Коридор - Каледин Сергей. Страница 10

– Ну, что вы все на нее! – всплеснула руками Ли­па. – И Георгий, и ты. Конечно, она не очень старатель­ная, но она способная…

– Чаю! – раздался голос Михаила Семеныча. Он сел, отер лысину и, чтобы зря не пропадала строгость, добавил: – А верхом – ты это, Марья, брось! В мужских портках! Никакой солидности! Ты же не просто так, ты дире И не кури при отце!

Марья раздраженно крутанула в блюдце не до кон­ца погасшую папиросу, источающую еле заметный дым. Липа подала отцу чай.

– В стакане! – отвел ее руку с чашкой Михаил Се-меныч. – Тебе жакет надо, юбку черную… Варенья на сто­ле не вижу… Сливового.

Марья поднялась за вареньем. За ней поспешила Липа.

– Отвыкла, – виновато пробормотала Марья. – Не могу вот так вот с места в карьер перестроиться.

– Может, мне его забрать все-таки, Машенька? – виновато, потирая руки, спросила Липа.

Марья обернулась к сестре, обняла ее и поцеловала:

– Да что ты, Липочка, говоришь? Обойдется как-нибудь. Слава богу, живы-здоровы… Обойдется.

Мычали коровы, солнце почти совсем ушло в пруд, от него осталась только маленькая желтая горбушка.

3. ЛЮСЯ ВЫШЛА ЗАМУЖ

Зимой Люсю затошнило, а когда «неукротимая рвота беременных», как для внушительности называла токси­коз Липа, прекратилась, с Финляндией был заключен Стал длиннее рабочий день, на улицах появилось много мальчиков в форме ремесленных училищ. Старин­ный друг Георгия по Павловскому Посаду Митя Малы­шев, приходивший до финской кампании по воскресень­ям в Басманный в гости с женой и сыном Витей, стал приходить реже и только с женой: Вите отрезали отмо­роженную на войне пятку, а с палочкой он ходить по го­стям стеснялся.

Беременность Люся долго скрывала, пока ее не нача­ло поминутно рвать и все стало безразлично.

Виновником Люсиного состояния оказался ее одно­курсник Лева Цыпин.

С Левой Люся работала в паре на практике по геоде­зии. Потом в той же паре они остались немного подрабо­тать геосъемкой в колхозе под Калинином. Когда Аня, ездившая проведать сестру, рассказывала дома, какие под Калинином прекрасные места и что спят Лева с Лю­сей на сеновале, Георгий сказал: «Э-э… ребята…» – и сделал жест, будто оглаживал бороду. Липа, естествен­но, была возмущена таким гнусным предположением.

Состояние Люси давало основание для законного аборта, но Липа категорически запретила дочери даже говорить об этом, а Георгию – думать: первый аборт, по­следующее бесплодие… Люся будет рожать.

Марья по телефону кричала, что надо написать на негодяя в райком комсомола.

Не зная, на что решиться, Липа позвонила Роману, сказала, над© поговорить. Роман обещал приехать вечером.

Аня встревожилась. Из художественной литературы с ей было вестно, что благородные молодые люди женят­ся иногда на обесчещенных не ими девушках. А вдруг Роман решит жениться на Люсе? Это никак не входило в Анины планы, потому что она давно уже решила сама выйти за Романа, как только ей исполнится шестнадцать лет.

Она узнала у Василевской – Василевская юрист, – такой брак возможен, потому что Роман не родной ма­мин брат, а сводный, сын маминой мачехи.

Так что Роман Аню вполне устраивал. Он, правда, не подозревал, что ему предстоит жениться на Ане, но на­верняка обрадуется, когда она ему скажет. Потому что она красивая. Может, у нее и неги толстоваты, и веснуш­ки, но раз все говорят, что она похожа на тетю Марусю, значит, красивая. А веснушки можно свести. Врач Ин­ститута красоты на улице Горького сказал ей: «Получи­те паспорт и приходите – сведем»., Люся, правда, тоже красивая: и ноги стройные, и гла-эа большие… Заю нос курносый. Но у Люси одно преи­мущество– взрослая.

Роман не предложил Люее выйти за него замуж. Он только запретил жаловаться: никаких кляуз, сказал он, не надо ни перед кем унижаться. Ребенка он усыновит.

А кроме того – при теперешнем международном поло­жении – аборт поступок антиобщественный.

Михаилу Семенычу, проживающему теперь у Рома­на, решили во бежание осложнений ничего не сообщать. Липа успокоенно перевела дух, разложила швейную машинку «Грицнер», подаренную ей отцом на свадьбу, не забыв в тысячный раз вспомнить, что «Зингер» стоил сто пятьдесят, а «Грицнер» двести золотом, и расставила Люсе платье. На весну.

Лева-герой романа – в Басманном не показывался.

Весна еще толком не началась, когда позвонила Алек­сандра Иннокентьевна, мать Левы, и сказала, что, к ог­ромному ее огорчению, она только вчера узнала о поло­жении вещей и очень бы хотела познакомиться со своей будущей невесткой и ее родителями. Если они не возра­жают, она будет рада принять их у себя.

– Заерзали, засуетились! – презрительно усмехнув­шись, сказала Люся. – Познакомиться надумали!.. Не хочется, чтобы сыночка комсомола поперли!..

– Ты подала в комсомольский комитет? – всплесну­ла руками Липа. – Роман же не велел!

– Ничего я не подавала, – огрызнулась Люся. – Что гам, дураки, не понимают…

Перед знакомством Липа выяснила у Люси род дея­тельности и социальное положение будущих родственни­ков, впрочем не очень внимательно, ввиду срочности. Сначала про отца. Про отца Левы Люся сказала, что не знает, кем и где он работает, но точно знает, что он не русский… В этом месте Липа понимающе кивнула голо­вой – Цыпин же. Люся помолчала и сообщила, что Алек­сандр Григорьевич недавно освободился заключения, где ошибочно провел два года. Липа схватилась за голо­ву, потом за папиросы и остальную информацию про род­ственников слушала уже вполуха. Запомнила, что сама Александра Иннокентьевна носит девичью фамилию Щедрина и работает по борьбе с грызунами. Старшая сестра Левы преподает в школе историю.

…Александра Иннокентьевна, высокая седовласая да­ма в пенсне, открыла дверь и поцеловала не по годам повзрослевшую румяную Аню: «Здравствуй, милая». Аня смущенно приняла ее поцелуй и уступила место Люсе, ис­правляя ошибку Александры Иннокентьевны. Люся, по­дурневшая от недавнего токсикоза, недовольно выслушала винение будущей свекрови, ткнулась губами в ее напудренную щеку и отошла к вешалке. Александра Инно­кентьевна энергично пожала руку Георгию, протянула руку Липе, но Липа в это время расстегивала боты, и ру­ка Александры Иннокентьевны на лишнее время зависла в воздухе. Георгий постучал жену пальцем по спине. Ли­па выпрямилась и в замешательстве потянулась цело­ваться со сватьей. Александра Иннокентьевна не успела увернуться. Пока Липа говорила слова приветствия, она заметила на груди Александры Иннокентьевны значок «Ворошиловский стрелок» и пожалела, что не надела свой – «Ударник Метростроя».

– Прошу, – пригласила Александра Иннокентьевна, открывая двухстворчатую высокую дверь в комнату.

«Как у нас в Пестовском», – подумала Липа и тихо сказала Георгию:

– Белого не пей. Георгий поморщился:

– Опять ты свое мещанство!..

Навстречу гостям с дивана поднялся Александр Гри­горьевич, похожий на немолодого армянина.

– Цыпин, Александр Григорьевич… Отец виновника, так сказать, нашего с вами… торжества. Очень рад. Про­шу к столу.

Стол был и правда торжественный. Перед каждым стояло по три сервных тарелочки мал мала меньше сто-ночкой, справа от тарелок на серебряных перекладинках лежали приборы, касаясь белоснежной скатерти только черенками, а слева – серебряных манжет торчали же­сткие салфетки. Аня села за стол, не зная, куда деть ру­ка; Лила, не обращая внимания на убранство стола, по­глядывала на дверь, ожидая выхода жениха, Георгий сел за стол и растерялся, а Люся, небрежно скользнув взгля­дом по роскоши, чуть заметно усмехнулась: сориентиру­ется– свои возможности Люся знала.

В комнату впорхнула полная суетливая женщина, се-Левы Оля. Она принесла на блюде заливное, про­ворковала что-то, здороваясь, и снова унеслась на кухню. Люся с удовлетворением отметила про себя, что Оля не­молода и чуть рябовата, несмотря на пудру. Над диваном Александра Григорьевича висел большой портрет человека, кого-то Липе смутно напоминающий и одновременно очень похожий на Александру Иннокентьевну. Липа уже решила спросить, не папаша ли это хозяйки, но, садясь за стол, разглядела у самой рамки блеклые латинские буквы: Вол