Консультант (СИ) - Дакар Даниэль. Страница 29

– И когда это ты успела уверовать? – удивлению Силвы не было предела.

– Никогда, Аль. При чём тут вера? Если даже через две с половиной тысячи лет после смерти человека его слова и поступки находят последователей, такой человек заслуживает уважения. Чьим бы там сыном он ни был.

– То есть, – осторожно уточнил слегка опешивший эстреллиец [29], - ты подала потому, что уважаешь Христа? Именно уважаешь?

– А что в этом такого? Па его тоже уважал, хотя и считал идею искупления одним человеком всего, что накосячило Человечество, довольно странной. Правда, и величественной. Я тебе больше скажу, Аль: если бы люди умели путешествовать в прошлое, я бы с удовольствием выучила все нужные языки и отправилась в Иудею. Просто чтобы послушать, что же на самом деле говорил своим ученикам сын плотника Иосифа и женщины, которую звали Мария.

– А Библия тебя не устраивает? – заинтересовавшийся Рис развернул свое кресло так, чтобы видеть лицо девушки.

Отцовское воспитание привило ему что-то вроде идиосинкразии по отношению к Новому Завету и, уж конечно, никакого желания слушать Христа у него не возникало.

– Не устраивает, – покачала головой Лана. – Как-то я не уверена, что то, чем пичкают современных христиан, имеет много общего с тем, что говорил Иисус.

– Почему?

– Сложности перевода. Вот смотри: и мринг [30], и интерлингв имеют в своей основе языки Старой Европы с упором на английский. Однако есть понятия, которые на мринге выразить можно, а на интере даже и пробовать не стоит. Верно и обратное. Принято считать, что Иисус говорил и проповедовал на арамейском. Евангелисты записывали его слова на койне, разговорном греческом – у арамейского очень слабая письменность. Впоследствии был сделан перевод с греческого – по сути, перевода! – на латынь, а дальше – переводы уже с этого перевода на языки верующих. Но, Рис, арамейский, латынь и греческий принадлежат к разным языковым группам! Тут даже общей основы не доищешься!

Девушка разгорячилась, глаза полыхнули огнем:

– А сколько зависит от личности переводчика? От того образования, которое он получил, от того, в каком мире он живет? Для тебя и Аля Шекспир – драматург; для меня, в первую очередь – эксперимент сумасшедшего богача. Мы по-разному воспринимаем это слово, и, значит, концепция включающего его текста тоже будет разной, понимаешь? А переписчики?! В том же русском языке слова «день», «пень» и «лень» отличаются в написании только на одну первую букву. И в некоторых древних шрифтах эти буквы, особенно в строчном варианте, очень похожи. Плохое освещение, плохое состояние исходного материала, потрёпанного и полустёртого. Переписчик устал, перепутал одну – одну-единственную, Рис! – букву… что станет с текстом в целом?

Лана глубоко вдохнула, выдохнула, и угрюмо закончила:

– И вообще… сдается мне, Христу не помешал бы в ближайшем окружении один толковый мечник – в дополнение к двенадцати трусам, слабакам и предателям.

Глава 7

Лана не переставал удивлять Риса. Кто такая Джоконда она, видите ли, не знает, а в особенностях лингвистики и старинных шрифтах разбирается! Что-то (возможно – недурно развитое чутьё), подсказывало Рису Хаузеру, что его дурят, причём не с целью именно надурить, а просто из любви к искусству. Или – по привычке. Потому что есть вещи возможные и невозможные. И совмещение знания особенностей старинных текстов с незнанием общеизвестных шедевров старинного искусства как раз проходит по разряду невозможного.

Дальше, однако, стало ещё интереснее. Начать с того, что агентство «Кирталь» располагалось на платформе Картье, а прибыли они на Центурию.

В географии – или как это назвать применительно к внутреннему пространству планетоида? – Большого Шанхая он разбирался откровенно слабо. Правильнее сказать, не разбирался вовсе.

Во внутреннем объёме ему довелось побывать только однажды, и единственное, что он запомнил – зелень. Любой условно свободный клочок площади платформ был засеян травой и засажен кустами и деревьями. Не газон – так клумба. Не клумба – так кадка. Не кадка – так совсем крохотный вазон.

Под сплошным ковром плюща практически терялся цвет стен домов. На каждой плоской крыше была устроена лужайка. Каждое окно украшал массивный ящик с цветами. Причем, как было доподлинно известно Рису, ни один житель Большого Шанхая (за исключением хозяев поместий, принадлежавших Великим Домам) не мог посадить, что в голову взбредёт. Существовали списки, для каждой платформы свои. Обширные списки, кто бы спорил. Но строго определённые. И упор в этих списках делался вовсе не на эстетические предпочтения невольных садоводов, а на способность растения производить максимальное количество кислорода.

Учитывалось всё. И расстояние до осветительной колонны в каждое время суток (платформы медленно вращались вокруг лифтовых пилонов, создавая для своих жителей условные «день» и «ночь»). И вызванное вращением минимальное, почти незаметное изменение температуры. И то, в какой момент над платформой окажется ее «сестра», чья нижняя часть служила дополнительным источником освещения.

Но это-то всё лирика, а вот что Лане понадобилось на платформе Центурия? А конкретно – в магазине, торгующем оптическими приборами?

Четверть часа спустя, в ресторанчике на краю платформы, Рис узнал ответ. Девушка вскрыла средних размеров белую коробку, извлекла из неё бинокль с функцией записи изображения, подстроила его и навела на соседнюю платформу – ту самую Картье.

Время от времени она отрывалась от наблюдения, отхлебывала воды со льдом и косилась на экран, развёрнутый над браслетом. Хмыкала – и снова принималась разглядывать что-то, находящееся на удалении полутора примерно миль: именно такое расстояние разделяло в этот момент Картье и Центурию. Центурия была чуть ниже, но это, надо полагать, целям Ланы не мешало. Вот только Рис пока не понимал, в чём состояли эти самые цели.

Судя по тому, куда наводился бинокль, её интересовало четырехэтажное – по шанхайским меркам почти небоскрёб – здание на краю платформы Картье. Однако зачем ей понадобился именно бинокль? Самому Хаузеру вполне хватало подстройки офтальмологического импланта, чтобы разглядеть каждый лепесток каждого цветка в ящиках на окнах верхнего этажа. У неё что же, стоит какая-то дешёвка? Это у владелицы как минимум двух пар «сондерсов»? Ерунда абсолютная. А уж ответ на прямой вопрос и вовсе не лез ни в какие ворота:

– У меня нет имплантов. Ни дорогих, ни дешёвых.

– Почему?!

– Сужают поле зрения.

– Н-да? Не замечал…

Высокомерное:

– Ты чистокровный человек, тебе нечего сужать! – не то, чтобы задело Риса. Однако было похоже на то, что кошка опять выпускает когти не по делу.

Сидящий за соседним столиком капитан Силва ехидно ухмыльнулся. Пришлось протянуть руку и не сильно, но чувствительно дёрнуть Лану за ухо. Чтобы не выпендривалась и не числила напарника мебелью. К чести девушки, следовало признать, что она не обиделась и не возмутилась, напротив – улыбнулась и пробормотала что-то вроде «опять меня занесло». Извиняться, правда, не стала. Да Рис, собственно, и не рассчитывал.

– Ну, всё, – Лана пристегнула к поясу убранный в футляр бинокль и поднялась на ноги. – Пора нанести визит кое-кому. Рис… Аль… Грета, ты в рукопашной как? Значит, ты тоже. Мы с вами сейчас немного прогуляемся, а остальные пусть перебираются на Картье и ждут нас в «Золотом Овне». Пиво там неплохое… только не увлекайтесь.

Стоящий за спиной Ланы Силва всем своим видом недвусмысленно давал понять подчинённым, что слушаться нанимательницу следует, как Господа Бога. Или даже как капитана корабля.

В том, что те, кто остаётся, не заблудятся, сомневаться не приходилось: объёмная карта планетоида предоставлялась обладателям гостевых виз совершенно бесплатно. Этакий бонус, милый пустячок – по сравнению со стоимостью самой визы.