и полно диких зверей. Мало, кто способен найти дорогу к храму, потому что горы там не простые, а зачарованные сильнейшей магией. Тропы запутанные и способные сбить с пути любого, кто идет в храм со злыми намерениями. А вот тому, кто направляется к месту паломничества с чистыми, светлыми помыслами путь сам открывается к нужному месту.

— Вот в этом храме у не разожжённого алтаря и нашли тринадцать мертвых девушек, — с затаенной тоской промолвил кот, у которого даже усы грустно повисли вниз. — На них напали в момент проведения обряда. И сделал это кто-то очень сильный, кто смог обмануть горы и не побоялся возмездия.

— Любой, кто прольёт кровь в храме Богини будет покаран страшнейшим проклятьем, — в ответ на мои округлившиеся глаза произнесла Мика, а после быстренько добавила: — Но каким именно — неизвестно, до гибели эмпуз никто не решался на подобное кощунство.

— Но если они все погибли в храме, почему тогда этот эльф решил, что я одна из них? — тихо спросила я, окончательно растерявшись.

И эти двое начали переглядываться да перемигиваться.

Я покрепче сцепила зубы, чтобы не заорать.

— Понимаешь, — замялся Сократ. — После гибели эмпуз начали ходить слухи, которые со временем переросли в нечто вроде легенды.

— И? Что это за слухи? — поторопила я ушастого.

— Мать моя Богиня, да скажи уже ей! — всплеснула руками Мика и выжидающе уставилась на кота, но уже спустя несколько мгновений сама не выдержала и затараторила: — Говорят, что в храме нашли только двенадцать тел. Тело тринадцатой, самой старшей сестры не нашли, оно пропало.

И оба уставились на меня.

— Чего вы на меня так смотрите? — попятилась я. — Думаете, что я и есть та самая тринадцатая сестра? Но это невозможно, если бы я прожила на свете несколько сотен лет, я бы об этом знала.

— Нет, Мира, — заговорил кот. — Я не думаю, что это ты. Я думаю, что это — твоя мама.

— Мозг включи, — искренне посоветовала я. — Моей маме не было и тридцати, когда она умерла. И она умерла! Я была на её похоронах, я видела, как гроб с её телом заехал в печь крематория!

— Мира, — примиряюще произнес ушастый, делая шаг ко мне. — Я всё понимаю, у тебя сейчас рушится прежнее представление о мире. То, что ты знала, то, во что ты верила вдруг оказалось… не настолько истинным, как тебе представлялось. И тебе очень трудно принимать новую информацию. Особенно ту, которая может затрагивать твою семью. Но сейчас это очень важно.

— Что важно? — развела я руками, а после зло топнула ногой, едва не заорав: — Этот мужик с молотком ошибся!

— Не с молотком, а с молотом, — уверенно поправил Сократ в то время, как Мика позади него глядела на меня не мигая, яростно грызя ногти. — Это во-первых. А во-вторых, мужик с молотом — не простой эльф, его предки родом из Туманного Леса. Туманных эльфов невозможно обмануть, им невозможно соврать, именно поэтому многие из них состоят в Судейской Гильдии. Они глядят в самую душу человека, видят его суть. Если он принял тебя за эмпузу…

И ушастый тактично умолк, посматривая на меня мягко, чуть снисходительно, совсем не требовательно и очень понимающе.

— …значит, это правда, — закончила за Сократа Микаэлла, которая решила озвучить их общую позицию вслух.

— Но это невозможно, — всхлипнула я, ощущая себя абсолютно раздавлено. — Этого просто не может быть.

И упала на колени, неистово вцепляясь в собственные волосы. Что со мной происходило — я и сама не понимала, но что-то внутри меня ломалось, крушилось и осыпалось.

— Прошло четыре сотни лет с тех пор, как эмпуз видели в последний раз, — тихо проговорил кот, и я ощутила прикосновение мягкой пушистой лапки к руке. — За это время всякое могло случиться. Даже самое невероятное.

— Но если это правда, если её мама, как ты сказал, и была тринадцатой сестрой, — вновь вмешалась в разговор любопытная соседка. — То, как она смогла выжить в той бойне? Как смогла пережить смерть своих сестер, ведь считается, что это невозможно? И как она оказалась в не магическом мире? Регулярные проходы туда закрыли очень давно, ей пришлось бы прокладывать свой собственный, а без помощи работающих на пограничных пунктах колдуний это невозможно. Значит, у неё должны были быть сообщники…

— Вряд ли мы когда-нибудь узнаем ответы на эти вопросы, — мудро произнес Сократ, заглядывая мне в глаза. — Сейчас главное одно — никому не говорить о наших… догадках. Все случившееся должно остаться строго между нами тремя.

И он оглянулся на Микаэллу. Та тут же отреагировала, подняв руки вверх и продемонстрировав нам свои ладони:

— Я — могила. Честное слово, клянусь всеми Богами и Богинями. Никому и никогда.

Сократ деловито кивнул, словно принимая эту своеобразную клятву.

— Тебе надо отдохнуть, прийти в себя, — посоветовал он мне. — Возвращайся к холму, а мы с твоей соседкой пробежимся по рынку и возьмём все, что тебе потребуется для учебы.

Я кивнула, не особо прислушиваясь к его словам. Вытащила из-за пазухи мешочек с деньгами, сунула Мике и направилась туда, откуда мы пришли. Они еще о чем-то перешептывались за моей спиной пока я уходила, но мне уже не хотелось слушать.

Добравшись до тропинки, по которой мы спустились с холма, я сошла на траву, села и, сорвав стебелек, начала поигрывать им, размышляя о своём. В основном, я думала о маме. Вспоминала, какой она была, какой её описывали папа и бабушка. Что я вообще о ней знаю.

Оказалось, мало. Очень мало.

Я помнила её руки с узкими ладонями и длинными изящными пальцами, на одном из которых всегда было надето крупное кольцо с ярко-желтым камнем. Помнила чуть сладковатый запах её волос. Помнила тепло, которое от неё исходило.

Я помнила, как она читала мне сказки народов мира на ночь, как целовала в лоб перед уходом, как всегда подтыкала одеяло и оставляла включенным свет, потому что я боялась оставаться в темноте. Я помнила, как она готовила мне завтрак, всегда одно и тоже — яичница «кусочками» и поджаренный хлеб с маслом и повидлом. Уже потом папа рассказал, что мама не умела и не любила готовить, но ради меня делала исключение, и яичница была тем немногим, что она могла сделать вкусно. Все остальное, как рассказывал отец, было несъедобным, сколько бы она не пыталась научиться.

— Грустишь? — вторгся в моё сознание голос соседки, рывком вырывая из воспоминаний.

Я вздохнула.

— Нет, просто думаю.

— О чем?

— О маме, — я не стала врать.

Микаэлла присела рядом со мной на травку и устремила взгляд поверх островерхих торговых палаток, задумчиво рассматривая потемневший горизонт, который в преддверии грядущего заката начало затягивать малиновой дымкой.

— Знаешь, на самом деле, не все так плохо, как может показаться на первый взгляд, — вскоре произнесла она.

— И почему же? — не разделяла я её энтузиазма.

— Быть эмпузой не так уж и плохо, — с улыбкой заметила моя соседка. — Во-первых, это значит, что ты будешь жить долго и на протяжении всего этого срока будешь оставаться молодой.