Коридор - Каледин Сергей. Страница 15
– А она отмоется?
– Отмоется, если хорошо промоешь. – Зажатым в пинцет тампоном она тщательно намазала Ане голову, накрыла компрессной бумагой и слегка забинтовала. Взглянула на часы. – Теперь сиди.
– Просто сидеть?
– Погоди, – Софья Лазаревна выдвинула ящик стола и достала растерзанную, засаленную книжку. – Вот. Что-то вроде Чарской…
Аня наугад открыла книгу:
«…Судьба ведет нас к разрыву, – твердо сказал граф. – У вас нет снисхождения к моей беззащитности… – прошептала она…»
– Сиди читай, никому не отвечай. Я запру тебя. – Софья Лазаревна взяла со шкафа ключ.
…Разбудила Аню Софья Лазаревна. Возле нее стояла маленькая кособокая старушка, в белом халате.
– Хорош-а-а-я… – сказала старуха, продолжая разговор с Софьей Лазаревной.
– Анечка, Анфиса Григорьевна пойдет с тобой мыться. Ты ее слушайся – специалист. Ты уж проследи, Анфиса Григорьевна, чтобы девочка промыла голову. Набрала…
– Сползу-ут, – махнула рукой старушка. – Пошли, голуба. Племянница-то у тебя, Лазаревна, малинка. Только непохожая: беленькая, в конопушечках, а ты как грач носатый.
– Идите, идите, а то сейчас повалят!
– Слышь, Лазаревна, а этот семнадцатой, Лешка, опять убег вчера, – в дверях сообщила Анфиса Григорьевна. – До утра где-то обретался. Такой уж парень…
– Идите, идите!
– …Убег, – продолжала Анфиса Григорьевна. – И ведь с третьего этажа! Вот он… на помин легкий!..
Навстречу им, прихрамывая, шел парень, пижама болталась на нем, как на пугале: при ходьбе он чуть подергивал головой.
– Бабка! Ты ее мой и прямо ко мне в семнадцатую! – весело сказал он.
Тебе не девку, тебе ремня хорошего! Лечиться прислали, а ты бегаешь… Тебе, Лешка…,
– Э-э, девка-то у тебя контуженая, не пойдет, – разглядывая Аню и не обращая внимания на ругань, сказал Лешка.
– Сам ты контуженый! – фыркнула Аня.
– Нормальная! – констатировал Лешка и снова дернулся. – А чего ж головка? – Он повел носом… – Э-э-э, да она у тебя вшивая!..
Аня покраснела.
– Бабка! Мне сегодня Иван Владимирович мыться разрешил! Помоешь?
– Через час приходи. Понял? – Анфиса Григорьевна погрозила парню пальцем: – Пройти дай! Лешка отодвинулся.
– Бежит маленький вошонок, а за ним большая вошь, – донеслось сзади. Их на тройке не поймаешь. И дубинкой не убьешь!
Аня засмеялась. Но не обернулась.
Баня госпитального санпропускника была совсем ма-. ленькая: помывочная комната да закуток места на че-тыре.
– Ты пока не развязывай, пока тело три, головка пускай попреет… Да-да, так и мойся.
Пока старуха раздевалась, Аня набрала шайку горячей воды и вылила на себя. И снова подставила шайку под кран.
– Шайку-то ополосни, мало ли… – заворчала Анфиса Григорьевна, но Аня уже вылила на себя и вторую.
– Хо-рошо-о-о…
– Ну, хорошо, так и ладно… Трись пока, я тебе потом голову вымою… А то не промоешь как надо…
Аня намылилась раз, намылилась два и взялась мылиться третий раз, но тут Анфиса Григорьевна отняла у Нее разбухшую мочалку.
– Все, девка, чище не будешь. Дальше уж баловство одно. – Она сдернула с Аниной головы повязку. – Наги-най, ниже нагинай, чего не гнесся?
– Я гнусь, – просипела Аня, стараясь не хлебнуть шайки.
Наконец Анфиса Григорьевна отдала Ане обмылок.
– Ну вот. Теперь сама.
Второй раз мылилось лучше, и на голове получилась Целая шапка пены.
– Глеб, судьба ведет нас к разрыву! – блаженно бормотала Аня, барабаня пальцами в мыльной пене.
Анфиса Григорьевна ткнула ее. Аня повертела в ухе, чтобы хоть что-то услышать сквозь пену, и спросила:
– Чего?
– Заговариваешься… – строго сказала старуха. – Разрыв какой-то…
– Больше не буду! – прокричала ей Аня.
– У вас нет снисхождения к моей беззащитности, Глеб. – «Ой, опять, наверное, вслух», – подумала Аня. Сквозь лену ничего слышно не было, хотя Анфиса Григорьевна что-то кричала ей и дергала за руку. – Это я так… – успокоила Аня старуху. – Я не спятила.
Она намылила голову и третий раз и как можно более красивым голосом, с выражением пронесла:
– Нет, Глеб Вахмистров, я никогда не стану вашей! – Сунула намыленную голову в шайку с водой и трясла ею там, пока хватило дыхания.
Анфиса Григорьевна что-то кричала ей, дергала ее за руку, даже шлепнула по заду.
Наконец Аня высунулась шайки и села на лавку. Кровь стучала в висках, в ушах стоял шум, похожий на оживленный сбивчивый разг Аня не спеша закрутила волосы в узел. И открыла глаза.
Анфиса Григорьевна что-то выкрикивала и костлявой рукой с зажатой в ней мочалкой указывала на дверь. Аня повернулась.
В дверях стояли мужчины в подштанниках и с очумелым восторгом наблюдали за ней.
– Ай! – крикнула Аня и, обхватив руками колени, сунула в колени голову. Узел развалился, мокрые волосы мотались по полу…
– Мой ее, бабка, чище мой!..
Анфиса Григорьевна кинула в Лешку мочалкой, смех задавился, дверь закрылась.
– А ты ополаскивайся… Ничего… Этих теперь не выгонишь… Ополаскивайся, говорю, чего скорежилась?.. Ну, мужики… Ранбольные… Они на тебя не глядят. А и поглядят, не сглазят… У них глаз не тяжелый…
Аня кое-как домылась, не представляя, как она отсюда выберется. И почему-то было не так стыдно, что голая, а вот не очень красивая – ноги толстые…
– Бабка! – в дверь сунулся Лешка.
– Я тебе! Кипятком сейчас!.. Лешка убрался.
Первой на выход пошла Анфиса Григорьевна, следом, съежившись, робко ступала Аня.
– Чтоб духу вашего!.. – Анфиса Григорьевна открыла дверь. – Да здесь и нет никого. Посовестились, жеребцы!.. Одевайся.
Ранбольные сидели у входа в санпропускник и негромко галдели.
– Не стыдно! – появляясь в коридоре, сказала Анфиса Григорьевна. – Софья Лазаревна племянницу привела помыться, а вы… Охальники!
В коридор вышла Аня. Ранбольные смолкли.
– Здравствуйте! – Аня гордо вскинула голову. Сейчас ей казалось, что с распущенными волосами она похожа на Елену Прекрасную. – Выздоравливайте. Всего хорошего. – И поплыла по коридору.
– Ты где живешь? – крикнул Лешка. Аня обернулась:
– В Москве.
– Дай телефон! Я после войны на тебе поженюсь. – Я за тебя не пойду – ты на чучело похож!..
El-24-96.
Аня вышла на улицу. Было холодно, откуда-то взялся в
5. ЛИПА И ГЕОРГИЙ
Из эвакуации Люся вернулась весной сорок четвертого.
Паровоз медленно втягивал состав в межперронный кор Липа металась по платформе, кидаясь к окнам вагонов, забитых не теми, чужими, лицами, – указать номер вагона в телеграмме забыли.
Наконец паровоз уперся шипящим носом в тупичок, и перед Липой как по команде оказались за окном Люся, Лева и маленькая головастая девочка с двумя бантами, Таня.
Первая вышла Люся, Липа кинулась к ней, обняла, заплакала. Посолидневший, с усами Лева подал теще набычившуюся внучку, потом вещи, потом спустился сам, Липа целовала Леву, а сама тем временем заглядывала ему через плечо… Но с подножки на московскую землю сыпался галдящий незнакомый люд.
Только сейчас Липа отчетливо поняла, что Аня вагона не появится. Ани больше нет и не будет никогда.
– Георгий… Жоржик! Анечка-то не приедет… – Ошарашенная своим неожиданным открытием, Липа ткнулась мокрым лицом в потертое драповое пальто мужа, черная косынка съехала ей на затылок.
– Ты почему волосы перестала красить? – раздраженно спросила Люся.
– Волосы? Какие волосы?.. Все-таки… Люся, какая ты… Жестокосердная, – Липа с трудом подобрала нужное слово.
– Не ругай маму! – пробасила Таня, держась за Люсину юбку.
Люся заставила себя улыбнуться.
– Действительно! Вот внучку тебе привезли. В целости и сохранности.
Липа, вытерев слезы, присела возле девочки.
– А как меня зовут, ты помнишь?
– Баба Липа.
– Ах ты, моя дорогая, умница ты моя!.. – Липа подхватила внучку на руки и заплакала в голос. Поплакав, она озабоченно оглядела вещи.