Невинный трофей для охотника (СИ) - Морриган Лана. Страница 31

Ивар не торопится, не набрасывается, как это сделал Тим, он себе и мне дает возможность  передумать.

Целует не торопясь, с присущей ему ленцой.

Приятно. Терпко.

Дыхание мужчины рваное, с резкими глубокими вдохами, словно перед погружением на глубину. Не выпуская моего лица из своих ладоней, он опустился на колени, скопировав мою позу, продолжил исследовать губы. Не вторгался языком, не пытался удержать за затылок, действовал мягко, придерживая за плечи. Отчего хотелось притянуть мужчину. Почувствовать твердость и жар его тела.

Охотник на мгновение отстранился, чтобы спросить:

— Больно? — от бедра к колену скользили мужские пальцы.

Но не дал сказать, вновь припал к губам, но уже более настойчиво. Прихватывал, надавливал, проникал языком.

— Нет, — мне удалось ответить, между поцелуями.

— Что, нет?

А мое лицо и шея полыхают. Хочется скрыть от мужчины стеснение. Я поправляю подол платья, собравшегося на бедре:

— Уже не больно, — поднимаю взгляд. В глазах охотника насмешка: от него не укрылась моя скованность. — Тоже зеленые, — озвучиваю вслух мысль, что отметила про себя.

— Что? — облизывает нижнюю губу

— У тебя тоже зеленые глаза, как и у меня. Я раньше не замечала, — продолжила неуклюже.

Попыталась подняться.

— Это у тебя цвет глаз, как у меня, Софья Алексеевна, — он без усилий встает на ноги, выпрямляется в полный рост и помогает мне, но не отпускает, а сразу же притягивает. — Они меня и погубили. Твои глаза, — ведет подушечкой большого пальца по скуле. Склоняется к лицу, копирует движение пальца губами. Шумно вдыхает, держа в объятиях. — Именно вот этот взгляд, — комментирует мою растерянность. 

Ивар не оставляет между нами и сантиметра свободного пространства, вжимает, дает почувствовать свое возбуждение. Обозначает свое желание.

Кровь в моих венах продолжает ускорять свой бег, закипает, заставляя тело гореть, делая кожу невероятно чувствительной. Каждое прикосновение запускает по телу мелкую дрожь. И меня вновь накрывает волной жара, спускающегося к самому низу живота, но тут же захлестывает ледяной — отрезвляет. “Что я могу дать взрослому мужчине?” — мои руки, покоящиеся на твердой груди, упираются, отстраняют. “Мужчине, что старше, что опытней, что имел связь со множеством женщин…”.

— Отпустить? — разорвал поцелуй.

— Я…, — не смогла придумать достойной причины, — да. Отпусти.

— Я тебя понял, — хмыкнул. Перед тем, как разомкнуть объятия, спросил: — Струсила?

— Нет, — возмутилась. Я нашла укрытие за спинкой обеденного стула, что теперь был нам преградой. Дышать стало определенно легче, но чувство разочарования пекло в районе солнечного сплетения. — Нужно убрать, а то все пропадет. Жалко же.

“Боже, замолчи, Соня!”, — мысленно надавала себе по губам. Бросилась накрывать торт пластиковой крышкой.

— Тебе помочь? — слова звучали насмешливо.

— Не нужно.

— Оставь, — мужчина перехватил мою ладонь, протянутую за миской с салатом, — я еще голоден, — присел на стул и усадил меня на колени. — Все же ты боишься меня.

— Нет!

— А что дрожишь? Холодно?

Я неопределенно покачала головой, сама не понимая, хотела ли подтвердить сказанное или опровергнуть.

Ивар не предпринимал никаких действий, молчаливо наблюдал. 

— Идем, провожу до комнаты. Парни же еще провожают девушек домой? — уточнил, поправляю тонкую лямку моего платья. — А в нашем случае, в спальню.

— Наверное. Я не знаю.

— Не знаешь, — улыбался. — Хотел бы я спросить за что мне подобное наказание, но ответ очевиден, — произнес с горечью в голосе. —  Ты — изощренная пытка.

Мужская ладонь обнимала по-хозяйски, распластав пятерню на спине.

— Спокойной ночи, — прошептала.

Ивар не останавливал и не старался удержать: ослабил объятия едва почувствовав сопротивление.

Проскочила в приоткрытую дверь, прижавшись спиной к деревянному полотну, я слышала его смех и удаляющиеся шаги.

Ивар

Спросить бы себя: зачем мне эти сложности в виде молоденькой, неопытной девчонки, что краснеет, стоит ее коснуться или задержаться взглядом дольше чем нужно? Да я и сам не знаю ответа. Просто хочу.

Острое понимание приходит, когда Соня ушла. Точно в тот момент, когда за ней закрылась дверь, в моей груди неприятно запекло.

Алкоголь не помогал избавиться от мысли, что я совершаю ошибку. Как бы ни убеждал себя, что не место девочке рядом со мной. Да вряд ли вообще найдется та, кто примет меня с прошлым, настоящим и отсутствием будущего.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Время не смоет кровь с моих рук, не сделает мягче, не наделит состраданием. Меня не изменить.

В очередной раз повторяю себе: бывших охотников не бывает.  Мы не доживаем до старости. Не смеем заводить семью.

Любимые, дети — это все не про нас. Не про меня.

Что я могу дать Соне?

Будущее? Нет.

Страх? Да.

Алкоголь стекает по горлу. Порция за порцией, но долгожданное опьянение не приходит. Наоборот, с каждым выпитым бокалом голова становится яснее. Вернее, яснее становится одна мысль, что я только что собственными руками подтолкнул девочку к избалованному ушлепку с последнего этажа. К пацану, который вряд ли задумается над своим и ее будущим. Развлечется и выбросит, в лучшем случае, обустроит ей “золотую клетку”. Будет изредка навещать, жалуясь на сложности в учебе или непонимания с отцом, а потом просто забудет. И окажется великой удачей, если Соня не растворится в нем полностью, не станет зависима на сто процентов или не… решит, что сможет удержать его ребенком, — я налил порцию алкоголя больше обычного, набрал в рот и держал, пока слизистую не закололо. И вновь не добился желаемого эффекта. Моя голова ясна, а раздражение достигло предела.

По крайней мере я ее не предам, — убеждаю себя подняться за Соней, забрать. — Верность, одна из черт, что воспитала во мне тетка. Честность к окружающим… только нужна ли честность девчонке, едва достигшей совершеннолетия? В ее возрасте нужны эмоции, новые впечатления, страсть, а не нудный мужик почти вдвое старше себя, зацикленный на своей работе. Отсыпающийся в течение дня и ведущий ночной образ жизни. И "охотник" — это же не профессия, а уклад жизни, — отставил бутылку и бокал в сторону, чтобы с силой растереть лицо.

На экране мелькали разодетые звезды эстрады, кривляясь в раздражающей манере. Отключил звук и прошелся по гостиной.

В такие моменты я жалел, что не имел привычку курить. Как-то не срослось. Да и для моей профессии любой посторонний запах опасен. Если кайенский перец забьет естественный запах человека, может дезориентировать оборотня, то горьковатая сигаретная вонь отлично впитывается в одежду и волосы, грозя выдать в самый неподходящий момент. Чем меньше привычек, тем лучше. Обезличенность — успех выживания. Наручные часы, цепочки, браслеты или кольца ношу исключительно в гражданской жизни, если можно ее так назвать. А шрамы на шее легко скрыть высоким воротом водолазки.

Гостиную освещал мерцающий свет телевизора, я неторопливо дошел до спальни девочки, заглянул в приоткрытую дверь. Не знаю, что я хотел там увидеть, кроме силуэта мебели в полумраке. Вернулся в гостиную, остановился у окна, вглядываясь в окна домов напротив. Сегодня именно та ночь, когда свет погаснет в них лишь к утру, когда люди не прячутся, не задергивают шторы, они готовы делиться происходящим: весельем и радостью.

Залп салюта ослепил на мгновение, я опустился взглядом к компании под окном. Хватило секунды, чтобы узнать хрупкую фигуру девчонки.

— Недоразумение, — губы шепнули сами.

В коротком платье, завернувшись в кофту, Соня переминается с ноги на ногу. Топчет высокий снег, смотрит в небо. Ее длинные волосы рассыпаются по плечам и полностью скрывают узкую спину.

Девчонка начинает активно прыгать, согреваясь на морозе, в движениях головы читается напряжение, она осматривается, отвлекается от зрелища, уворачивается от объятий Бима. Пацан же виснет на ней, ржет, толкается с дружком, чуть не задевая Соню.