В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья. Страница 4

Искать брод он не собирался, на это могло уйти несколько дней, если не недель, а потому Тобиус решился встать на крыло. Его неприязнь к высоте никуда не пропала, но в тот момент полёт казался меньшим из зол. Нельзя было забывать, однако и о том, что эти территории изобиловали аномалиями. В лучшем случае, попав в таковую над рекой, волшебник мог попросту лишиться Дара и упасть в воду, а худшие варианты и рассматривать не хотелось. Поэтому лишь после тщательного изучения пространства вокруг путём Истинного Зрения, Тобиус пробудил чары Крыльев Орла.

Незримые крылья легко оторвали его от земли и понесли над спешившими прочь водами Якона. Полёт был кратким и, когда он завершился, маг не смог не обернуться и не бросить взор на оставленный берег. Он чувствовал, что покинул родной и понятный ему мир людей ещё тогда, переходя через Ильму, но теперь, когда позади остался великий Якон, Тобиус ощущал себя едва ли не в чужедальней вселенной.

Собрав волю в кулак, он смело посмотрел вперёд, вытащил из поясного кольца магический жезл и совершил следующий шаг.

Пробираясь глубже в леса Дикой земли, серый маг встречал немало существ и явлений невиданных и необъяснимых даже для его учёного разума. Многие другие оставили бы свои тела на прокорм какой-нибудь твари давным-давно, либо забились бы в какую-нибудь нору, седыми от ужаса. Серый волшебник же продолжал красться ловким крысюком. Он был подготовлен и обучен, пусть и не для такого опасного похода, но всё же. Улучшенный человек, мутант, посвятивший всю жизнь магии, а также преуспевавший в изучении бестиологии адепт Академии Ривена. Он насмотрелся на чудовищ и не боялся тварей, что могли бы запугать обычного виллана до разрыва сердца.

Однако и он познал глубины страха, пока двигался на юг.

Однажды, устроившись ночевать на ветке огромного древнего платана, Тобиус лежал неподвижно и смотрел в небеса. Дождя давно не было и не предвиделось, так что их ничто не скрывало и звёзды смотрели на человека в ответ, то и дело подмигивая ему. Астрономия никогда не была особой сильной стороной мага, но некоторые созвездия он знал и мог найти. Вот Гиганты, а там Огненный Пёс, ярко сверкал Пахарь, печально склонили головы Три Сестры. На севере сияло золотом и кровью Драконье Око, — путеводная звезда всех мореходов северного мира. А ещё он заметил Блуждающую звезду. Об этой синей, странной, медленно смещавшейся точке многие маги строили гипотезы, но пока что понять, почему она постоянно передвигается, никто не смог.

Кроме старых и знакомых на небе расположилось новое тело, красный слизень кометы, уже несколько месяцев ползший по чёрному бархату. Хотя, не так уж споро он полз. Со времени своего появления, несмотря на длинный хвост, комета, казалось, не сдвинулась с места. Чрезвычайно нехарактерно для этих небесных тел. Она будто застряла там, наверху, в великой дали, и это пугало. Комета говорила, что она пришла очень надолго и в спешке нет нужды. Неотвратимость, вот, что она являла собой.

Отмахнувшись от этих размышлений, Тобиус закрыл глаза и не без труда погрузился в чуткий беспокойный сон. Мир грёз принял его нехотя, натужно, тяжело, принял мешаниной перетекавших один в другой образов разной степени сюрреалистичного безумия. Они окружили его и магу стало казаться, что он тонет, но это не помогло проснуться, как должно было бы, о нет, его лишь затянуло глубже в бездну.

Постепенно образы исчезли, растворились, уступив темноте, и нечто иное заполнило все грани восприятия. Это иное — ощущение крошечного комочка плоти, наделённого разумом, который словно за тонкую леску тянуло вниз, в самую, что ни на есть глубину, на самое дно океана, так глубоко, что свет никогда не догадывался о существовании этого места, как не догадывалось тепло, и не догадывалась надежда.

А там, на дне, его ждала пасть.

Она была огромна. Но не так огромна, как пасть уболотка, не так огромна, как пасть кита или даже дракона. Эта пасть была столь огромна, что могла бы откусывать по полконтинента одним сжатием челюстей, пасть с зубами большими как горы и глоткой что проглотила бы весь океан, кабы захотела. Пасть, которая была широко открыта и пребывала в совершенной, абсолютной неподвижности. Эта пасть знала о нём всё. Эта пасть ждала его там, внизу, необъятная, невообразимая, голодная. Она распахнулась именно для него, и он это чувствовал.

Паника должна вырывать из сновидений, паника должна спасать, когда становится слишком страшно, и сновидец может получить душевную травму.

Паника не помогла ему проснуться. Лишь позволила порвать леску и начать подъём, судорожно дёргая всеми конечностями. Вечность прошла, прежде чем он смог вынырнуть и ни на миг ужас не оставил его, ни на миг немой вопль, вырывавшийся пузырями, не прекратился. А потом вода расступилась, и он завопил, барахтаясь на поверхности, всё ещё чувствуя под собой бездну вод, под которой ждала огромная распахнутая пасть.

Вдруг ноги ударились обо что-то, способное послужить опорой, и серый маг поднялся. Глубины исчезли и теперь он стоял в жидкости едва ли по колено. Стоял мокрый, обезумевший от страха и непонимания, не способный больше кричать. Зрение вернулось к нему, но радоваться было нечему, ведь то, что он увидел…

Тобиус стоял посреди чего-то, что было, возможно, болотом. Огромным болотом зелёной слизи, с выступавшими над её жирной плёнкой тут и там кочками из осклизлых груд костей. Границы реальности терялись в фосфоресцирующем зеленоватом тумане, и куда ни кинь взгляд, были кости, кости, кости, груды разномастных, покрытых слизью костей или целые остовы, на которых сохранились чахлые, серые, почти растаявшие обрывки плоти, коим ещё предстояло совсем исчезнуть.

И тут пришло обоняние.

Тот, кто вдыхал запах трупа, пролежавшего неделю под палящим солнцем, облюбованного тысячами мух и опарышей, трупа, чья мёртвая плоть под натиском разложения стала обвисать, проваливаться в отверстия меж костей, чернеть и убывать с черепа, придавая лицу выражения бесконечно глупые и уродливые, тот кто наполнял свои лёгкие этим тошнотворно сладким ароматом, протягивающим пальцы до самых кишок чтобы вырвать их через пищевод, никогда не сможет понять чудовищной силы того смрада, что источала слизь. Бесконечное гниение, бесконечное разложение, распад, который не прекращался. Несметная тьма трупов, которая гнила тысячами лет, но так и не исчезла, лишь укрепляясь и густея, пока всё, чем они были, не превратилось в кости и густой подрагивающий бульон… непереваренная пища в чьём-то безразмерном брюхе…

Тобиус понял, что не смог скрыться от ужасной пасти.

Вонь была столь сильна, что могла убить и во сне, что пальцы сжимали лицо, силясь либо вдавить нос в череп, либо отодрать его напрочь. Но Тобиус пересилил себя. Он осознавал, что спит, и сон сей был не из тех, которые сновидец мог контролировать, о нет. Тобиус понимал, что стоит посреди болота, где почва — кость, плоть — слизь, а туман… что ж, когда-то у всех этих мертвецов были души.

Ощутив, как ноги медленно проваливаются меж костей, словно засасываемые няшей, он засуетился чтобы выдрать их. И пошёл. Оглядываясь, спотыкаясь, оскальзываясь, содрогаясь от отвращения к тому, что покрывало его тело липкой плёнкой, он шёл по костям всё дальше, шёл в зловонном тумане, не ведая направлений, не веря, что есть выход. Что ещё ему было делать в кошмаре, которым стал его сон.

Блуждания без времени, блуждания без зримой цели, блуждания по мозаике из великих костяных наслоений. Он шёл долго, шёл трудно, достаточно долго и трудно чтобы сойти с ума, лечь в эту омерзительную гадость и растаять в ней, как все иные. Но Тобиус этого не сделал. Не для того ковали наставники его дух, не для того он превращался в самого совершенного мага, которого мог создать западный мир, чтобы умереть во сне. Не для того!

Иди.

Бесплотный шёпот разорвал затхлую неподвижность над слизистым болотом. Тобиус остановился.

Не стой, а иди. Иди. Уже близко. Иди.